"Осторожно, тут мины" (Меклин Н. "От заката до рассвета")
"Героини"
Кравцова Н. "На горящем самолете"
Гашева Р. "Леля"
Р.Гашева:
"У нас с Лелей(Санфировой) однажды над Славянской мотор отказал. Славянская была еще в руках немцев, километрах в двадцати за линией фронта. Сначала надеялись, что мотор «заберет». Но когда до земли осталось метров сто, а то и меньше, я сказала себе: «Это конец». Самолет бесшумно пронесся над автоколонной немцев. «Как жаль, что мало прожила и мало сделала...» — обреченно подумала в тот момент. И вдруг... понимаешь, в тот миг, когда колеса самолета готовы были вот-вот коснуться земли, мотор ожил! Переход от отчаяния к счастью был таким неожиданным, что я подпрыгнув, чуть не вылетела из кабины".
«Иначе было нельзя»
"Кому приходилось бывать в дни войны в женском ночном бомбардировочном полку, созданном Мариной Расковой, тот не мог не заметить и не почувствовать, с какой исключительной преданностью, с каким самопожертвованием трудились девушки на своих постах.
Авиация требует людей сильных духом и крепких телом, смекалистых и настойчивых. А когда я однажды ночью увидел двух худеньких девушек, идущих к самолету, у меня защемило сердце. Через несколько минут они должны быть одни в черном небе, и где — над территорией, занятой врагом, в небе, исполосованном кинжалами прожекторов и огнем зениток!
Не знаю, были ли это Ольга Санфирова и Руфина Гашева, о которых дальше пойдет мой рассказ, однако твердо помню, что те молодые девушки спокойно вели разговор в шутливом тоне.
Приучить себя к ночному бдению не так просто. Приучить себя к ночной боевой работе в воздухе неизмеримо сложней. И Ольге и Руфине казалось, что им это не скоро удастся.
Сомнения оказались напрасными. Ежесуточно девушки занимались по тринадцати часов и более. Учебный аэродром гудел днем и ночью. Вылет за вылетом. И когда звучал отбой, девушки, страшно усталые, но довольные тем, что поднялись еще на одну ступень выше в своем мастерстве, шли отдыхать...
Фронт принял уже достаточно опытных воздушных бойцов.
... На Моздок подруги летали уже не раз. Маршрут они знали неплохо. Последнюю бомбежку произвели весьма удачно — одна из бомб, видимо, угодила в цистерны с горючим: возникший пожар был виден издалека.
Сегодняшняя ночь показалась подругам необычной. С трех сторон небо освещалось прожекторами, ракетами, взрывами снарядов, пожарами. Это был свет великой и жестокой битвы, происходившей в глубине нашей Родины. На отдельных участках огромного фронта враг, ослепленный кровью, продолжал рваться вперед. Это были его последние потуги. Не сегодня-завтра он упрется в непробиваемую стену нашей обороны, напоминавшей туго сжатую пружину невероятной силы. Недалек день — это хорошо понимали советские воины, — когда пружина сделает ошеломляющий толчок и противник будет отброшен, уничтожен.
Фашистские войска, ворвавшиеся на Северный Кавказ, ежедневно получали подкрепление. Ценой больших потерь им удалось взять Моздок. Отсюда гитлеровцы намеревались рвануться на Грозный. В районе Моздока они сосредоточили огромное количество живой силы и техники. Явное превосходство имели фашисты и в авиации.
И тем не менее наши соколы не падали духом. Количественному превосходству гитлеровцев они противопоставили неслыханную храбрость, выдержку, боевую дерзость. И конечно, со всей отвагой действовал женский полк ночных бомбардировщиков. Он помогал наземным войскам обескровливать врага, подрывать в нем веру в осуществление своих завоевательских планов. Чувствительные удары наносил полк по тылам противника, резервам.
На счету Санфировой и Гашевой уже было несколько десятков боевых вылетов. В ночном небе они чувствовали себя вполне уверенно.
Тревожные, бессонные ночи становились той обыденностью, которая перестает и волновать человека и вызывать у него удивление.
До горного перевала прошли без приключений. Над перевалом их встретила первая трудность — густая облачность. Как преодолеть ее? Руфина, не задумываясь, предложила: идти под нижней кромкой облаков. Ольга согласилась сразу.
Липкая, черно-серая масса обложила самолет. Такого неба экипаж здесь еще не видел. Над перевалом воздух всегда был чист и прозрачен. А сегодня даже дышать тяжело.
Санфирова не спускала глаз с приборов. Мотор работал на предельных оборотах.
Проходили минуты. Санфирова хотела спросить штурмана, точно ли они выдерживают курс, но Гашева опередила ее:
— Пока все нормально. Так держи!
Молодец, Руфина! В любых условиях не теряет самообладания, уверенно выполняет свои обязанности.
Облака все тянулись. Может быть, они закрыли небо до Моздока? Тогда задача экипажа значительно усложнится.
Нет, вот замелькали разрывы зениток. Перевал пройден. Теперь до цели недалеко. Перед самолетом точно распахнулись двери. Он шел навстречу опасностям.
На подступах к городу экипаж трижды преодолевал заградительный огонь. Главное было не попасть в лучи прожекторов. Пока это удавалось. Но, когда Санфирова пересекла железнодорожное полотно и стала разворачиваться на цель, случилось то, чего она опасалась: лучи прожекторов все-таки схватили самолет. Мгновенно залаяли десятки зениток.
Девушки понимали, что избежать опасности можно только одним путем — искусным маневрированием по курсу. Ольга стала резко бросать самолет вправо, влево, вниз. Тщетно. Летчица прекрасно сознавала, что ее подстерегает, но в то же время она испытывала чувство гордости за свой «тихоход». Не беда, что он неказист. Посмотрите, как боятся его фашисты, каким огнем они укрылись от него.
Это и придавало бодрости летчице. Будто не замечая неистового заградительного огня, она уверенно вела машину по ослепительно-яркой небесной дороге.
Фашисты, видимо, не сомневались, что теперь бомбардировщик безнаказанным не уйдет.
Вдруг самолет пошел со снижением... на прожектор, и вниз полетели бомбы. Там, где стояла прожекторная установка, возник взрыв. Столб света исчез.
Когда подруги вернулись на аэродром и доложили о своих действиях командиру полка Е. Д. Бершанской, та, нахмурившись, спросила:
— А надо ли было так рисковать?
— Мы не рисковали, — твердо ответила Ольга.— Мы выполняли задание.
— Иначе было нельзя, —добавила Гашева.
Дружба их крепла от полета к полету. Однажды, после напряженной ночи, Ольга и Руфина зашли в дом, разделись и легли. Они намеревались хорошенько отдохнуть. Но, вероятно от чрезмерной нервной перегрузки, долго уснуть не могли.
Сначала обе молчали, ворочаясь с боку на бок, вздыхали, потом Ольга не выдержала:
— Слушай, Руфа, давай поговорим, что ли?
— Давай, Леля, только тише.
— Расскажи мне о своем детстве. Люблю слушать, как люди начинают жизнь.
Они легли лицом друг к другу. Продолговатая комната наполнилась ровным дыханием уснувших летчиц и штурманов. Изредка слышалось короткое бормотание во сне, легкое похрапывание, резкий глубокий вздох.
— Чего же ты молчишь? — спросила Ольга.
— С мыслями собираюсь, — тихо промолвила Руфина.— Хороший денек сегодня будет, смотри, выглянуло солнце.
— Умеешь ты, Руфа, уходить от прямого ответа.
— Боже упаси меня от такого греха... Милая Ле-лечка, детство, отрочество и юность мои, пожалуй, ничем от твоих не отличаются. Школа, пионерский отряд, университет, комсомол и вот... авиация. Война.
— А помнишь, как мы с тобой в первый раз полетели?
— ... И как я сбилась с маршрута? — продолжила мысль Гашева. — Это не забывается. Ты тогда правильно обиделась на меня. Мы могли угодить к врагу.
— Не говори ерунду, — перебила ее Ольга. — Я тогда не совсем была права. Ты только начинала летать, к тому же никаких ориентиров не было видно.
— А помнишь, как я решила проявить выдержку, получив «ранение» в ногу... Ты настаивала вернуться на аэродром, я же твердила свое: «Перетерплю. Давай отбомбимся. Ничего опасного». Опасного действительно ничего не было, я просто ушибла ногу, и боль причиняла страдания.
— Да, это был забавный случай.
— Надолго останутся в памяти полеты под Новороссийском, на Тамани, под Севастополем. Сколько мы перевозили продуктов, горючего?!
— Руфа, а сколько выпущено по нас зенитных снарядов?
— Да, на это фашисты не скупятся. Неожиданно Гашева приподнялась и доверительно спросила, пристально глядя на тонкий профиль лица подруги:
— Леля, а твоя мама знает, что ты служишь в авиации?
Санфирова с удивлением посмотрела в глаза подруги.
— Неужели твоя мама не знает, где ты служишь?
— Подожди, не ругайся. — Голос Руфины звучал ласково и покорно. — Я не могла сразу сказать маме правду. Она бы очень волновалась. А вот теперь напишу. Теперь другое дело. Теперь мама поняла, что такое война с фашистами. В последнем письме она уже призывает меня бить врагов до конца.
— Напиши маме сегодня же, — предложила Санфирова.— Нельзя так долго держать ее в неведении...
— Давай напишем вместе? А?
— Хорошо, — согласилась Ольга. — Поспим и напишем.
Разговор незаметно смолк. Первой заснула Санфирова. Над землей начинался новый день. Что принесет он милой Родине, чем ознаменуется на полях грандиозной битвы? Какими событиями наполнится фронтовая жизнь экипажа гвардии старшего лейтенанта Сапфировой?
«Пропавшие без вести...»
Солнечная Кубань. Раздольные поля, пруды, лиманы. Ни Ольге Санфировой, ни Руфине Гашевой до войны не приходилось бывать здесь. Но они знали, что представляет собой этот благодатный край, наполненный медовыми запахами чудесной пшеницы, винограда, кукурузы и подсолнечника. Прекрасно знали они и о том, какие выросли здесь за годы пятилеток промышленные предприятия.
Поехать на Кубань хотя бы на один летний месяц было давнишней мечтой Руфины. И теперь, садясь в самолет, она вспомнила о своей мечте и сказала об этом Ольге.
Санфирова серьезно посмотрела на штурмана и, о чем-то подумав, ответила:
— Так в жизни случается. Мечта сбывается тогда, когда этого не ждешь.
— Жестоко!... — сорвалось с губ Руфины.
— Конечно. Вместо того, чтобы любоваться своей землей, мы должны кромсать ее бомбами.
— Ничего не поделаешь, Лелечка. Гнойник на теле часто вырезают. Фашисты—это гной на нашей земле. От наших бомб земля станет только здоровей, чище.
— Вполне согласна.
... Самолет взял разбег. В эти секунды Ольга всегда строго внимательна, серьезна, черные глаза насторожены. После взлета лицо ее смягчается и становится торжественно-радостным.
Штурман тщательно следила за маршрутом. Руфине хотелось провести самолет по «дороге», где меньше встречается зенитных установок. Вчера это ей удалось блестяще. Экипаж нанес врагу внезапный и действенный удар. Сброшенные Руфиной бомбы вызвали на земле два мощных взрыва. Последующие экипажи подтвердили, что Санфирова и Гашева попали в машины с боеприпасами.
Станина Крымская уже недалеко. На подступах к ней с севера, как донесла разведка, скопилась вражеская боевая техника. Место ее размещения найти нетрудно. Ориентир — небольшой квадрат кустарника, изгиб железнодорожного полотна.
Главное — подойти незаметно. Санфирова вся в напряжении. Маленькие сильные руки ее крепко сжимали штурвал. Она сбавила скорость, высоту.
— Приготовься, — спокойно сказала Руфина, — мы на подходе.
Одинокие лучи прожекторов безрезультатно шарили по небу.
— Пожалуй, нам лучше зайти с юга, — предложила Гашева.
— Почему?
— С этой стороны у противника слабей оборона. Так и решили.
И все же застать фашистов врасплох не удалось. Собственно, полностью на это подруги и не рассчитывали. Советские ночные бомбардировщики ПО-2 уже достаточно зарекомендовали себя и здесь. За последнюю ночь они отправили на тот свет не один десяток гитлеровцев, взорвали склады с оружием, подавили несколько зенитных батарей, прожекторных установок.
Фашисты боялись ПО-2. Стоило им только заслышать их характерный рокот, как они сразу же поддавались панике: мгновенно пустели кабины и кузова автомашин, вспыхивали сотни ракет, открывался беспорядочный зенитный огонь.
Так происходило и на этот раз. Пальба началась словно по команде. Фашисты стреляли изо всех видов оружия. Один за другим вспыхивали лучи прожекторов.
С трудом пробивался самолет сквозь огневую завесу. Это требовало от летчика высокого мастерства, мужества и выдержки.
Ольга была спокойна. Мысль ее работала только в одном направлении: пробиться к цели. Ну а если нельзя? Если тихоходный самолет обложен мощной стеной огня? А стоит ли говорить об этом!
Нет больше летчицы, которая в минуту серьезной опасности теряла власть над собой, хотя и не боялась умереть. Есть теперь другая летчица, воздушный боец, который научился хорошо оценивать обстановку, преодолевать опасности, выполнять задания Родины любой ценой. Этот боец не отступит ни перед каким огнем, его не испугает никакая угроза. Чувство самообладания, мужество, проверенное и закаленное в боях, вытесняют из головы все мысли, кроме одной — гордой и возвышенной — вперед!
Ольга не обольщалась успехами и никогда не хвасталась своим пилотажным искусством. Не терпела она громких слов, да и вообще избегала разговоров о своих полетах. Если же кто и спрашивал ее после возвращения с задания: «Как слетала?», она твердо отвечала: «С таким штурманом, как Руфина Гашева, плохо не слетаешь».
И она была права. Гашева не уступала ей в смелости, выдержке, находчивости. Она точно ориентировалась в самых сложных условиях, удачно сбрасывала бомбы на цель, активно помогала командиру выводить самолет из-под обстрела.
Полюбила Ольга Руфину и за покладистый характер. Гашеву природа наградила честным, отзывчивым сердцем, острым взглядом, гибким умом. Ее редко видели грустной и никогда — отчужденной, замкнутой. Невысокого роста, с задорными глазами, она вечно стремилась с кем-нибудь поговорить, посмеяться, кого-то подбодрить, кому-то помочь.
Девушки эскадрильи единодушно избрали Руфину своим комсоргом. Многие обязаны ей своим боевым мастерством. Это она породнила с опасностями молодых летчиц и штурманов Юшину, Рыльскую, Прасолову, Лашманову, Беспалову, Студилину и других. Она, штурман эскадрильи, совершала с ними первые боевые полеты.
... Обязанности свои Гашева выполняла уверенно, быстро, чему не в малой степени помогали знания, полученные в Московском государственном университете, откуда ушла в авиацию.
Да, права была Санфирова: летать с Гашевой было хорошо, надежно. К каждому вылету, независимо от его сложности, они готовились вместе, с прилежанием.
Нынешний полет они не считали особенным. К тому же в район станицы Крымской они уже ходили, местность знали.
... Санфирова взяла направление на цель. Гашева приготовилась к сбросу бомб.
— Получайте подарки, проклятые,—прошептала Руфина.
Тяжелые взрывы сотрясли воздух, земля загорелась.
— Погрейтесь, — продолжала шептать Руфина.— Это вам полезно. — И уже громко:
— Все в порядке!
Самолет шел на восток, освещенный лучами прожекторов. По-прежнему огонь бушевал вокруг. Девушки не сомневались, что машина получила не одну пробоину. Но теперь это уже не так страшно: задание выполнено.
Подруги вели непрестанное наблюдение за воздухом. В любую секунду могли появиться фашистские истребители. Тактика их известна — нападать из-за угла. До сих пор экипаж благополучно ускользал от погони гитлеровских стервятников. Ровно работал мотор. Дул попутный ветер.
Истребитель вырвался из мрака. Он был похож на снаряд. Погасли прожекторы, смолкли зенитки. Исход атаки, казалось, не вызывал сомнений. Что мог сделать беззащитный «кукурузник» * с вооруженным мощными пулеметами вражеским истребителем?
(* «Кукурузником» в шутку называли во время войны самолет У-2, который в 1944 году был переименован в ПО-2 («Поликарпов»). Этот самолет использовался для связи и как легкий ночной бомбардировщик.
Ольга стала маневрировать. Фашист все же успел выпустить очередь и резко взмыл вверх. Он не выпускал жертву из виду.
Истребитель выжидал. Он действовал в открытую, ибо знал, что сила на его стороне. Лес кончался, а дальше открывалось гладкое поле. Как проскочить его? Может быть, совершить посадку? Нет, кругом враги.
Санфирова прибавила газу. «Будь что будет, пойду по прямой, иного выхода нет». Согласилась с этим решением и Руфина.
Стервятник еще раз атаковал, плеснул огнем. Пули ударили в мотор. И сразу же Санфирова почувствовала, что машина перестает слушаться рулей.
Поле кончилось. Опять начинался лес. Истребитель так же внезапно исчез, как и появился.
«Мы не забудем тебя, — погрозила ему кулаком Руфина. — Придет время — рассчитаемся».
— Дотянем? — спросила она Ольгу.
— Вряд ли.
— Постарайся.
Мотор чихал все чаще и чаще. Скорость падала. Наконец Санфирова сообщила:
— Все. Иду на посадку.
Под самолетом замелькали кусты, какие-то черные полосы, круги. Удар! Треск сучьев, рывок, снова треск и... тишина. Подруги вылезли на плоскости — прямо перед винтом самолета стояло крепкое дерево. Соскочили на землю. В тот же миг где-то близко затрещали автоматы. Гитлеровцы заметили вынужденную посадку советского бомбардировщика и спешили к нему.
Девушки ползли изо всех сил. Минут через пятнадцать дорогу преградила железнодорожная насыпь. Слева и справа воздух пронизывали красные, белые и зеленые ракеты.
Перебрались через насыпь. Лес сменился полем, поле— плавнями. Заквакали лягушки.
Подруги сделали короткую остановку.
— О чем ты сейчас думаешь? — нарушила молчание Гашева.
— Лучше не спрашивай.
— А все-таки?
Ольга не сразу ответила. Издалека доносились выстрелы.
— Объясни мне, — наконец заговорила летчица,— почему иногда в такие вот опасные минуты человек думает совсем о постороннем...
— Что же тебя беспокоит?
— «Беспокоит» не то слово. С тех пор как мы с тобой покинули самолет, меня преследует песенка. И вот какая: «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный...» Честное слово!
— Это хорошо. — Руфина переступила с ноги на ногу.— А я думала о том, что нам скоро захочется есть. Чудно! Рядом враги...
— Тсс!... — Ольга приподнялась. Неподалеку кто-то зашумел и, кажется, кашлянул.
Подруги вскочили и, низко пригнувшись, бросились к частоколу деревьев. Там их ждала новая неприятность. Внезапно с дерева прогремела очередь из автомата. Девушки на мгновение застыли, потом, точно сговорившись, одновременно кинулись к кустарнику, что виднелся справа за стволами деревьев. Голые ветви хлестали по лицам подруг, ноги тонули в мягкой прошлогодней листве.
Шли до полного изнеможения. Свалились у ручья. Первой пришла в себя Ольга. Вздохнув, она тронула рукой подругу:
— Ты... отдышалась? Руфина перевернулась на спину:
— Вроде.
— Думала, разорвется сердце. Так я никогда не бегала. Ноги болят. А у тебя?
— У меня тоже.
И только теперь подруги заметили, что наступало утро. Надо было куда-то спрятаться и переждать день. Но куда? Внимательно осмотрелись. Больше всего им понравилось приземистое, густое дерево, стоявшее среди кустарника. Забрались под него и притихли.
У них был один пистолет на двоих. Они положили его между собой.
— Ты поспи, Леля, — предложила Руфина.
— Нет, поспи ты...
Днем они слышали пулеметные очереди, орудийную пальбу, тяжелые взрывы бомб. Один раз над ними пролетели наши штурмовики.
— Родные, хорошие! — воскликнула Ольга. — Передайте привет землякам!
Медленно тянулось время. Во второй половине дня выглянуло солнце.
— Слушай, Леля, сегодня Первое мая.
— Верно! Первое мая, — задумчиво произнесла Санфирова. — Люблю я этот праздник — светлый, пахнущий цветами... — И вдруг смуглое лицо ее посуровело, черные брови сдвинулись к переносью. — Ах, эта война! Какую радость отняла у нас! — Подумала немного и продолжала: — И все же мы вернем себе свою радость, Руфа! Вернем?
— Что за вопрос, Леля.
К вечеру небо заволокло тучами, поднялся ветер. Девушки опять пошли на восток. Эта ночь была не менее тревожной, чем первая. Они пробирались по лесу, по болотам и полям, изрытым снарядами.
Под утро подруги набрели на нашу артиллерийскую часть. Здесь их накормили, затем посадили в машину и отправили в Краснодар.
Грязные, оборванные, они прошли по улицам города. С радостным любопытством они смотрели по сторонам, дышали воздухом освобожденного города. Встреча с Краснодаром несколько ослабила впечатление, оставшееся от минувших ночей. У обеих стало легче на душе.
— Мы словно именинницы, — промолвила Руфина. Ольга загадочно посмотрела на нее и бросила:
— У меня действительно сегодня день рождения. Руфина остановилась как вкопанная, на виду у прохожих крепко обняла подругу, поцеловала.
— Какой день! Лелечка, подарок за мной... А пока... Она запустила левую руку в карман и вытащила... Два подсолнечных семечка.
— Пока вот что у меня есть для тебя.
— Спасибо. Давай съедим пополам.
И Ольга вернула подруге одно семечко. На второй день после возвращения в часть подругам дали новый самолет.
Герои не умирают
После напряженных полетов, окончившихся благополучно, подруги с трудом вылезли из машины, доложили начальнику штаба и медленно направились к своему домику. Ночь была иссиня-черной. На северной стороне неба мерцали звезды. Порывистый ветер зло трепал молодые деревца, среди которых чернели камни, похожие на больших уснувших черепах.
Ольга шла первой. Она, казалось, ничего не видела и не слышала, часто натыкалась на кусты. Руфина ступала бодрей. Глядя в спину подруги, Гашева думала: «Заморилась, бедная. Начинают пошаливать нервы. Вот-вот заснет». Но Ольга продолжала идти, низко опустив голову. Руфине захотелось сказать что-то веселое, немного оживить летчицу, избавить от грустных размышлений, навеянных трудным полетом. Однако, как ни старалась, ничего интересного и веселого придумать не могла.
В домике было прохладно, сильно пахло плесенью.
— Давай я помогу тебе раздеться, — предложила Гашева.
— Обожди, сама не барыня...
— Будем спать? — спросила Руфина.
— Подожди, дай отдышаться.
Гашева сняла комбинезон, присела на чурбачок, повела взглядом по столу.
— Леля, да тебе письмо! — воскликнула она. — Девочки положили под книгу. Вот...
Санфирова словно очнулась, взметнула тонкими бровями, протянула руку. Некоторое время она с какой-то особой нежностью разглядывала помятый «треугольник», поворачивала его то одной, то другой стороной, мяла пальцами, подносила к глазам. Руфина наблюдала за ней с детским любопытством — молча и осторожно.
За последнее время Санфирова редко получала письма от родных и знакомых, что, конечно, ее огорчало. Правда, об этом она не говорила даже Руфине. Но разве печаль можно скрыть? В больших черных глазах Ольги всегда легко было прочитать, что у нее на сердце. Тем более это легко давалось Гашевой, хорошо изучившей ее характер.
Руфина умела приглушить душевные боли подруги. Живая, с лукавым теплым взглядом, быстрая на язык, она не оставляла Санфирову наедине с плохим настроением. И летчица была благодарна ей.
От кого же сегодня пришло письмо Ольге? Слишком долго она вертит его в руках. Руфина не спускала глаз с лица подруги: вот на щеках появились ямочки, тонкие губы шевельнулись, со лба слетели две маленькие морщинки. Наконец летчица подняла голову и нежно обронила:
— От мамы...
— Да ты прочитай, что она пишет.
— Сейчас... не торопи. Понимаешь, если бы я взяла этот конверт в абсолютной темноте, то все равно узнала бы, что письмо от мамы. Знаешь, Руфа, он сохранил ее тепло, ее дыхание. Ах, мама, мама!
Ольга бережно развернула «треугольник». Читала медленно, точно хотела выучить наизусть. Закончив чтение, сложила листок квадратиком и положила в планшет.
— Милая мама, — заговорила летчица, — она все считает меня трусливой девчонкой. Дает советы, как себя вести. Чудачка, право... — Ольга задумалась на минуту, потом тихо продолжала: — В детстве я боялась темноты. Теперь смешно об этом говорить. А мама пишет: «Зачем же ты летаешь ночью? Ведь это страшно».
Лицо Ольги осветилось такой милой улыбкой, что Руфина не сдержалась — вскочила и поцеловала подругу. Конечно, она прекрасно ее понимает.
Разделись и легли. Ветер мягким плечом упирался в дощатую дверь, пел на разные голоса. Несколько минут подруги лежали молча.
— Руфина! — нарушила тишину Санфирова. — Ты спишь?
— Что ты, лезет в голову всякая чепуха. Это от усталости.
— Да, сегодня мы с тобой переутомились. Сколько перебросили боеприпасов. Но нам не привыкать. Скоро будем осваивать польское небо. Что оно нам приготовило? Ты никогда не была в Польше?
— Никогда.
— Какие там ночи: темные или светлые?
— Наверно, всякие бывают.
— Ах, ночи, ночи... Думали ли мы, что они сыграют в нашей жизни такую роль? Жизнь действительно полна загадок...
Гашева слушала подругу, не перебивая. Ей казалось, что Ольга вся погрузилась в свои мысли и теперь будет рассуждать до тех пор, пока не уснет. Такое с ней бывало.
— Где-то далеко отсюда наши родные спят и, возможно, видят нас во сне, разговаривают с нами...
Руфина вспомнила этот разговор с подругой, когда начала поправляться. А сколько было таких непринужденных бесед с чудесной Ольгой! Разве можно забыть их? Никогда.
— Леля, Леля! Не сидеть тебе больше за штурвалом самолета, не мечтать тебе о будущей счастливой жизни, не читать тебе наивных, но согретых горячим дыханием материнских писем.
Как же это могло произойти? Руфина села на кровать, положила голову на ладони и задумалась.
... Густая, вязкая темнота. Как всегда, самолет шел на небольшой высоте. Курс — к станции Насельск, где скопились эшелоны с техникой противника.
Польская земля. Фашисты опоганили ее так же, как и нашу, русскую. Не далее как вчера в полк приезжал пропагандист из армии и рассказал летчицам и штурманам о бесчинствах, которые творили гитлеровцы в Польше. Советская Армия, перешагнувшая через границу родной земли, уже освободила тысячи людей, томившихся в концлагерях. С радостью встречали освободителей и жители полуразрушенных польских городов и сожженных деревень.
Волнующие минуты довелось пережить Санфировой и Гашевой. Однажды аэродром расположился около небольшой деревеньки. В первый же день подруги встретились с группой женщин, которые будто нарочно поджидали их на дороге в столовую. Сразу же завязался оживленный разговор. Полячки обступили наших девушек. Кто-то совал в руки подруг бидончики с молоком, кусочки сала, кто-то повесил на шею полотенце, кто-то просил принять варежки, теплые носки... Советские девушки растерялись, не знали, что говорить, что делать. По худым землистым щекам полячек текли слезы. Не выдержали и наши девушки. Машинально повторяя: «Спасибо! Спасибо!», они пожимали женщинам руки, обнимали полячек за острые плечи. Встреча длилась минуты, но оставила в душе каждой летчицы глубокий след. Такие встречи для воина дороже всяких наград. Нет, недаром пережито столько невзгод и лишений, недаром отдано столько сил и здоровья на пути войны.
И, как ни опасен был теперешний полет, Санфирова, наблюдая за приборами, все же нашла минуту вспомнить недавнюю встречу с польскими крестьянками и улыбнулась. Ей почему-то стало теплей, хотя в кабине по-прежнему свободно гулял декабрьский ветер.
Руфина внимательно следила за маршрутом. Внизу светлячками вспыхивали ракеты, тонкой дрожащей цепочкой протягивались трассирующие пулеметные очереди. Минуя самолет, они гасли где-то в стороне.
Перед вылетом командир сказал, что вокруг станции установлено много зениток. В этом экипаж уже убедился. Молодец Ольга, она ловко уходила от огня. Впрочем, это не удивительно. За спиной у нее большой опыт ночных полетов. Только ли полетов? Нет. Она хороший товарищ, умный, требовательный командир эскадрильи.
Ее пилотажное искусство — школа для всех подчиненных. Ольга всегда находила время помочь молодым летчицам. А с какой заботой она «вывозила» малоопытных штурманов!...
— ... Цель близка! — объявила Гашева.
Вдали показались маленькие огоньки, потом все погасло и затянулось чернотой. Слева охнула зенитка, через секунду — справа. Охапки света на мгновение вырвали из темноты кусты, какие-то постройки.
Самолет шел к цели. Девушки знали, что через пять — десять минут вокруг вспыхнет море зловещего огня. Будут взрываться снаряды впереди, слева и справа. Трассирующие пули зенитных пулеметов сплетут светящиеся сети. Но, несмотря ни на что, самолет пробьется к станции, где притаились эшелоны, груженные боеприпасами. Нельзя допустить, чтобы сотни тонн этих боеприпасов завтра были обрушены на наступающие советские войска. Нельзя!
— Станция!...—воскликнула Руфина.
И в этот момент несколько прожекторов полоснули темноту, а вслед за ними вразнобой забарабанили зенитки. Самолет ускользнул от света.
Подруги точно издевались над фашистами. Раза два они пересекали пути, приглядывались и примеривались. Нет, им не хотелось сбросить бомбы куда попало. Собственно, этого никогда и не было. Ничто не может помешать выполнить задание. Вот-вот, казалось, самолет попадет в полосу света. Санфирова призвала на помощь все свое мастерство.
Самолет сделал последний разворот. Секунда, вторая, третья...
Бомбы полетели вниз. Ольга что-то сказала, но Руфина не поняла. Там, на земле, возникли взрывы, загорелись вагоны, пристанционные постройки.
Щупальца прожекторов потянулись за самолетом. Санфирова уходила от них. Скорей домой. Задание выполнено. Ей не терпелось узнать, как летают сегодня экипажи эскадрильи. Темное, незнакомое небо. Оно таит сотни неожиданностей.
... Прожекторы устроили бешеную пляску света. Серебряные полосы соединялись, пронзали друг друга, чертили на черном небе круги, квадраты, треугольники, падали на землю и вновь вздымались ввысь. А самолет шел своим курсом уверенно, будто все, что творилось вокруг, не касалось его.
Рваная темь. Путаница световых полос. Ожерелье взрывов. Притаившаяся земля. И равномерный рокот мотора одинокого самолета.
Одинокого? Нет, подруги не чувствовали себя одинокими. Да, конечно, в этом «секторе» неба они действительно одни. Но ведь совсем недалеко, впереди, лежат в окопах сотни, тысячи родных парней, которые с минуты на минуту ждут сигнала «в атаку», ждут, стиснув зубы, с учащенным биением сердца, ждут, пылая гневом... Два дня назад они перешагнули границу, бросив влюбленно-радостный взгляд на дорогую землю отцов, теперь уже очищенную от фашистской погани.
Милая Родина! Сколько песен знали о ней и Ольга, и Руфина, и их подруги...
Яростная струя света ударила в самолет. И сразу же вокруг него забушевали взрывы зенитных снарядов.
Летчица резко бросила машину в крутой разворот. Но луч прожектора не отставал.
Еще несколько маневров. Влево, вверх, вниз, снова вверх, снова вниз. И луч, будто ослабев, потонул в темноте. Но зенитный огонь продолжал бушевать.
Санфирова выровняла машину и уже собралась что-то сказать штурману, как совсем рядом грохнул снаряд, и обшивка самолета вспыхнула.
Надо сбить пламя. Скорей! Ольга скольжением старалась сорвать огонь, но он все плотней окутывал кабину, подбираясь к девушкам...
Факел летел на восток. Зенитки смолкли. Погасли прожекторы, Ольга огляделась, подумала: «Кто под нами? Свои или враги?» Та же мысль была у Руфины.
— Прыгай! — крикнула летчица.
Но Гашева не слышала этой команды. Она догадалась о ней по решительному взмаху руки подруги.
Пролетев несколько метров, Руфина поняла, что парашют не раскрылся. Неисправность? Инстинктивно чувствуя, что земля близко, Гашева рванула кольцо изо всех сил. Через мгновение она ощутила толчок.
Земля была неспокойна. До слуха Руфины доносились выстрелы. Она погасила парашют, освободилась от него, размяла руки, несколько раз глубоко вздохнула, вытащила пистолет.
«Где она? Куда идти?» Осторожно пошарила кругом себя растопыренными пальцами. Левая рука нащупала что-то холодное, металлическое. «Мина... Это минное поле. А где Ольга?»
Легла на спину. Каким далеким и неприветливым показалось ей небо! Быстро скользили по небу облака. Изредка мелькали редкие, тусклые звезды. Нет, по звездам трудно определить, куда идти. Приподнялась, чутко прислушиваясь к каждому звуку.
Вдали на небосклоне суетливо и беспорядочно забегали полосы света.
«Так... Опять немцы кого-то ищут... Значит, мне надо сюда ползти... Но где же Ольга?»
Руфина понимала: долго отсиживаться здесь опасно. Надо пробираться к своим. Легко сказать: пробираться! Кругом мины, ночь, холод.
Решила ползти, тщательно ощупывая землю. Лицо покалывал морозный ветер. Усталость давила грудь, сковывала движения. Острые камни резали ладони, но Руфина не чувствовала боли. Она напрягала последние усилия.
Вначале Гашева почти каждый камень принимала за мину, вздрагивала и застывала в ожидании взрыва. Она останавливалась все чаще и чаще. Кончилось ли заминированное поле? Близко ли свои?
Руфина потеряла чувство времени. Ей представлялось, что она ползет уже целую вечность. Вдруг впереди послышался непонятный шум. Руфина подумала, что это ей померещилось: мозг возбужден, нервы напряжены.
Затихла, притаила дыхание. Кажется, кто-то разговаривает. Но кто и где? Вроде под землей. «Ах, все это воображение. Надо ползти...» Ногой зацепилась за клубок проволоки, хотела отцепиться, поцарапала руку. Опять послышался разговор, но теперь более явственно.
Прижалась к земле, выдвинув вперед правую руку с пистолетом. Разговор смолк. В темноте раздались шаги. Ближе, ближе. На темноватом фоне обозначились черные фигуры.
Свои или?...
— Разве найдешь их в такой ночи?... — долетело до ушей Руфины. Она привстала, хотела крикнуть: «Я здесь», но из горла вырвался только тихий стон. Черные фигуры застыли на мгновение, бросились к девушке.
Сильные руки подняли ее с земли и понесли. Будто сквозь сон она слышала:
— Гляди, унты потеряла... Совсем закоченела, бедняжка...
Как радостно было видеть, что вокруг свои, родные люди, с согревающими улыбками. Но Руфина волновалась, ей хотелось спросить, что с Лелей, но не решалась.
— Не волнуйся, ты дома, — говорили ей.
— Нет. Не то... Где она, Леля, — с трудом выговорила Гашева.
— А она подорвалась на мине, когда приземлялась,— прозвучал незнакомый голос,
Руфина потеряла сознание.
Коммунистку Ольгу Александровну Санфирову, 1917 года рождения, хоронил весь полк. Над гробом ее развевалось гвардейское знамя, боевые подруги дали клятву: сражаться до победы, сражаться так, как сражалась она, верная дочь советского народа.
В начале 1945 года, последнего года войны, группе летчиков и штурманов 46-го гвардейского бомбардировочного Таманского краснознаменного ордена Суворова авиационного полка было присвоено звание Героя Советского Союза. Среди награжденных были коммунистки командир эскадрильи гвардии капитан О. А. Санфирова и штурман эскадрильи гвардии старший лейтенант Р. С. Гашева."
И. СЕЛИЩЕВ
Героини. Вып. I. (Очерки о женщинах — Героях Советского Союза). М., Политиздат, 1969.
Московские хорошие девушки, смотрите на Руфину Гашеву. У этой девушки есть чему поучиться. Когда я услышу о силе человеческого духа, я обязательно вспомню об этой московской девушке, прямо из аудитории университета ушедшей на фронт. Сама она говорит, что страшно бывает редко. Больше всегда азарта. Попадешь в луч прожектора и думаешь, как бы влепить бомбу в самый прожектор. Интересно как-то. Всегда у нее, как она говорит, чувство страха запаздывает.
Попробуйте себе представить Джульетту в комбинезоне. Пусть она наденет унты, шлем, перчатки. Пусть подпояшется ремнем с кобурой. Произойдет чудо — возникнет военный летчик, но при [100] этом не исчезнет Джульетта. Это не парадоксальное сравнение. Это именно так. Тихая, очень поэтичная, ясноглазая — вот какова эта девушка с именем Руфина.
Руфина Гашева летела с Санфировой. Везли бомбы и кассеты с зажигательной смесью. Над целью заел замок. Гашева сказала: «Леля! Я сейчас вылезу». И она вылезла на плоскость и столкнула кассету вниз на врага. Самолет шел со скоростью 100 км в час и на большой высоте.
Из литературного журнала 1-й эскадрильи: «Мы пришли отовсюду — из Осоавиахима, из ГВФ, из вузов, из техникумов, с заводов и учреждений. Пришли такие молодые, как семнадцатилетняя Вера Маменко, и «пожилые» — в основном двадцатидвухлетние. Было тут много москвичек... Были из Киева, из Керчи, из Иркутска и Калинина. Все собрались, чтобы потом под Моздоком участвовать в борьбе за Сталинград... а на Таманском полуострове драться за Керчь...»
Однажды ночью, когда наши части стояли в обороне на р. Миус, над линией фронта пролетел низко-низко самолет По-2. Над самыми окопами самолет убрал газ, и оттуда послышался гневный женский голос: «Что же вы сидите, черт вас возьми! Мы бомбы возим, бомбим фрицев, а вы не наступаете!» В эту же ночь подразделение пехоты перешло в атаку, захватило несколько блиндажей и дотов противника. Командующий наземными войсками приказал найти девушку, которая ругалась в эту ночь над линией фронта, и вынести ей благодарность...
Б. Ласкин. Поселок Пересыпь, 44 г.
Гашева Руфа
