Маменко Вера

  О. Голубева

 

НАШ МЕХАНИК ВЕРОЧКА

 

 

 

Темень на аэродроме была непроглядной. В воздухе собиралась густая духота. Мрак часто подергивался коротким и мертвым блеском.

 

     Внезапно из глухой тьмы донесся сла­бый зов; было ясно: кто-то кличет на по­мощь. Я кинулась было на крик, но вско­ре остановилась, не зная, куда идти: та­кая вокруг была темнота. Голос тем вре­менем приблизился:

- Лель-ка!..

Голос был знаком. Но я никак не мог­ла вспомнить, где раньше слышала его.

- Леля!

Я с трудом приоткрыла глаза и близ­ ко над собою увидела сначала серые настороженные гла­за, потом курносый нос и все лицо, почти не изменившее­ся за два десятка лет. Это была Вера Маменко, наш ме­ханик, милая подружка далеких лет. Она низко склони­лась надо мною, и слезы, переполняя ее глаза, падали мне на лицо.

Так мы встретились с ней через 20 лет в клинике Военно-медицинской академии, где лечили мои застарев­шие раны. Я лежала уже более двух недель. Было то ху­же, то лучше. Мне никого не хотелось беспокоить из моих однополчанок- ленинградок, но они каким-то образом узнали обо мне. Пришла Оля Ерохина, потом Нина Его­рова, Галя Корсун, Соня Кокаш, Валя Пустовойтенко.

      А теперь вот сидит у моей постели Верочка, приехав­шая сюда специально из Кировска.

      - Я часто буду приезжать. И не спорь, - говорит она мне.

      В один из дней, когда мне стало уже полегче, Вероч­ка сказала:

      - А не залежалась ли ты, моя милая? Давай-ка я  тебя отсюда украду...

И мы громко расхохотались, на удивление соседям. И тут же вспомнили одну операцию под кодовым назва­нием «умыкнуть».

Это было в Восточной Пруссии. Мы только что пере­летели сюда, но летать ни в первую, ни во вторую ночь не пришлось. К вечеру прибыли механики и вооруженцы. Погода была нелетной, и потому их привезли не на аэро­дром, а к красивому особняку, где им предстояло жить. Впрочем, многие отнеслись к этому с безразличием лю­дей, которым- слишком часто приходится менять кров. Но когда включили свет, все так и ахнули. Таких роскош­ных апартаментов никто из них никогда не видел. Все разбрелись по комнатам, выбирая себе место для ночле­га. Некоторые решили принять ванну. Но только они раз­делись - вошла инженер:

      - Кропина, Казанцева, Егорова, Сергеева! На аэро­дром. Через 4 часа вас сменят.

      Только теперь до всех дошло: «Мы на вражеской зем­ле. Надо охранять самолеты.» - и спать расхотелось.

      Девушки бродили по комнатам, со стен которых высо­комерно взирали бароны, графы, генералы.

      - Отвластвовали, гады! - погрозила им  кулаком  Зи­на Радина.

Девчата рылись в библиотеке, разглядывали книги в богатых переплетах, жалея, что из-за незнания языка не могли читать их.

Маменко, Ерохина, Юродьева и Харитонова вышли в наряд в 2 часа ночи. Все небо заволокло темными тучами, которые нависли над самой землей и, казалось, спуска­лись прямо на глазах все ниже и ниже. На западе полы­хали пожары. Сизо-багровая черная муть земли и белая дымная муть неба слились воедино. Было холодно и тре­вожно. Чужая земля. Чужое небо. Чужие люди, прячущи­еся в лесах. Враги.

Не спеша, девчата проходили вдоль стоянок самолетов своих эскадрилий. Встречались, перебрасывались сло­вом, другим. На щеках, на бровях, »а ресницах, на во­ ротниках курток от дыхания появлялись колючие корки снега. Винтовки и те заледенели и стали белыми. Время от времени Вера чутко прислушивалась и приглядыва­лась к крутящейся мгле. И вдруг...

     - Стой! Кто идет? - Она вскинула винтовку на ру­ку.

     Из снеговой мути прямо на нее надвигал ась огромная черная тень.

- Ни с места! Стреляю!- И выстрелила. В тот же момент прозвучал ответный выстрел. Вера выстрелила еще раз и закричала, зовя на помощь. Но тут ее что-то обожгло.

Она даже звука не услышала. Человек, сраженный пулей, не успевает его услышать. С удивлением только оглянул ась и почувствовала, что земля пришла в движе­ние, закружилась и пошла прямо на нее. Потом она по­чувствовала, как ее подняли и торопливо куда-то понес­ли. Где-то совсем близко ударил пулемет. Затрещали ав­томаты.

Сознание то покидало ее, то возвращалось. Когда по­кидало, было легче: уходила боль. Она очнулась уже на госпитальной койке. Голова раскалывал ась на части и гудела, все тело ныло, словно скованное свинцовым об­ручем. Губы пересохли, потрескались. Сквозь едва приот­крытые веки она увидела над собой людей в белых хала­тах. Что же произошло? Почему она не может шевель­нуться?

            - Как дела, герой? - услыхала Вера ласковый  го­лос. И тут же вспомнила тревожную ночь. Выстрелы. Она дернулась, в груди сильно кольнуло. Не удержав­шись, застонала.

     - Лежи, лежи, не вол­нуйся!

     Сильные прохладные пальцы легли ей на лоб.

- Скоро поднимем тебя. Фашистов поймали. Не удалось им угнать ва­ши самолеты. Хорошо ох­раняли. Молодцы, дев­чонки!

Вера хотела улыбнуть­ся в ответ, но острая боль свела ее лицо в гримасу.

-Поспи. Легче ста­нет...

 Через несколько дней мы улетели на запад, оставив Верочку в армейском госпитале.

Приближался Женский день. Майор Амосова, заме­ститель командира полка, разрешила нам с Клавой Рыж­ковой слетать в госпиталь.

Утром 8 марта мы вошли в палату. На крайней койке, у двери, лежала Вера. Бинты плотно стягивали ее грудь, руку, шею. Правая рука поддерживал ась на громоздком деревянном сооружении, называемом «самолет». Она лежала с закрытыми глазами. Спала. Мы вглядывались в ее лицо, не решаясь позвать, спугнуть крепкий утрен­ний сон. Но вот она приоткрыла глаза:

     - Лелька! Клавочка!

Дернулась было, привстала, но, сморщившись от боли, снова легла. На минуту закрыла глаза, наверное, от слабости.

- Ничего. Все нормально,- тихо сказала она.

- Молодец! Прими подарки от всех нас...

-Да вы что! Здесь на весь госпиталь хватит...

- Угощай!

Неожиданно у Верочки на глаза навернулись слезы.

 - Меня на днях далеко в тыл отправят. Куда я уеду от вас? - всхлипывала Вера.

- Куда?

Верочка воспитывалась в детском доме, училась в Са­ратовском техникуме физической культуры - это мы зна­ли. Была у нее где-то старшая сестра...

     - Не реви! Ну, успокойся!

     - Давай мы тебя увезем в наш авиационный госпи­таль, - предложила Клава, - оттуда тебя не отправят.

Она знала госпитальные порядки, только что из го­спиталя сама приехала, и мы полностью положились на нее.

Нам казалось, что главврач сразу же передаст Ма­менко нам и похвалит нас за внимание к товарищу. Бод­ро вошли в кабинет.

- Перестаньте молоть чепуху! - с первых же слов он резко оборвал нас. – Или ветер выдул вам мозги? Не соображаете?!

Разозленные постигшей нас неудачей, мы выскочили из кабинета.

- Что делать будем, штурман?

- Заберем, и все!

- В госпитальной пижаме?

- Ну и что? Не обеднеют... А ей не до красоты. Зашли снова в палату. Вера по нашим лицам все по­няла, и глаза снова наполнились слезами.

     - Т-с-с-с! Проведем операцию «похищение», .или, как бы сказала Мери Авидзба, «умыкнем».

     - Что? - не поняла Вера.

     - После обеда, к 16.00 постарайся выползти к черно­му ходу. Мы будем ждать тебя с «Антилопой-Гну».

     - Все шутишь?

     - Господи! Слушай и запоминай: к 16.00 лимузин будет подан. Нам не до шуток.

- Где машину достанете?

- Не твоя забота...

Пока я инструктировала Веру, Клава привела в па­лату дюжего парня, из числа выздоравливающих...

     - Вот она, наша Верочка. К 16.00 вытащи ее к черному ходу.

- А ты не подведешь меня? Сознание не потеряешь?

 - Испугался? - насмешливо спросила Вера.

- А чего мне пугаться? Дальше передовой не попаду. Тебя вот жалко.

Вошли врач с медсестрой. Мы шумно, с поцелуями и добрыми пожеланиями стали прощаться с Верой «на­долго», до послепобедного дня.

 

     - Пусти же слезу, дурочка, - шепнула я ей, - что улыбаешься?.

     В 16.00 мы подъехали к зданию госпиталя. Минуты бежали, а Веры не было. Над ухом ворчал шофер:

     - Влипнешь с вами. Мне еще за командиром ехать.

     - Подождет твой командир. Придумаешь что-ни­будь. Не нам тебя учить.

Наконец на крыльцо вышла Вера. Ее крепко поддер­живал наш «сообщник». Я накинула свою шинель поверх ее госпитального наряда.

     - Как мы тебя втиснем в машину, матрешка? - спро­сил шофер.

     - Быстрее, - попросила Вера, - я все выдержу.

     На аэродроме, у маленького ПО-2 призадумались: как ее затолкать в кабину?

Подошел дежурный по аэродрому:

- Увели девчонку? Скорее грузите!

     Сначала мы подняли Веру и поставили на плоскость, а потом, приподняв, бережно опустили ее в кабину. Ве­рочка не могла скрыть боли, в глазах стояли слезы.

- Потерпи, - говорили парни.

- Да я что? Мне не больно. От радости слеза про­шибает...

- А как же штурман? - спохватился дежурный.

     - Очень просто. На плоскости, как техники иногда летают, -сказала Клава и, засмеявшись, добавила:­ Пусть ветерок ее проветрит немного.

Я встала на левую плоскость, сунув правую ногу в кабину. Оседлала левый борт. Верочка здоровой рукой Вцепилась мне в ремни. Мы уже взлетели, когда увидели мчавшуюся на аэродром санитарную машину. Мы низ­ко прошли над ней.

Через 40 минут определили Веру в госпиталь 4-й Воз­душной армии. Там и простились. На целых 20 лет. И вот опять она рядом со мной. Только вот ролями поме­нялись: я лежу на госпитальной койке, и теперь уже она собирается меня «умыкнуть».

Мы - подружились с Верочкой еще в Энгельсе. Она пришла в полк в числе саратовских комсомолок в янва­ре 1942 года, а я приехала в начале февраля с юго-запад­ного фронта, где в течение четырех месяцев была медсе­строй. Успела кое-что испытать: дрожала под бомбеж­ками, видела много убитых, раненых и обмороженных. В медицине я кое-что уже понимала. В авиации же я была круглой невеждой. Случалось, попадала в крайне глупые и нелепые положения. На помощь приходили «опытные»авиаторы: Маменко, Фролова, Ильина...

Вере поначалу было тоже нелегко, только она умела это скрывать, с улыбкой переносила трудности. Не всег­да ей все удавалось, и знакомство с самолетом прохо­дило не безболезненно. Однажды, когда летчица Носаль возвратилась из полета и, выключив мотор, выпрыгнула из кабины, Вера протянула руку к остановившемуся про­пеллеру.

- Не трогай, - крикнула Дуся и резко дернула Ве­ру на себя. Мотор чихнул, и пропеллер сделал пол-оборота. Мы испуганно таращили глаза на пропеллер.

- Пока мотор горячий, за пропеллер не хватай!­

Сказала Носаль.

 -В цилиндрах еще есть остаток смеси, и, если тронуть пропеллер, мотор «оживет», пропеллер крутанет в обратную сторону и снесет тебе черепок.

Да, с самолетами надо было обращаться на «Вы». Даже на фронте случались несчастные случаи. Однажды пропеллер ударил Раю Харитонову. Это произошло при запуске мотора. Рая упала. Кровь залила лицо. Только в санчасти она пришла в сознание. На всю жизнь оста­лась отметина на лбу.

Нелегко девушкам давалась специальность механи­ка. Но Вера упорно старалась «укротить» ПО-2. Ее ма­ленькие, но крепкие руки ловко орудовали ключами.

Ранним утром я проверяла электрооборудование само­летов своей эскадрильи, снимала разрядившиеся акку­муляторы, увозила их на зарядку, потом устанавливала вновь. Убедившись в исправности электрооборудования своих самолетов, я шла к Верочке. Бывало, у самолета находилась и ее летчица. Я еще с Энгельса привязалась к Дусе Носаль, как можно только привязаться к старшей доброй умной сестре. Целый месяц под ее опекой в ка­рантине жила.

Это немалый срок, чтобы узнать и полюбить человека..

      Я часто бегала к Дусе: пожаловаться на свои невзго­ды, прочитать письма из дома или просто так, услышать ласковое слово. Вера готовила машину к полету и участ­вовала в нашей беседе.

      Узнав, что мы хотим летать, Дуся принесла нам учеб­ник по аэронавигации, сборник задач, ветрочет, линейки.

-Учитесь. В экипаж возьму.

- Нас же двое...

- Соревнуйтесь.

Когда Дуся погибла, мы долго не могли прийти в себя от горя. Это было весной 1943 года. Мы с Верочкой дежурили всю ночь на старте. Дусин са­молет задерживался. При­ходили те, которые выле­тели позже, а Дуси все не было. Наконец на посадку стал   заходить   самолет.

Шел неуверенно. Дуся­ прекрасный пилот. Она не знала второго круга, не знала «козла» - у нее был точный расчет и безуко­ризненный глазомер. Этот самолет шел, шатаясь. Все сразу поняли, что про­изошла беда. Машина приземлилась далеко от нас. Медленно, неуверенно развернулась и порулила к старту. Из кабины вылезла штурман Ира Каширина:

- Задание выполнено. Дуся убита. Машину при­вела я,- Ира еле держалась на ногах. Ее тут же увела врач.

Мы бросились к самолету.           Прислонившись к приборной доске, Дуся сидела с открытыми мертвыми глазами.

     Впечатление было такое, что она очень устала и про­сто решила отдохнуть.

Мертвые глаза Дуси смотрели на портрет мужа, кото­рый был прикреплен к приборной доске. Рука крепко сжимала ручку управления.

     - Дуся!-- шепотом сказала Вера.

     Мы поняли, что Дуся никогда уже не ответит нам. По­хоронили ее на площади в станице Пашковской. Я смутно помню те похороны. В памяти остался лишь густой цве­тущий сад. И мы с Верой в самой глубине его. Ночь на­ступила внезапно: в южной природе нет мягких сумереч­ных переходов северного вечера. Пошел дождь. Молния осветила низкое глухое небо. Деревья забормотали, за­шумели, заплакали. Но вот дождь кончился. Смолкли раскаты грома. Снова глухая молчаливая тьма окружила нас. А мы все сидели. Мокрые, дрожащие, тесно прижавшись, друг к другу и молчали. Слез уже не было. Ее нет! Еще совсем недавно она была рядом. А теперь ее нет. И не будет! Нам хотелось отомстить! Но как?!

На нашем аэродроме тренировались десантники. Од­нажды, закончив свою работу, мы подошли к капитану ,который руководил прыжками.

- Возьмите нас к себе.

- А вы представляете, чем занимаются парашюти­сты? Какая их работа?..

- Конечно,- ответила Вера.

Мы представляли все в романтическом свете: прыга­ем с парашютом в тыл врага, пробираемся к вражеским объектам, взрываем их...

- Мы можем отзывать людей из любых частей, -­ответил нам капитан, - исключая женский полк. Доби­вайтесь сами.

На другой же день мы обратились к комиссару эскад­рильи Ирине Дрягиной с просьбой помочь нам переве­стись к десантникам.            .

- в авиации очень важны ваши специальности.

- Мы хотим в бой. За Дусю .

- Ладно. Завтра буду в политотделе, поговорю... Ничего не вышло из этой затеи. Ирине Дрягиной да­же влетело, что она не прививала нам любовь к спе­циальности и к полку.

Маменко продолжала кропотливо изучать каждый винтик на ПО-2, а я, прячась от всех, тайно знакомилась со штурманским делом.

Скоро я стала летать штурманом, а Вера стала ме­хаником нашего самолета. Когда были созданы штурман­ские курсы в полку, Маменко долго уговаривала инжене­ра полка С. И. Озеркову отпустить ее.

- Не могу. Ты отличный механик.

- Я воевать хочу!

- Ты воюешь. Без тебя не полетит самолет.

Я утешала, как могла, свою подружку. Летчица Нина Ульяненко тоже уговаривала ее не покидать нас. Она очень дорожила таким механиком, как Вера. Благодаря ее усилиям, мотор никогда не подводил нас в полете. Мы всегда делали максимальное количество вылетов да и бомб подвешивали больше, чем предусматривала инст­рукция.

Веселую работящую Верочку, плясунью и заводилу любили все. Бывали случаи, что Маменко приходилось обслуживать по две машины.

      - Ничего, вытянешь - подтрунивали подруги, ­ешь за двоих, так и работай за двоих.

      Ела она, конечно, не больше других. Но ужин на старт привозили сначала летчикам.

      - Ешь! - приказывала Нина Ульяненко, протягивая ей полкотлеты.

      - Съешь, светик, - просила и я.

      Экипаж было по-настоящему дружен. Во всем. Всег­да. Когда мы с Ниной подходили к самолету, то часто заставали Маменко в кабине пилота. Мотор работал на малых оборотах. Вера регулировала подачу смеси, вни­мательно прислушиваясь к выхлопам. Проверяла давле­ние масла. С широкой улыбкой докладывала:

- Самолет к вылету готов!

      Мы все очень уставали. И техники, и летчицы. Особен­но в те ночи, когда выполняли задачу-максимум. Но ког­да наступали нелетные ночи, вместо радости - вот от­дохнем теперь! - летчицы ругали метеослужбу. В пере­рывах между занятиями (а их обязательно вводили в нелетную погоду), мы сидели на нарах, поджав под себя ноги, и предавались воспоминаниям.

Плохая погода устраивала только механиков. Они ко­пались в моторах столько, сколько хотели. Их никто не подгонял, не кричал, что из-за них задерживается вылет. В скучнейшие дождливые дни в полк привозили парик­махера. Тут же создавался «салон». От нечего делать девушки тянулись туда одна за другой. Выходили с при­ческами в мелких-мелких завитушках, словно молодые барашки.

Я часто коротала время в компании с Верой. Особен­но хорошо было летом. Возле каждой стоянки - шала­ши , замаскированные ,ветками. В них постели из тра­вы. Часто под плоскостью опали целыми экипажами.

У каждого механика свой запас инструментов, гаек, болтов - словом, маленькая мастерская. Иногда Вера заставляла меня помогать ей в работе. Но помощница я была никудышная: ключи и гайки не подчинялись мне. Тогда Вера давала мне тряпку:

-Протри хоть самолет. На это у тебя ума хватит?

- Хватит, - покорно соглашалась я.

- Ох и малосильная ты. Летный паек тебе не впрок.

Я не обижалась на ее подначки. Сколько раз она оберегала наш отдых и сон! Бывало, прекращали полеты из-за непогоды. На аэродроме наступала настороженная тишина, нарушаемая шумом грузовика или звоном клю­чей у какой-нибудь неисправной машины. В ожидании разведчика погоды экипажи забирались в кабины и, при­валившись к борту, засыпали. Часто сквозь сон я слы­шала громкий шепот Веры:

- Да тише вы! - это она вооруженцам. – Пусть поспят. у них есть еще время.

Когда кто-нибудь долго не возвращался с задания.

Техники  с тревогой прислушивались к мукам. Наша Верочка всегда ожидала нас на аэродроме. Идет мелкий сыпучий дождь. Все самолеты уже зачехлены на стоян­ках, техники ушли отдыхать. А Верочка, накрывшись чех­лом, бывало, сидит и смотрит на пустынную посадочную полосу. Тревожится. Но вот нарастает гул. Показывается силуэт самолета. Весело подмигивают бортовые огни.

Машина касается колесами земли, катится по посадоч­ной полосе. Разворачивается и рулит навстречу бегущей девушке. Зарулили. Остановили винт. Вылезли из каби­ны.

- Как мотор? Что случилось?

-Мотор в порядке. Перебили крыло...

-Как это?

- Фриц пристал.

- Вот гад.

      Вера глубоко переживала потерю подруг. Когда не вернулись с задания Володина и Бондарева, она долго не могла поверить в их гибель. Утром она шла по стоянке третьей эскадрильи. Самолеты стояли в шахматном порядке один за другим - и вдруг разрыв. Одной маши­ны нет. На пустой стоянке валяются тормозные колодки, струбцины от элеронов и рулей глубины, чехол мотор­ный, чехол от кабин... Она села на чехлы, закрыв лицо руками. Вера любила Аню, нашу «морячку». Они были с ней ровесницы, с 1924 года. Были одинаково восторжен­ны, смешливы, любознательны. Вечно перебрасывались шуточками.

После таких трагических случаев Маменко настойчи­во приставала к командирам с просьбой послать ее в пе­хоту, в разведчицы, в снайперы... Только бы самой бить врага.

Но ее отправили в дом отдыха.

- Пусть отдохнет. Она очень переутомлена, - сказа­ла инженер С.И. Озеркова.

      Через 10 дней она возвратилась.

 -Ты какая-то не такая, - заметила я.

 -А какая?

      - Не пойму...

      - Знаешь, там один летчик-истребитель не отходил от меня.

- А ты от него? - хихикнула я.

- Не смейся. Не надо...

- Ты что, влюбилась?

      - Что я знаю о любви? Где я видела ее? Я даже ро­дительской любви не знала, - грустно сказала Вера.­ А тут встретился очень добрый человек. Он так внима­телен был ко мне! Предупреждал каждое мое желание. Но о любви не говорил. А теперь вот письма пишет...

Он писал ей почти каждый день. Очень милые, умные письма.

Пришла Победа. Все мы ошалели от счастья и на миг забыли о тех, кто выбыл из строя раньше. Где-то в дале­ком селе, в семье старшей сестры жила Верочка, выпи­савшись из госпиталя инвалидом войны. Перед нашим отъездом на родину примчался в полк Николай Кондра­тенко; Верин- летчик-истребитель.

- Где Верочка? Мои письма до нее дошли? Почему она молчит?!     

Град вопросов! Я не спешила отвечать. Разглядывала. Прикидывала, как лучше сказать.

     - Вера не хочет отвечать...

     - Ну почему? - в глазах блеснула льдинка, голос дрогнул.

     - Не хочет тебя связывать. У нее правая рука как плеть висит, и, по словам врачей, никакой надежды...

     - Фу, ерунда какая! Дай адрес...

     - Она не захочет, чтобы ты видел ее «калекой», И не хочет твоей жалости.

         Дай адрес. Я поеду за ней.

     - Она не поедет с тобой.

     - Уго-во-рю! - улыбнулся он, и глаза его засияли нежностью.

Решение не отвечать на письма Николая пришло к Вере не сразу. Сначала она еще верила, что движения руки восстановятся. А левой рукой она тренировалась писать просто ради забавы, чтобы скоротать томительные дни в госпитале.

Ехала в деревню с тревогой: как встретят? Встрети­ли хорошо, хотя было голодно. Хорошо, что у сестры хоть хата сохранилась. Однажды рано поутру разбудил стук в окно.

- Пустите погреться...

Вера, босая и лохматая после сна, открыла дверь и обмерла. Перед нею стоял улыбающийся Николай.

Дня два он уговаривал ее, убеждал, сердился, снова ласково уговаривал. Родственники молчаливо наблюда­ли: пусть сама решает.

- Еду, - наконец согласилась Вера. - Только никогда меня не упрекай ни в чем.

      Вот так и увез Веру бывший учитель, летчик-истреби­тель. Искренний и сильный человек.

      ...Двадцать лет - целая жизнь! Сколько воды утекло с тех пор!

      - Как ты живешь, Вера?

      - Да сама увидишь скоро. Увидишь Николая, сы­на и дочь.

      - А как твоя рука?

      Она весело потрясла ею в воздухе, а потом крепко сжала мою руку .

      - Чувствуешь силу? Массаж. Упорная гимнастика и.,- Вера смущенно улыбнулась.

      - Любовь, - добавила я, и Верочка утвердительно кивнула головой.

Теперь ей легко говорить о тех днях. Долгое время рука оставалась неуклюжей. Но у Веры был железный распорядок дня, и она не знала передышки. Вставала чуть свет и с фанатической верой в успех обрабатывала руку. Часто это занятие надоедало нудным однообрази­ем, и случалось, что по утрам лень просыпалась раньше Веры, расслабляла ее, сонную, придерживала в постели. Она нежилась в тепле и мысленно уговаривала себя от­дохнуть денек от осточертевшей физиотерапии. При этом не спускала глаз с настольных часов, пока стрелки не показывали шесть. И тут какая-то неукротимая сила откидывала прочь одеяло вместе с ленью. Вера вскаки­вала и принималась за упражнения. Левая хватала пра­

вую и двигала ее. Но верила ли она в успех? То ей каза­лось, что .рука стала оживать, то чудил ось, что все ее усилия напрасны. Зато левая рука научилась многому: и писать, и стирать, и даже шить. Через год она почувст­вовала, что больная рука крепнет и совершенствуется. Вера стала нагружать правую все больше и больше. Еще через год она попробовала взять сумку правой рукой и... понесла.

- Коля! - бросилась Вера к мужу и расплакалась. Он гладил ее волосы и целовал соленые от слез ще­ки, губы, руки.

Когда в палате наступала сонная тишина, я долго лежала с открытыми глазами и думала о своих подру­гах. Каких разных людей собрала ,война в полку!

Я не представляю себя в полку без Веры. Впрочем, не только без нее, но и без Оли Ерохиной, Юли Ильиной, Зины Радиной, Маши Кропиной, Веры Бондаренко, Ни­ны Сердюк и многих других техников, которые любовно знакомили меня с самолетом. Я не могу себя предста­вить и без тех, кто учил меня летать. Я понемногу че­му-то училась у каждой.

И вот в бессонные ночи на госпитальной койке я сно­ва и снова воспоминала моих подруг. Они были все очень разные. Только в одном сходились: они считали всегда своим первым долгом прийти на помощь другу, попавше­му в беду. Так это было в войну. Так это осталось по сей день.