Пустовойтенко Валя
Вооруженец , затем штурман 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта, гвардии лейтенант.
В Красной Армии с 1943 года. На фронтах Великой Отечественной войны с осени 1943 года.
Участвовала в битве за освобождении Кубани, Крыма и Белоруссии, наносила бомбовые удары по военным объектам врага в Восточной Пруссии, нанесла противнику большой урон в живой силе и технике.
"Наша третья эскадрилья" (О. Голубева)
Ракобольская И.:
Валя Пустовойтенко прибыла в полк осенью 1943 года вместе с группой младших авиаспециалистов. Девушек зачислили в полк вооруженцами. Но вместе со своими подругами, захотевшими летать, она довольно быстро прошла штурманскую программу и стала толковым штурманом. Первые боевые вылеты ей пришлось делать в сложной обстановке, когда на Кубани шли жестокие сражения на земле и в воздухе.
1943 год. Полеты на Эльтиген
Вспоминает Мария Тепикина:
— Да, так вот, когда на Эльтиген летали, еще и такое ЧП было. С Валей Пуставойтенко сделали два вылета, и очень нам мешал береговой немецкий прожектор. В третьем Валя говорит: «Разрешите отбомбиться по прожектору?» Погасили его мы удачно. А мотор вдруг начал давать перебои. Высота — четыреста метров, а над морем нужно еще километров двадцать пролететь. Как ни удерживаю машину, снижаемся все равно. [151] Вот когда водичка показалась коварной, а берег — таким желанным... До берега все же дотянули — правда, уже на ста шестидесяти метрах. Берег гористый, но садиться надо. «Валя, стреляй!» — говорю, а штурман мой молчит, а потом виновато так: «У меня ракет нет. Они в фюзеляже.» Сумела я прицелиться к проселочной дороге и так между гор долетели к бочаровцам... Нет, конечно, везло, — с веселой убежденностью продолжает Мария Николаевна. — Три вынужденных посадки ночью. Помню, на запасную площадку села — маленькая площадочка, да еще истребители там стояли и от партизан СП-2 прилетел. А у меня с мотором совсем плохо. С трудом, но все же приземлилась: ввела самолет в пике и с левым разворотом... Начальник площадки Анисимов (я его еще по Батайской школе знала) увидел это безобразие и грозно так: «Еще и бомбы висят у нее?» Трое суток искали тогда причину — почему упало давление масла?
А в декабре Маша с Валей Пуставойтенко произвели вынужденную посадку в поле, недалеко от станицы Фанталовская, на Тамани. Экипаж вылетел на разведку погоды без бомбового груза. Полет осложняли метеоусловия: облачность высотой 150 метров, морось, слабое обледенение. Перед экипажем была поставлена задача: промерить высоту облачности над Керченским заливом. Дважды девушки долетели до пункта Маяк и обратно. И вот при возвращении над косой Чушка мотор начал давать перебои. Обледеневшая машина не могла сохранить высоту. Пришлось садиться, не долетев до родного аэродрома 15 километров. Штурман даже не успела осветить ракетой место посадки. Летчица в темноте благополучно приземлила машину.
После войны Валя рассказывала:
«Когда теперь вспоминаешь военные годы, частенько спрашивают: а не страшно ли было летать? Трудно ответить на этот вопрос. Конечно, когда попадаешь в лучи прожекторов и не знаешь, куда вести самолет, так как потеряла и землю и небо; когда плоскости самолета превращаются в клочья тряпок, а в полу кабины появляются дыры; когда до линии фронта остается много километров, а мотор перестает работать или барахлит, — конечно, тогда становится страшно... Но совсем ненадолго. Ведь все в тебе устремлено к одному — победить! Ведь знаешь, что ты не одна, за тобой несметная сила, — такая злость поднимается, если враг тебя царапает, такое упрямство, что все нипочем!
Да для страха просто не оставалось времени в полете, и по-настоящему он ощущался уже на земле, после того, как все оставалось позади. Когда сядешь, отрапортуешь, да вдруг вспомнишь все, как было, иной раз так и хотелось уткнуться лицом в грудь Бершанской, в грудь подруги и дать волю слезам — хотелось, а через минуту становилось стыдно за это, а потом смешно, а потом весело, просто весело на душе!»
