Фокина Тася

Летчик 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта, гвардии лейтенант. В Красной армии с   1941 года. В действующей армии с 1943 года.
 Участвовала в битве за  освобождении Кубани, Крыма , Белоруссии, Польши наносила бомбовые удары по военным объектам врага в Пруссии, Германии.

 

 

Декабрь1942 -январь 1943 года

Их было четверо — холостячек, особенно упорно добивавшихся отправки на фронт.

— Да вы что, девчата! Парней то и дело отзывают в армию, с кем же мы курсантов готовить будем? Ведь фронту летчики нужны!

Глубокой осенью сорок второго Клопкову положили в госпиталь. Диагноз — суставной ревматизм и аппендицит.  Подлечили, подштопали немножко, но до настоящего здоровья — далеко.

— Вам, голубушка, нужно теперь отдохнуть и подкормиться, — сказал Люсе врач. — У вас из-за сильной худобы опущение желудка.

— Зимой постараюсь поправиться. Летом полеты днем и ночью, да и жара сильная — не до еды...

— Ну, пока у нас еще побудете, немножко силенок да и веса наберете, — с сомнением глядя на исхудавшую девичью фигуру, закончил врач.

А через день письмо от подруг: «Люся, нас наконец отправляют в действующую армию!» Люся бегом к главврачу, а он ей решительно:

— Вы не закончили лечения!

Клопкова не спорила и не плакала, только молча смотрела на врача умоляющими глазами. Не выдержав этого взгляда, он махнул рукой:

— Упрямая девчонка! Хорошо, выпишу, но с указанием, что ограниченно годна к полетам.

На следующий день Клопкова вернулась в свою часть. В общежитии девчата, распоров маленькую Люсину перинку, шили в дорогу подушечки-думки.

— Люська! Приехала! А мы уже документы оформили, вечером едем...

— Девочки, и на мою долю сшейте, — скомандовало Клопкова и помчалась в штаб. Через несколько часов девушки сидели в тесном вагоне поезда, направлявшегося в Баку. Радовались, что вот наконец-то отправляются на фронт, волновались, как сумеют справиться с боевой работой.

— У меня ночные полеты плохо получаются, — то и дело начинала говорить Маша Тарасенко.

- — Ну, а у меня со слепыми неважно. Я думаю, нас подучат, — успокаивала ее Люся.

До станции, где размещался полк, девушки добрались на попутной машине. Вот как вспоминает этот день Люся:

«Шофер привез нас прямо в расположение полка. На шум машины из дверей здания, похожего на школу, вышли несколько девушек. Какие! — с завистью подумалось мне. В ладно пригнанных гимнастерках, бравые, все такие симпатичные и очень молоденькие. Мы невольно глянули друг на друга — ну и жалкий же вид! Наши темно-синие аэрофлотовские шинели за дорогу [223] измялись, сами уставшие, посеревшие, словно запыленные. Из оцепенения вывела нас Бершанская. Подошла, обняла всех троих — с Тасей Фокиной она работала перед войной, меня помнила по авиашколе.

— Ну, давайте в столовую, позавтракаем...

За столом, пока Евдокия Давыдовна расспрашивала Люду Масленникову о ее специальности, я уставилась на испачканную, в пятнах скатерть и неожиданно для самой себя бестактно спросила:

— А почему скатерти такие грязные?

Девчата недоумевающе и с осуждением посмотрели на меня.

— Так ведь Новый год встречали! Хорошие вести из Сталинграда, было за что выпить... — улыбнулась в ответ Евдокия Давыдовна.

А мы-то! Мы так стремились на фронт, так радовались долгожданному приказу, что в суматохе отъезда совсем забыли про Новый год. И соседи в вагоне — никто не вспомнил...» (Чечнева "Ласточки над фронтом")

Апрель 1943 года. Пашковская

 

 

 Как-то при выполнении боевого задания у станции Крымской, на Кубани, самолет Фокиной и Фроловой был подбит. Произошло это так.

Один за другим _ самолеты заходили на крупный же­лезнодорожный узел и сбрасывали бомбы на скопившие­ся там эшелоны врага. Станция очень хорошо охраня­лась: шарили по небу прожекторы, била зенитная артил­лерия. Вокруг все перемешалось: черная ночь и яркие лучи прожектора, разрывы снарядов в воздухе, взрывы бомб и пожары на земле.

 

В кромешной тьме самолет уверенно продвигался к цели. Штурман напряженно всматривалась в очертания ориентиров на земле.

Все ближе и ближе цель.

Зенитная артиллерия открыла огонь. Летчица, пови­нуясь штурману, встала на боевой курс. Наконец бомбы летят на цель. Видны взрывы, разгорается пожар. Вдруг острый луч прожектора схватывает самолет. Тотчас же к нему присоединились с десяток других. Справа и сле­ва, все уже смыкая круг, рвутся снаряды.

     Штурман еле успевала предупреждать летчицу.

     - Разрывы слева... Спереди, справа... Сзади...

Едва экипажу удавалось вырваться из одного сле­пящего луча, как их схватывал другой. Ценой больших усилий экипажу на высоте 400 метров удалось выйти из зоны обстрела. Но тут начал сдавать мотор.

- Что с мотором? - тревожно спросила Тамара.

- Зенитка, наверное, задела, - ответила летчица.

Несмотря на все усилия Фокиной, самолет терял вы­соту. Экипаж летел над территорией, занятой врагом, и надо было, во что бы то ни стало дотянуть до своих.

     - Тяни, Тося! Хотя бы до нашей передовой, только бы не плен, - молила штурман. А земля приближалась. Черная, холодная, сырая.

     - Тося, впереди наша передовая. Осталось четыре минуты дотянуть до нее.

     Уже на бреющем перетянули линию фронта  прямо по курсу пошли на посадку.

     Штурман выпускала одну ракету за другой. Самолет коснулся колесами земли... Возможно, Фокиной уда­лось бы благополучно посадить самолет, если бы земляне была изрыта окопами и воронками от бомб и снаря­дов. Самолет перевернулся.

Тамара отделалась ушибами. У Тоси Фокиной был перелом челюстей и выбиты зубы. С трудом вытащила  ее Тамара из кабины. Забинтовала. Спотыкаясь, они побре­ли по изрытому полю к дороге, угадываемой по редкому мельканию фар автомобилей, бегущих к фронту. Тамара почти волокла на себе раненую летчицу.

У дороги Тося легла, не в силах больше держаться на ногах. Тамара подняла руку навстречу первой автома­шине.

- Что случилось? - спросили из темноты кабины.

 - Раненая тут. Довезите, - попросила Тамара.

      Она еще не успела закончить фразу, как парни вы­скочили и подбежали к Тосе. Они осторожно подняли ее. Наложили сверх пропитанного кровью бинта повязку и бережно посадили в кабину. Через несколько минут То­сю привезли в медсанбат, где оказали необходимую по­мощь. Утром ее отправили в госпиталь.

Тамара помчалась в полк. Самолет вывезли из опас­ной зоны и приступили к ремонту.

Болели ушибленные ноги и спина, но, превозмогая боль, штурман работала вместе с техником. Механики ценили в ней то уважение, которое она сохраняла к своей первой специальности.

(Голубева О.)

Апрель 1943 года

 

Когда в палату вошла Таня (Алексеева ), девушки с любопытством повернули к ней головы. От нее, «ходячей», всегда ждали новостей. Она знала это и старалась полностью оправдать возлагаемые на нее надежды: не было случая, чтобы она не принесла «лежачим» какого-нибудь известия или просто маленькой новости госпитального масштаба. Перекинув через плечо черную косу, Таня подня­ла худую руку и помолчала, выжидая. Она предвку­шала удовольствие сообщить что-то новое. Вид у нее был торжествующий, цыганские глаза весело побле­скивали.

      - Девочки,- сказала она и сделала паузу.- Борода начал ходить!

- Ур-ра! - закричала Хиваз, моментально приходя в восторг.- Таня, Таня, спляши вместо меня!- Нет-нет, я сама!

      Она тут же с помощью пальцев и кистей рук изобрази­ла какой-то замысловатый танец.          .

У летчика, по прозванию «Борода», были переломы ног, и он долго лежал в гипсе. Хиваз ни разу не видела его, но всегда передавала приветы через Таню. Они были друзьями по несчастью, и все, что касалось Бороды, Хиваз принимала близко к сердцу.

      - Это - первое.- Таня снова подняла руку.­

            А второе...

      - Ну!!

Я напряженно ждала: сейчас она скажет о Дусе. - Второе: к нам привезли Тасю Фокину. Только не волнуйтесь - могло быть хуже. У нее разворотило че­люсть при вынужденной посадке.

- Как же это она так? - спросила Рая.

- Кажется, самолет зацепился за дерево. На взлете отказал мотор.

      - А где же она? Где? - волновалась Хиваз.- Ты видела ее?

- Видела. Сейчас ее приведут. И еще могу вам сооб­щить, что послезавтра меня выписывают! Готовьте пись­ма в полк!

      - Счастливая!

      Таня сияла, ей не терпелось скорее уехать в полк.

Нет, она не успела узнать о Дусе. Конечно, рано или поздно девушкам все равно станет известно. Пусть только не сегодня, когда у Хиваз операция...

Открылась дверь. - А вот и Тася.

В сопровождении сестры вошла Тася с перебинтован­ной вдоль и поперек головой, казавшейся неправдоподоб­но большой. ~ Вот вам и четвертая,- сказала сестра и повела ее к свободной койке.

         -Привет!

      - Здорово!

      - Тася, подойди же сюда, я тебя не вижу! - нервни­чала Хиваз, вертя головой.

Начались расспросы. Почти не двигая ртом, Тася про­мычала все полковые новости. Только после этого ее оставили в покое. Но и она ничего не сказала о Дусе. Вероятно, была уверена, что девушки знают о ее траги­ческой гибели.

Взявшись обеими руками за голову, Тася с минуту молча посидела на стуле, потом улеглась на койке, повер­нувшись лицом к стенке. Она устала и не хотела больше участвовать в разговоре. Слышно было, как она потихонь­ку кряхтит, чтобы не стонать.

(Кравцова "От заката до рассвета")

Осень 1943 года. Полеты на Новороссийск

 

 Рыжкова К.:

Был такой случай. На Новороссийск ходило 8 экипажей, и Серафима Тарасовна Амосова меня взяла запасной и за летчика, и за штурмана, на случай если кого-то надо будет подменить. На одном из самолетов летчиком должна была лететь Тася Фокина, но она недавно вернулась из госпиталя, где лежала после тяжелейшей аварии. Ее уже провезли, она вылетела самостоятельно, но тут видимо, воспоминания об этом инциденте подействовали на нее. Такое может быть с каждым. Она говорит: «Мотор барахлит, я не полечу». Спросили у техника Тани: «Нет, работает так, как всегда». Меня попросили сделать круг. Штурманом была абхазка Мэри Азидзба. Я говорю: «Мэри а ты?» - «А что я? Я полечу». Я опробовала мотор - нормально он работает. Взлетела, не стала делать круг, а сразу полетела на цель. Ночь отлетала – мотор работал как часы.