В конце прошлого века, спасаясь от нужды, подался крестьянин-бедняк Антон Амосов с семьей из родной Белоруссии в далекий Красноярский край. Раскорчевали под пашню участок глухой тайги, срубили избу. Зимой добывали зверя, летом сеяли хлеб, собирали ягоды, грибы, разводили пчел. Несхожи эти места с белорусскими лесами и пажитями. Только нужда осталась почти такой же, как раньше,—не удавалось найти в одиночку счастья трудящемуся человеку.

Сын главы семьи, Тарас Антонович, стал рабочим железнодорожного депо станции Чернореченской. Счастливую жизнь он решил добывать не в одиночку, а вместе с народом: вступил в партию большевиков, все силы отдал борьбе за свою, Советскую власть. Его дочь, Серафима, родилась в сибирской тайге летним днем 1914 года; пошла Евгения Емельяновна Амосова в бор по малину, а вернулась с девочкой, которую после родов сама обмыла в звонкоголосом лесном ручье. Не потому ли доченька ее удалась пригожей и голосистой...

На восьмом году Сима пошла учиться. Став чуть постарше, потянулась к самодеятельности, стала ходить в клуб. Природа наградила ее хорошим голосом и музыкальным слухом. Руководитель струнного кружка не мог нахвалиться своей ученицей.

Никто в семье Амосовых не увлекался музыкой. А вот Сима... То ли подслушала она еще ребенком мелодии прохладных ручьев, спешивших к большим сибирским рекам, то ли ее заворожили заливистые трели таежных птиц, то ли навсегда запало в душу тревожное курлыканье журавлей, весной и осенью пролетавших над их станцией? Кто знает. Но девочка жила в мире звуков, Музыка заполняла все ее существо.

Нехитрый инструмент балалайка, но в умелых руках ее струны издают чудесные звуки. Казалось, что и дерево поет, и струны сами звенят, когда к ним прикасались тонкие пальцы девочки. Струнный оркестр и особенно его маленькая солистка быстро завоевали популярность.

А годы летели. Девочке шел одиннадцатый год, когда она впервые увидела, как народ выражает свою неизбывную боль: умер Ильич. Щемящей тоской отозвалась эта весть в сердцах жителей станционного поселка, В назначенный час замерло все вокруг. На путях остановились поезда, перестал стучать телеграфный аппарат, прекратились работы на линии. Только гудки паровозов надрывно и тревожно прорезали тишину. Люди стояли молча, обнажив головы и не смахивая слез, что тихо текли по щекам и тут же превращались в ледяные комочки. В Москве хоронили Ленина...

В те дни она стала пионеркой. Взволнованная, с красным галстуком на шее, пришла домой. Отец, расстелив на столе газету с портретом Ленина, долго рассказывал дочке о вожде трудящихся всего мира.

В 1929 году Симу приняли в комсомол. Это событие совпало с окончанием школы-семилетки. Встал вопрос о выборе дальнейшего пути: продолжать учебу или идти по стопам своих старших брата и сестры, окончивших ФЗУ и уже получивших рабочую квалификацию? Сима решила продолжать семейную традицию и, простившись с родными, уехала в Красноярск, чтобы учиться на токаря.

Успешно окончив учебу, она получила специальность токаря четвертого разряда.

Горком ВЛКСМ предложил комсомолке Амосовой пойти на пионерскую работу. Для Симы это звучало как приказ: надо—значит надо. И она стала руководительницей базы юных пионеров фабрично-заводской десятилетки. Когда подвели итоги работы пионерских баз Восточно-Сибирского края, оказалось, что школа, в которой работала Амосова, заняла первое место. Симу послали в Москву на Всесоюзную конференцию пионерских работников. Было это в 1933 году.

Делегаты конференции посетили Мавзолей, там Сима увидела Ленина.

На конференции выступила Надежда Константиновна Крупская. Просто и задушевно советовала она, как лучше заинтересовать ребят, найти к ним правильный подход. Сима постаралась запомнить каждое слово.

Домой возвращалась, до краев переполненная впечатлениями и планами. Их было столько, что, казалось, хватит на целое десятилетие.

...Есть в окрестностях Красноярска чудесное творение природы — знаменитые «столбы». Тысячи лет выдували ветры горные кряжи гранита. Им помогали буйные потоки стремительных сибирских рек. И вот образовались высоченные каменные изваяния причудливой формы. Столбы — любимое место отдыха жителей Красноярска. На их крутых подъемах и спусках, на краях обрывов и круч зачастую можно видеть людей в пестрых спортивных костюмах. Здесь состязаются они в ловкости и бесстрашии.

Пришла как-то сюда и Сима Амосова.

— Слабо тебе залезть на самую вершину столба! — подзадорили ее подруги.

Сима промолчала, внимательно разглядывая прятавшуюся в голубоватом тумане вершину. Про себя решила: «Без подготовки не одолеть. А если потренироваться — можно. Вместе с девчатами, конечно».

Настал день, и они вскарабкались на заветную вершину. Никогда еще Симе не приходилось бывать так высоко над землей. Раздвинулись дальние дали, во все стороны расстилался бескрайний океан тайги.

Отсюда, с высоты птичьего полета, Сима видела богатые пышным разнотравьем поляны, усеянные яркими точками цветов, светлую полоску Енисея, ставший для нее родным Красноярск. «Вот бы полететь на крыльях, покружить над городом, спеть над ним песню, чтобы услышали все...»

Мечта о полете, стихийно возникшая на Столбах, неожиданно превратилась в реальность; Амосову приняли в планерную школу Осоавиахима. Продолжая работать старшей пионервожатой, она училась летать, И тогда впервые познала удивительно радостное, захватывающее чувство свободного парения в воздухе. Под крыльями планера тихо проплывали белоснежные облака. Чудно было смотреть на них сверху вниз...

Мелькали дни, учеба приближалась к концу. Однако не все в жизни бывает гладко... В день окончания программы на взлете отказали рули глубины, и планер Амосовой, взмыв вверх, оказался неуправляемым.

«Спокойно!» — скомандовала себе Амосова. Перемещая центр тяжести собственного тела, ей удалось перевести аппарат на планирование. Земля, похожая сверху на рельефную географическую карту, стремительно неслась навстречу. Прошло несколько мгновений — и планер лыжней врезался в землю. Очнулась Сима на операционном столе. Заключение врачей гласило: травматический артрит голеностопных суставов ног.

Месяц Амосова лежала в больнице, потом заново училась ходить, а выздоровев, добилась через горком комсомола направления в Тамбовское авиационное училище.

В августе 1936 года Серафима Амосова сдала государственные экзамены на «отлично» и получила звание летчика. Начальство учло ее желание и направило работать на родину, в Восточную Сибирь. Симе очень хотелось, чтобы родители порадовались осуществлению ее мечты. Но из дома пришло горестное известие: умер отец.

Авиалиния Москва — Иркутск считалась одной из наиболее протяженных и трудных. Коллектив, куда получила назначение молодая летчица, был дружным, новая работа — интересной, но... Амосовой долго не решались доверить управление самолетом. Ее неоднократные просьбы о допуске к полетам оставались безрезультатными. Процесс «ввода в строй» явно затягивался. Никто из летчиков не хотел брать с собой второго пилота — женщину.

Пришлось Амосовой написать письмо в Главное политическое управление Гражданского воздушного флота. Только после этого ее включили в экипаж на самолет К-5, Командиром корабля был Всеволод Русинов, немногословный и суровый человек. С ним Амосовой предстояло летать по маршруту Свердловск — Москва и обратно. Получив назначение, девушка очень волновалась: чтобы иметь право самостоятельного вождения, надо было налетать вторым пилотом не менее пяти тысяч километров. А разве сработаешься с таким командиром?

Осмотрев машину и мотор, Сима проверила загрузку почтой, поинтересовалась, на местах ли пассажиры, и стала ждать командира корабля.

Насупленный и хмурый, он явился минут за десять до вылета. Молча приняв рапорт, не глядя на Амосову, ни с кем не поздоровавшись, прошел в свою кабину и занял место слева. Сима, волнуясь, села в правое кресло. «Что-то будет дальше?» — с тревогой подумала она. Самолет вырулил и, легко оторвавшись от земли, стал уверенно набирать высоту. Поднявшись на сто пятьдесят метров, Русинов молча выпустил штурвал и жестом приказал Амосовой взять управление в свои руки, а сам отвернулся к окну. И — ни слова, ни ободряющей улыбки. Летчица внимательно следила за компасом, приборами высоты и скорости. А трасса нелегкая, предстояло идти над Уральским хребтом. Внизу горы, лес — без конца и края...

Расстояние в триста семьдесят километров до первой посадки в Янауле они покрыли за два часа сорок минут. Сейчас смешно читать о такой скорости, а тогда это было достижением. Амосова вела самолет, Русинов смотрел в окно. День был ясный, лететь легко и приятно, земля видна как на ладони. Только после того как показался Янаульский аэродром, Русинов взял управление в свои руки. Сделав круг, он произвел посадку, молча вышел из кабины и пошел оформлять документы на продолжение полета.

Амосова с бортмехаником быстро осмотрели самолет, заправили машину горючим и маслом. Полет продолжался.

В середине дня, когда нагревшаяся поверхность земли начинает отдавать тепло, в воздухе возникают вертикальные потоки, «болтанки». Чтобы удержать самолет в равновесии при восходящих и нисходящих потоках, летчица крепко сжимала штурвал. На ладонях появились волдыри, к концу дня они полопались и мучительно ныли. От нервного напряжения и боли в руках Сима так устала, что, прилетев в Москву, замертво свалилась на постель в комнате отдыха летчиков.

Утром предстоял обратный полет. Русинов, как и прежде, ни с кем не поздоровавшись, молча сел за штурвал. Все повторилось. Весь рейс машину вела Амосова. До Янаула дошли благополучно, но потом плотным фронтом надвинулась низкая облачность.

Русинов взял управление и повел корабль на снижение. Вот он вышел на железнодорожную линию и, не спуская с нее глаз, стал петлять. Пока полотно дороги проходило по равнине, все шло спокойно, но от Красноуфимска начались горы, надо было срочно набирать высоту. А командир медлил. Симу охватила тревога. Она попросила дать управление самолетом ей и жестом показала, что необходимо набирать высоту. Русинов отдал ей штурвал...

Набрав высоту, летчица строго соблюдала режим полета в облаках. Наибольшим превышением на оставшемся участке маршрута была высота 400 метров. Зная об этом, Амосова набрала высоту шестьсот метров и повела самолет расчетным курсом. Пройдя положенное время, она начала снижаться. На высоте двухсот метров в разрывах облаков стала четко просматриваться земля. Полет окончился благополучно.

Утром следующего дня Серафиму встретили на аэродроме добрыми улыбками. Старые летчики, не знавшие новых теорий вождения самолетов в сложных метеорологических условиях, восхищались мастерством «зеленой» девушки.

Так был сдан первый экзамен на выдержку, зрелое мастерство. Амосова доказала маловерам, что профессия летчика одинаково доступна и мужчинам и женщинам!

Шли годы. На смену тихоходным самолетам со скоростью 140—160 километров в час появился двухмоторный красавец ПС-40 со скоростью 450 километров в час. Вскоре Амосова уже летала на новой машине.

Однажды под Красноуфимском она попала в грозовой фронт. Лететь выше грозовых туч без кислородных приборов нельзя, обойти тучи стороной невозможно; облака расположились как бы в шахматном порядке. Взвесив все «за» и «против», Серафима Тарасовна решила вести корабль прямо по маршруту под грозовыми тучами, в дождевых ливнях. Самолет трясло, бросало из стороны в сторону. За Янаулом гроза кончилась, но ураганный ветер поднял на огромную высоту массу пыли и песка. А высота — около четырех тысяч метров. Дышать становилось все труднее. На зубах скрипел песок. Моторы захлебывались. От перенапряжения сводило руки, державшие штурвал. Наконец гроза осталась позади. Впереди — штиль и безоблачное небо.

Показался Уктусский аэродром. В сильный встречный ветер машины ПС-40 могли взлетать с этого аэродрома и приземляться на нем нормально. Но посадить самолет в штилевую погоду было здесь весьма трудно из-за недостаточных размеров площадки.

Амосова пошла на снижение. Над самым аэродромом убрала закрылки, выпустила механические щитки. До минимума уменьшила скорость и блестяще посадила машину!

Всякое бывало в жизни летчицы...

Перед очередным рейсом в Москву она случайно услышала разговор, происходивший между дежурным по аэропорту и одним из пассажиров.

— Мне нужно срочно в Москву, но я не полечу с женщиной-летчиком,— гремел самоуверенный бас местного руководителя.

— Эта женщина — один из лучших летчиков на трассе,— спокойно пояснил дежурный,— Летает она давно и хорошо знает маршрут.

— Я с ней все равно не полечу, — решительно заявил бас.

— В таком случае придется ждать до завтра. В этот момент в комнату вошла Амосова.

— А вот и сама летчица,— улыбаясь, сказал дежурный пассажиру. Тот что-то пробормотал и, пожав плечами, отвернулся.

Серафима Тарасовна хорошо помнит этот случай. Пассажир, выражавший недоверие женщине-летчице, не только полетел ее самолетом в Москву, но и возвращаться решил тоже только с нею. А потому предварительно выяснил у летчицы, в какое время она поведет свой воздушный корабль в обратный рейс...

Пламя второй мировой войны уже полыхало в Западной Европе, приближаясь к нашим границам. В январе 1941 года при всех управлениях ГВФ создавались учебные авиаэскадрильи, куда направляли юношей призывного возраста. Здесь они получали первые теоретические знания и практические навыки самолетовождения.

Преподавателей и инструкторов для учебных авиаэскадрилий подбирали из числа самых опытных летчиков. Амосова была назначена командиром звена эскадрильи, созданной при Янаульском аэропорте, в Башкирской АССР. Там и застала ее война.

В первые дни войны летчики-инструкторы мужчины вылетели на фронт. Подала рапорт и Амосова. Отказали» Написала второй. И этот рапорт был отклонен. Командир долго и обстоятельно доказывал Серафиме, что, готовя кадры для военной авиации, она принесет армии большую пользу, чем летая рядовой летчицей на фронте. Но Амосова думала иначе. Ей, умеющей летать на многих типах самолетов, сидеть в глубоком тылу?.. Ну, нет!

Однажды нужно было срочно доставить в глазную клинику заболевшего летчика-инструктора. Это поручили сделать Амосовой. Прилетев в Казань, она сдала больного по назначению и, узнав, что в городе находится управление ГВФ, решила еще раз попытать счастья и лично передать третий рапорт. Ее внимательно выслушали и отпустили, ничего не сказав. А через несколько дней пришла телеграмма: «Освободить от занимаемой должности летчика-инструктора Амосову С. Т. и направить ее в распоряжение майора Расковой».

Сборы были короткими. Попрощавшись с друзьями, Серафима решила слетать на несколько часов в Свердловск, к матери. Война, когда-то еще приведется свидеться?

Самолет, на котором она должна была лететь, но уже в качестве пассажира, вел молодой летчик. Взлетная полоса в Янауле была короткой и не позволяла машине набрать достаточную скорость, чтобы оторваться от земли. Зная это, Амосова отозвала летчика в сторону и посоветовала отрулить самолет до границы аэродрома, чтобы уже оттуда произвести взлет. Однако летчик оставил ее слова без внимания. Машина была перегружена, разбега не хватило, и самолет зарылся носом в землю. Так и не удалось слетать к маме.

... Вот и тихий приволжский городок, где лейтенант Амосова начнет свою военную службу. Волнуясь, перешагнула она порог кабинета Расковой. Марина Михайловна поднялась из-за стола, мягко улыбнувшись, поздоровалась и предложила сесть.

С первых фраз Расковой Серафима почувствовала себя просто и легко. Марина Михайловна расспросила о семье, поинтересовалась летной специальностью. Узнав, что Амосова освоила скоростной бомбардировщик СБ, сделала пометку в своем блокноте.

— Беру вас к себе,— заявила Марина Михайловна в конце беседы.— Будете заместителем у Евгении Тимофеевой. Она чудесный человек и прекрасный мастер своего дела, одна из старейших летчиц нашей страны.

Выйдя в коридор, Серафима прислонилась лбом к холодному стеклу окна. «Так вот она какая, Марина Михайловна Раскова!..»

Начались занятия. Помимо летного дела, надо было изучать аэронавигацию, материальную часть новых типов самолетов, тактику ведения боя. Здесь Амосову приняли в ряды Коммунистической партии.

В своем заявлении она писала; «Всё силы и знания, а если потребуется, то и жизнь отдам делу служения партии, Буду бить врагов до последней капли крови. Пойду туда, куда пошлет меня партия...»

Наступила горячая пора боевой подготовки. А так хотелось скорее попасть на передовую! В те дни Серафима Амосова писала сестре: «Ты представь, дорогая, сколько за эти месяцы дополнительной учебы в самый разгар войны я могла бы уничтожить фашистов! Но мне говорят, что владеть боевой машиной посложнее, чем водить гражданский самолет. В этом я и сама убедилась. Успокаивает меня только твердая уверенность, что наверстаю...»

...Близился день отправки на фронт. Первым должен был вылететь женский полк ночных бомбардировщиков под командованием Бершанской. Амосову неожиданно вызвали к Расковой. Марина Михайловна, как всегда, встретила ее приветливо и сразу приступила к делу.

— Товарищ лейтенант,— сказала она, — в полку у капитана Бершанской вышла из строя командир первой эскадрильи. Мы решили назначить туда вас.

У Амосовой вырвался жест разочарования:

— Я мечтала летать на пикирующем бомбардировщике, а вы посылаете меня на тихоходные У-2... Лицо Расковой стало строгим:

— Я слышала, как кто-то недавно клялся, что пойдет туда, куда пошлет партия... Так вот, товарищ лейтенант, партия и командование считают нужным послать вас в женский комсомольский полк ночных бомбардировщиков.

Амосова вытянулась по стойке «смирно», приложила руку к головному убору; «Есть, товарищ майор!» Четко повернувшись кругом, она вышла из кабинета Расковой,

Невелика радость пересесть с грозной боевой машины на неказистый с виду «небесный тихоход». Ну, а если так надо? Если именно здесь она будет полезна Родине?! «Хватит, товарищ Амосова! — сказала она себе.— Нет плохих специальностей, есть плохие специалисты, А потому — за дело!»

На новом месте службы освоилась удивительно быстро. Молодые летчицы, штурманы, «вооруженцы» — народ неопытный, но занимались они с таким энтузиазмом, так рвались скорее освоить свою специальность и бить ненавистного врага, что можно было с уверенностью сказать: дружный коллектив эскадрильи выполнит поставленные перед ним задачи, надо только ему помочь. Да и помощники подобрались хорошие: душевный, внимательный комиссар Ксения Карпунина, не теряющаяся в самой сложной обстановке заместитель комэска Дина Никулина, вдумчивый и аккуратный штурман Лариса Розанова.

С первых учебных вылетов Амосова все больше проникалась уважением к маленькому, внешне неказистому самолету деревянной конструкции с перкалевой обшивкой, который почти 15 лет назад изобрел выдающийся авиаконструктор Николай Николаевич Поликарпов. Пусть сравнительно невысока скорость машины, пусть невелика грузоподъемность. Зато она легка и проста в управлении, а для посадки и взлета ей достаточно крохотного «пятачка» земли. Впоследствии эти качества По-2 позволили ему стать грозным боевым оружием, легендарным самолетом — тружеником войны.

Все реже Амосова вспоминала о пережитом чувстве разочарования и перестала завидовать своим подругам, которые летали на скоростных бомбардировщиках.

Автору этих строк довелось некоторое время служить в эскадрилье, которой командовала Серафима Амосова. Она была отличным летчиком и сразу после назначения в наш полк начала обучать нас технике пилотирования в сложных условиях и ночью. В комэске мы постоянно чувствовали большую внутреннюю силу и выдержку. Она никогда не повышала голос, никогда не раздражалась, работала без сутолоки и спешки. Как только мы прибыли на фронт, Амосова проверила в воздухе летные качества каждой из нас, а когда была получена боевая задача, первой из эскадрильи вместе со штурманом Ларисой Розановой вылетела на ее выполнение. Это было в Донбассе, на рубеже реки Миус.

— Подошли мы к цели,— рассказывала после полета Амосова.— На земле неожиданно появилось какое-то непонятное, но удивительно красивое многоцветное зарево. Что за иллюминация? — удивляюсь я. «Это тлеет порода»,— объясняет штурман.

Штаб противника, по которому предстояло нанести удар, по расчету уже должен находиться под нами. Можно сбрасывать бомбы, но мы с Ларисой сомневаемся: почему нас не обстреливают с земли? Почему такая тишина? Не может быть, чтобы штаб не был защищен зенитной артиллерией! Или мы ошиблись, и цель где-то в стороне? Решаем вернуться на контрольный пункт. Маршрутная карта снова приводит нас туда же. И опять непонятная тишина. Полет, рассчитанный на полтора часа, сильно затянулся. Что делать? Лучше еще раз проверить. Делаем третий заход. И убеждаемся, что уже с первого раза цель была найдена правильно. Сбросили бомбы, С замиранием сердца ждем. Раздались взрывы. Открыли запоздалый огонь немецкие зенитки. Оказывается, фашисты не хотели демаскировать себя. А удар был нанесен точно по цели!

Так был открыт боевой счет 1-й эскадрильи...

Тяжело было советским войскам летом 1942 года на Южном фронте. Упорно обороняя каждый клочок родной земли, они отходили под натиском превосходящих сил противника. Линия фронта беспрерывно менялась, все труднее было определять передний край... Кроме ночных вылетов на бомбометание надо было выполнять и дневные разведывательные полеты на беззащитных По-2. И всегда одной из первых на любое задание вылетала Серафима Амосова.

Однажды, во время отступления наших войск в Сальских степях, Амосова бомбила автоколонну гитлеровцев. Ее самолет подвергся шквальному обстрелу. Машина была иссечена пулями, а осколком снаряда отбило часть лопасти винта. С большим трудом летчица привела самолет на свой аэродром. Но приближались немцы, надо было срочно перебазироваться. И Амосова решила укоротить на столько же и вторую лопасть винта. Вместе с техником Верой Дмитриенко они быстро осуществили задуманное. Какое же нужно было мастерство, чтобы на таком искалеченном самолете перелететь на новое место! Здесь девушки-техники под руководством Риммы Прудниковой быстро заменили винт, устранили все неполадки и неутомимый По-2 снова обрел полную боеспособность...

В трудной обстановке Амосова всегда приходила на помощь товарищам. При бомбежке моста через реку Терек, охраняемого вражескими зенитными батареями, самолет Тани Макаровой и Веры Белик был цепко «схвачен» четырьмя прожекторами. Это заметил летевший следом за ними экипаж Амосовой — Розановой.

— Надо помочь подругам,— сказала Сима.

— Давай ударим по прожектору,—предложила Лариса.— Вот второй справа, ведущий.

Увеличив скорость и выключив газ, Амосова спланировала на цель. Высота падала; шестьсот, пятьсот метров. Летчица строго выдерживала боевой курс, Розанова тщательно прицеливалась. А когда альтиметр показал четыреста метров и цель попала в перекрестье, штурман сбросила серию бомб. Прожектор погас. За ним, будто нехотя, выключились остальные. Самолет сильно качнуло взрывной волной.

Зенитный огонь по машине Макаровой и Белик еще продолжался, но немцы уже стреляли вслепую, без особой надежды на попадание. Помощь подоспела вовремя!

Но прожекторы включились вновь и на этот раз схватили в лучи самолет Амосовой.

— Смотри, Сима! Только три прожектора. Четвертый разбит. Ура! — крикнула Лариса.

Но радоваться было некогда. Прожекторы крепко держали самолет, вокруг рвались снаряды, а высота всего четыреста метров. Амосова бросала самолет вправо, влево, применяла противозенитный маневр, пытаясь вывести машину из полосы огня и света. Но все было тщетно. И когда гибель казалась уже неминуемой, вверху вдруг вспыхнула САБ. Это экипаж Нади Тропаревской со штурманом Лидой Свистуновой отвлек внимание противника на себя. Прожекторы и зенитки переключились на верхний самолет. Не зря говорят, что взаимная выручка в бою — залог победы. Все экипажи благополучно вернулись на свой аэродром...

Амосова летала, если можно так выразиться, по-новаторски, И девушек своей эскадрильи она учила творчески подходить к тактике, применяемой военными летчиками, чтобы лучше поразить цель, сохранить свою жизнь и вместе с тем выполнить поставленную задачу при любых условиях.

В сентябре 1942 года, когда полку вручались первые боевые награды, Серафима Амосова получила орден Красного Знамени. Командование дивизии в приветствии летчице писало: «Горячо поздравляем Вас с высокой правительственной наградой, орденом Красного Знамени. Вы заслужили эту награду как бесстрашный воин, отличный воздушный боец, в совершенстве владеющий своим оружием, как пламенная патриотка Родины, готовая отдать свою жизнь для ее защиты.

Восхищаемся Вашим героизмом, воинской доблестью, гордимся Вами, как лучшей из лучших бойцов Вашего полка».

Этой награде радовалась вся эскадрилья, потому что мы любили своего командира и учились у нее не только технике пилотирования в сложных условиях днем И ночью, но и выдержке, мужеству. Ведь не каждому летчику, особенно таким «желторотым» птенцам, какими были большинство из нас, сразу дается умение вести самолет вслепую, по приборам, по расчетам. Надо обладать исключительным мастерством, чтобы в любой момент, даже в кромешной тьме, определять свое местоположение в пространстве. Надо иметь развитую интуицию, особое чутье, чтобы сразу ощутить, когда обстановка вокруг неуловимо изменилась, хотя нет видимых признаков этого, и быть всегда начеку, чтобы предусмотреть любую опасность, подстерегающую летчика в небе.

С первых дней пребывания в полку Серафима Амосова проявила себя не только как отличный летчик-ночник, но и как умелый командир-организатор. Последнее ее качество было особенно ценным в той тяжелой обстановке, когда мы без конца перебазировались с одного аэродрома на другой. Спокойно, без суеты и сутолоки, распоряжалась она отправкой хозяйства эскадрильи и вылетом самолетов, знала, кто, где в данную минуту находится, учила летчиц брать в машину по три человека и при этом подвешивать под плоскостями по две стокилограммовые бомбы. Некоторые девушки беспокоились, нервничали — ведь немцы были совсем близко. В той ситуации всем своим обликом; твердой походкой, благородной манерой держаться, ровным голосом, спокойным взглядом красивых серых глаз, Амосова являла образец бесстрашия и уверенности в своих силах. Мы восхищались ее рассудительностью и хладнокровием, «Семь раз отмерь, один раз отрежь»,— любила повторять она. Для нашей, порою слишком пылкой и бесшабашной, молодежи уравновешенность Амосовой была хорошим примером. Прежде чем принять какое-либо решение, мы старались так же, как она, все обдумать, взвесить, прикинуть и так и этак и только тогда уже «отрезать».

«Выдержка,— говорила Амосова,— в нашем деле необходима. Только при этом условии вы сумеете найти выход, может быть, единственный верный выход из самого опасного положения». Летала она смело, мужественно и бесстрашно. Личный состав нашей эскадрильи верил своему командиру и шел за ней. «Амосовская» боевая выучка славилась в полку.

Строгий командир, Серафима Амосова была вместе с тем хорошим товарищем, отзывчивым и добрым по натуре человеком и отличалась исключительной женственностью...

— Лариса, посмотри, какое красивое зрелище,— сказала Амосова своему штурману, возвращаясь однажды на аэродром Ассиновская и увидев клубы тяжелых облаков, которые медленно спускались по склонам гор.— Правда ведь, облака похожи на хорошее тесто, которое лезет из квашни? Так и хочется их руками потрогать.

Розанова улыбнулась:

— Вот уж, действительно, только женщине может прийти в голову такое сравнение.

А облака спускались все ниже, ускоряя свое движение и сокращая видимость, И едва последний самолет коснулся земли, как молочная пелена, словно одеялом, прикрыла все до самого Сунженского хребта. Мы зарулили самолеты на стоянки, передали их в заботливые руки техников и направились в столовую.

Толя, повар батальона аэродромного обслуживания, на этот раз порадовал нас особым блюдом: на столах лежали только что снятые с противня пышные подрумяненные лепешки.

— Какое совпадение,— засмеялась Лариса,— в воздухе говорили о тесте, а на земле уже лепешки готовы...

Утром в небе появились первые пушистые облака. Днем облачность сплошной пеленой нависла над аэродромом. В штабе собрались Евдокия Бершанская, Евдокия Рачкевич, Ирина Ракобольская, командиры и штурманы эскадрилий,

— Нам поставлена задача — бомбить переправу через Терек на юго-западной окраине Моздока. Обстановка: переправа обеспечена сильным огнем зенитной артиллерии, имеется несколько прожекторов. Высота бомбометания восемьсот — тысяча метров. Маршрут до цели через Нестеровскую, Малгобек. Командиру первой эскадрильи обеспечить остальных разведданными о погоде, — закончила Бершанская постановку задачи.

— Разрешите на разведку погоды вылететь самой, — поднялась Амосова.

— Не возражаю! — согласилась Бершанская.

Вскоре темно-зеленый самолет, пророкотав мотором, поднялся над аэродромом и пошел в сторону фронта. А через 20—30 минут снова послышался знакомый гул. Дробно застучало шасси по сухой земле. Обороты винта стали все реже. Чихая отработанным газом, самолет медленно подрулил к линии предварительного старта. Серафима Амосова «привезла погоду»: высота облачности восемьсот метров, без осадков.

Командир полка приняла решение выпустить экипажи на задание.

Первой, как всегда, взлетела Амосова со своим штурманом Розановой. За ними с интервалом в две минуты последовали остальные экипажи эскадрильи. Лететь пришлось под самой нижней кромкой облаков. Самолет бросало из стороны в сторону. Выдерживать режим горизонтального полета было трудно. Но на линии боевого соприкосновения было спокойно; фашисты молчали. Вдруг над целью загорелась САБ. На земле полыхнули ' два мощных фугасных взрыва. Огненными мечами разрубили небо лучи нескольких прожекторов. Зенитный огонь с трех точек вспорол облака разноцветными струями трассирующего огня. Шедшие за командиром эскадрильи экипажи ударили по зениткам и прожектористам.

Пришла и наша со штурманом очередь бить по переправе. Отбомбились. Слышу, Клюева смущенно говорит в переговорный аппарат:

— Не пойму, что-то, Марина: была переправа ровной линией, а теперь какой-то разрыв виден. Может, это тень так легла?

Это была не тень. На КП мы узнали, что экипаж Амосовой — Розановой разбомбил переправу. Боевая задача была выполнена...

После того как наша часть стала гвардейской, была введена должность заместителя командира полка по летной подготовке, на которую, как лучшего комэска, назначили Серафиму Амосову. Она, как и раньше, летала на боевые задания, а теперь, кроме того, еще и дежурила по полетам, тренировала и вводила новичков в строй, переучивала штурманов на летчиц. Несколько десятков однополчан получили от нее путевку в небо.

...На смену жаркому лету пришла золотая, по-южному солнечная и теплая осень. Заканчивалась подготовка к решительному штурму Новороссийска. Для поддержки наземных войск и десанта морской пехоты командование решило использовать ночную легкобомбардировочную авиацию — полк «бочаровцев» в полном составе и восемь экипажей гвардейского женского полка под командованием Серафимы Амосовой.

В один из погожих сентябрьских дней группа Амосовой поднялась с нашего основного аэродрома и взяла курс на Геленджик. Двумя грузовыми машинами туда же выехали техники и «вооруженцы».

Мы провожали подруг и желали им боевых удач. Впервые разъединили нас на две группы, и оставшиеся беспокоились за улетавших. Погода, к сожалению, была ясная, только изредка по небу проплывали белые хлопья облаков.

Группа Амосовой благополучно прибыла к месту назначения и заняла свой «уголок» аэродрома рядом с полком Бочарова. Девчата осмотрелись: в таких условиях им еще не приходилось работать: на юго-восточной границе летного поля поднимались уступы гор, а на западе совсем близко было море.

Во взглядах летчиков-черноморцев, увидевших девчат, нетрудно было прочитать заинтересованность, удивление и откровенное сомнение: «Посмотрим, посмотрим, на что вы способны».

И посмотрите!.. Девчата получили задание, уточнили маршрут и стали готовиться к первой боевой ночи.

Как и всегда на юге, ночь наступила сразу, внезапно. Гребни волн подернулись пепельной дымкой. Было тепло, приятный, пахнущий зеленью и морем аромат был разлит вокруг.

Но девушкам было не до того. Им предстояло держать трудный экзамен в необычной обстановке. Неподалеку, к тому же с независимым видом прогуливались летчики-черноморцы.

«Ласточка» Амосовой первой вырулила на взлетную полосу и, перейдя на разбег, легко оторвалась от земли. Сделав круг над аэродромом и набрав необходимую высоту, самолет «перевалил» через окружающие Геленджик горы и взял курс к морю. Вдруг машина резко пошла вниз. Летчица никак не могла понять, в чем дело. Мотор исправен, тянет нормально, а вода неумолимо надвигается на самолет... У Амосовой перехватило дыхание. Волны были так близко, что экипаж увидел под плоскостями черный провал моря. В ту же минуту машина вздрогнула и так же внезапно, как стала резко снижаться, начала набирать высоту. Амосова облегченно откинулась на спинку сиденья. Обменявшись мнениями, штурман и летчица решили, что причина случившегося — каверзы южной природы. Неравномерно нагреваясь за день, горы, леса, море отдают тепло ночью также по-разному. Именно поэтому образуются восходящие и нисходящие потоки воздуха, при которых самолет резко теряет или набирает высоту.

«А как же другие девушки?» — с тревогой подумала Амосова.

Наутро, во время разбора ночных полетов выяснилось, что все экипажи попали в аналогичный переплет, но успешно выдержали единоборство со стихией.

Первые две ночи фашисты боялись демаскировать себя и не вели интенсивной стрельбы. Зато потом огонь стал очень сильным. Били с кораблей, с береговых батарей, из города. Казалось, небо вот-вот расколется от страшного грохота и поглотит маленькие По-2. Но группа Амосовой продолжала боевую работу.

Каждый полет длился час двадцать, час сорок минут. Как только самолет возвращался обратно, техники, заранее побеспокоившиеся об ужине, передавали его экипажу, а сами приступали к осмотру машины. В то же время «вооруженцы» подвешивали бомбы, а начальник оперативного отделения штаба Анна Еленина, забравшись на плоскость машины, записывала доклады о выполнении задания. Слаженность работы экипажей и наземных специалистов была полной. Три-четыре минуты уходило на заправку, и самолеты снова брали курс на Новороссийск.

Не обошлось и без казусов. Наши девушки-«вооруженцы» и «вооруженцы»-«бочаровцы» брали боеприпасы из одного склада. Как-то раз бомб не хватило. Их осталось всего несколько десятков, это грозило перерывом в полетах, а люди рвались в бой. Приходят на склад боеприпасов «бочаровцы» и видят такую картину: сидит наша Аня Сергеева, обхватила бомбы руками и грозно смотрит на вошедших. Ребята попытались обойти ее, но не тут-то было. Аня вскочила и, сжав кулаки, закричала: «Не подходите! Не дам!». «Бочаровцы» вынуждены были ретироваться.

Утром о случившемся узнала Амосова и вызвала Сергееву:

— Что это вы не поделили с «братцами?» — Голос заместителя командира полка был строгий, а глаза смеялись.

— Не могла, товарищ капитан, при всем уважении к ним поступить иначе... Наши меня бы живьем съели, если бы уступила. А теперь мы обогнали бочаровцев, сделали больше вылетов за ночь.

Амосова, конечно, понимала Аню, да и «братцы» не очень обижались. Это было хорошее соревнование.

Увидев работу наших девушек, изменили свое отношение к ним хозяева-черноморцы. Сначала, настроенные скептически, они сочинили ехидные частушки про «бабий полк», но вскоре частушек не стало слышно. Девчатам начали преподносить букеты, а был даже случай, когда «братцы» «подарили» бомбы женским экипажам, оказавшимся к концу одной из боевых ночей без боеприпасов. И не просто «подарили», но и собственноручно, пожертвовав сном, притащили бомбы к самолетам...

Настали решающие дни сражения за Новороссийск. Под утро, когда уже занималась заря и бледный рассвет спускался с горных вершин, а ночные бомбардировщики заканчивали свою работу, неожиданно пришел приказ: «Нанести бомбовый удар по штабу фашистских войск в районе центральной площади Новороссийска». Вскоре на фоне освещенных первыми лучами солнца гор появилась «ласточка» капитана Амосовой. За ней, строго соблюдая интервал, вылетели остальные. Девушки вовсе не думали о том, что уже светло, что их могут атаковать фашистские истребители, что надо пройти под перекрестным огнем зениток.

Первые точно сброшенные бомбы Амосовой вызвали пожар в районе фашистского штаба. Другие самолеты меткими попаданиями в цель завершили начатое дело. Задание было выполнено. Все наши экипажи вернулись на свой аэродром.

За время штурма Новороссийска группа Амосовой совершила 233 боевых вылета. Многочисленные благодарности пехотинцев и моряков — лучшее свидетельство того, что экипажи нашего полка, участвовавшие в этой операции, успешно справились со своей задачей. Командование наградило летчиц, штурманов, техников и «вооруженцев» орденами и медалями.

В февральскую ночь 1944 года заместитель командира полка Серафима Амосова и штурман полка Женя Руднева вылетели на боевое задание в район, расположенный недалеко от Керчи, Летать вместе им приходилось редко; Амосова чаще всего вводила в строй новичков-штурманов, а Руднева «подтягивала» молодых летчиц. Поэтому обеих очень обрадовал совместный вылет.

Набрав нужную высоту, самолет вышел на заданный курс. Ночь выдалась темной. Где-то внизу, под крылом, проплывала земля, лиманы, одетые инеем редкие деревья. Далеко-далеко в бездонной глубине неба призывно мерцали звезды. Крупные и необыкновенно яркие, они приковывали к себе внимание, а их холодный и загадочный свет невольно навевал мечты. Хотелось говорить о чем-то красивом, далеком от войны.

— Женя, ты училась в Московском университете, хотела быть астрономом. У тебя, наверное, есть свои любимые звезды? — спросила Амосова.

— О, товарищ капитан... Я очень люблю звездное небо, и мне трудно назвать какое-нибудь определенное созвездие, которое нравилось бы больше других. Я люблю Орион и Волопас, Геркулес и Пегас, Скорпион и Дракон. Все созвездия хороши, товарищ капитан!

— Что ты заладила: капитан да капитан. Зови меня Симой, ведь это не служебный разговор, а дружеская беседа.

— Извините, пожалуйста, но я не могу называть вас по имени, это не положено по уставу.— Наступила пауза. Потом из переговорного аппарата донеслось,— Это из чувства уважения...

— Ну, хорошо, Женя, Пусть будет так. Скажи мне, можно ли отыскать на небе одновременно созвездия Лиры, Геркулеса и Большого Пса.

— Нет, товарищ капитан. Эти созвездия доступны для наблюдения в Советском Союзе в разное время года. Созвездие Лиры можно видеть поздней весной, летом и ранней осенью. Геркулес наблюдаем весной и летом, а созвездие Большого Пса... постойте...

— А созвездие Большого Пса,— подхватила Амосова,— можно наблюдать зимой. Оно имеет форму тупого треугольника, в котором самая большая и красивая звезда Сириус.

— Вас, значит, тоже интересует звездное небо?— удивилась Женя.

— Представь себе, и меня тоже. Ну, а где мы сейчас находимся, товарищ штурман?

— Над серединой Керченского пролива,— доложила Женя.— Прошли косу Чушка.

— Теперь, дорогой штурман, все внимание тому, что делается вокруг нас.

Над линией фронта было на удивление спокойно. «За день настрелялись, теперь, видимо, решили сделать перерыв»,—подумала Женя. Самолет подходил к цели, но враг молчал. Экипаж спокойно отыскал цель, сбросил бомбы и взял курс на свой аэродром.

— Странно,— проговорила Амосова,— почему немцы молчат?

За экипажем Амосовой — Рудневой шел самолет Смирновой — Пасько, а за ним следовал экипаж молодой летчицы Леры Рыльской. И вдруг вспыхнуло сразу несколько прожекторов. Заработали зенитные пулеметы, прошивая небо огненными строчками трассирующих пуль.

— Расшевелили фашистский муравейник! Цель наверняка стоящая. Вон сколько зениток для ее защиты поставлено,— задумчиво сказала Амосова.

Самолет Амосовой — Рудневой был уже над проливом, когда прямо по курсу девушки заметили ярко сверкающую звезду.

— Это и есть Сириус, товарищ капитан,— сказала Руднева.— На компас можно не смотреть. Звезда лежит по нашему курсу и приведет прямо на аэродром.

В ответ Женя услышала легкое покашливание. И вдруг в черной тишине ночи зазвучала песня:

У зари, у зореньки много ясных звезд,

А у темной ноченьки им и счету нет.

Горят звезды на небе, пламенно горят,

Они сердцу бедному что-то говорят.

Говорят о радостях, о прошедших днях,

Говорят о горестях, всех постигших нас,

Звезды, мои звездочки, полно вам сиять,

Полно вам прошедшее время вспоминать.

Так неожиданно и красиво звучал голос в ночи, так таинственно мерцали над головой звезды, что Женя не выдержала и воскликнула:

— Браво, товарищ капитан! Сколько раз летали вместе, а впервые услышала, как вы поете.

— Это разрядка, Женя...

Полет продолжался, продолжался разговор о звездах, о песнях, о будущем счастье.

В ту ночь экипаж Амосовой—Рудневой сделал шесть боевых вылетов. В штабе девушкам сообщили, что прямым попаданием их бомб взорван фашистский склад боеприпасов.

Помимо повседневной боевой работы, Серафиме Амосовой приходилось еще выполнять и специальные задания. Более четырехсот раз летала она на фронте днем, свыше шестидесяти раз отправлялась на поиски посадочных площадок в районы перебазирования, так как специальных аэродромов нашим самолетам не отводили. Все это было связано с большим риском. Летчица кружила над каждым мало-мальски подходящим полем, рассматривала и оценивала его, учитывала возможности взлета с бомбовым грузом, подвоза горючего, боеприпасов, размещения личного состава. Сколько раз ей приходилось садиться на незнакомые, возможно, заминированные площадки, летать днем на бреющем полете, спасаясь от фашистских истребителей!

Летом сорок четвертого года, когда шли бои за освобождение Белоруссии, тылы нашего полка переправлялись через реку Березину. Только переехали мост, как откуда-то сверху вынырнул «фокке-вульф». И тут же из-за верхушек сосен появился наш По-2. Вгляделись и ахнули — на самолете опознавательный знак капитана Амосовой. Она пролетела низко над нами, делая виражи и показывая направление, по которому нужно двигаться. Мы стали размахивать руками и приседать, предупреждая об опасности. Летчица, видимо, заметила «фокка» и, чуть не цепляясь за деревья, ушла по просеке. Гитлеровец потерял ее из виду, дал наугад несколько очередей и поднялся в облака. К великой радости, наш командир и на этот раз ускользнула от врага...

У каждого коллектива есть свои традиции, свои знаменательные даты. Для нашего полка одной из таких дат является декабрьская ночь 1944 года. Были мы тогда в Польше, близ Остроленки и совершали в среднем по шестнадцать вылетов за ночь! Работали с основного аэродрома и с «подскока», который находился на расстоянии артиллерийского выстрела от немецких позиций. Малейшая неосторожность могла нас выдать. И все же противник не обнаружил аэродром даже с воздуха, такова была маскировка.

Посадочная полоса освещалась всего тремя фонарями «летучая мышь». Техники и «вооруженцы» при заправке машин действовали вслепую, совсем не зажигая огней. И в этих условиях достаточно было двух-трех минут, чтобы самолет снова поднялся в небо.

Такую удивительно четкую работу организовала Серафима Амосова. И при этом не произошло ни одной аварии, ни одной поломки, ни одного чрезвычайного происшествия.

555 боевых вылетов совершила за войну гвардии майор Серафима Амосова. На Миусе и в Сальских степях, на Северном Кавказе и на Кубани, в Крыму и Белоруссии, в Польше и Германии бомбила гитлеровцев отважная сибирячка. Пятью орденами и многими медалями отмечены ее ратные подвиги.

Серафима Тарасовна Амосова-Тараненко по-прежнему в строю, хотя давно демобилизовалась из армии. Она умело ведет военно-патриотическую работу, много выступает перед самыми различными аудиториями. С одинаковым интересом и волнением слушают ее молодые солдаты, рабочая молодежь, школьники. Прославленному ветерану войны есть о чем рассказать людям.

...Я сижу в кресле у телевизора. Экран светится матовым сиянием, и передо мной возникает дорогое, знакомое лицо: выступает Серафима Амосова-Тараненко, редактор устного журнала «Боевая подруга» при Центральном Доме Советской Армии, ветеран минувшей войны, боевая подруга моя.