В то время, как другие девчата, ее сверстницы, грезили о театральном институте, о главной роли, которую им, счастливцам, внезапно доверит маститый режиссер столичного театра, Паша Прасолова всей страстью юной души мечтала об авиации. И мечта сбылась. Произошло это как в сказке!

...В тот день директор школы после уроков пригласил к себе учителей 10-го класса, вызвал и комсорга выпускников Прасковью Прасолову, начал советоваться с ними: так, мол, и так, в нашу десятилетку пришел запрос из райкома комсомола. Кого, товарищи, можем рекомендовать в авиационную школу? Только много лет спустя догадалась Паша, что о ее будущем заранее подумали, позаботились учителя... А тогда стояла, замершая и от страха — вдруг пошлют кого-нибудь из мальчишек! — и от невероятного предчувствия: неужели все же... Учителя заулыбались: «Пилота!.. Конечно, Пилота... Разумеется, Пилота....» Пилот — была ее школьная кличка.

Вскоре комсомолка Прасковья Прасолова стала курсантом Батайской авиашколы. Затем после ее окончания — летчиком спецотряда ГВФ в Харькове, а с 1941 года — инструктором учебной эскадрильи Гражданского воздушного флота в Одессе.

По правде сказать, появление в учебной эскадрилье девушки-инструктора вовсе не вызвало восторга у будущих учеников. Шла война. От мастерства и опытности инструктора-летчика зависела не только судьба, но и сама жизнь курсанта. Главный экзамен сдавался ими не придирчивой государственной комиссии: он наступал в бою.

И вдруг одесские курсанты услышали, что готовить их в бой поручают... женщине! Да какой там женщине — просто девчонке, чуть ли не двадцати лет от роду!

Чему она может научить,— ворчали в эскадрилье. — у нее силенок-то не хватит управлять самолетом!

Но приступила Паша к занятиям — и все переменилось сразу. Прасолова оказалась первоклассным инструктором.

За год с небольшим она подготовила двадцать боевых летчиков для нашей авиации! Только вот беда: командование отряда ни в коем случае не хотело отпускать ее на фронт. Уже и Вера Тихомирова, лучшая Пашина подруга, добилась разрешения на выезд в город, где продолжалось формирование женской авиачасти, а Пашу все не отпускали: «Вы в тылу нужнее, инструктор! Для фронта каждый день требуются новые летчики. Такой специалист, как вы...»

Только в начале 1943 года пришел, наконец, вызов на Пашу Прасолову и ее подруг, Катю Олейник и Валю Перепечу, — вызов из нашего женского комсомольского полка, который вел бои на Кубани.

Новичков встречала командир полка гвардии майор Бершанская. Прасолову Евдокия Давыдовна хорошо помнила еще по Батайской школе, это была одна из лучших тогдашних учениц. Да и остальных девчат командир полка приняла как родных дочерей. Первая беседа... О чем же она была? О жизни полка, конечно, о наших традициях, связывавших нас в единый коллектив, о том, как мы летаем и ведем бои... Тогда я впервые заметила у Прасоловой тот влюбленный взгляд, обращенный на Евдокию Давыдовну.

«Неужели я когда-нибудь буду летать, как Бершанская?» — спросила она у меня однажды. Это казалось ей, летчице на редкость умелой и способной, недосягаемой вершиной. Впрочем, кому из моих читателей не понятно, как любит молодость отыскивать себе идеалы, равняться на них, подражать им... И не одна Паша была у нас влюблена в командира полка. Все мы ее любили верной и искренней любовью...

Из новичков решено было создать четвертую эскадрилью в полку. Меня назначили ее комэском. Вместе с Серафимой Амосовой, заместителем командира полка по летной части, мы стали проверять технику пилотирования у своих будущих боевых подруг.

В первый же раз поднявшись с ними в воздух, я увидела, что Прасковья Прасолова и Екатерина Олейник ни в каком «доучивании» не нуждаются. Полет по кругу, фигуры высшего пилотажа — все было отработано почти до автоматизма. Это понятно: ведь авиашколу девушки кончали по полной программе до войны, потом работали инструкторами-летчиками... По правде сказать, не все новенькие оказались подготовленными так, как Паша и Катя. Прежде чем их выпустить на боевое задание, предстояло пройти с девушками дневную и ночную подготовку. И вот, после моего доклада командованию, Прасолову и Олейник выделили в помощь как летчиков-инструкторов нашей эскадрильи, так что они тут же стали помогать нам обучать своих менее опытных подруг «премудростям» летного дела — дневным и ночным полетам и, конечно, теории. Не могу не заметить, что очень большую роль в подготовке к грядущим боевым действиям сыграли тогда штурман эскадрильи Катя Рябова, штурманы звеньев Оля Клюева и Таня Сумарокова, а также командиры звеньев Магуба Сыртланова, Клава Серебрякова и мой заместитель Вера Тихомирова. Всегда эти люди спокойные, выдержанные и смелые, они помогали вновь прибывшим учиться самостоятельно думать, проявлять инициативу, принимать быстрые и верные решения в неожиданных ситуациях. Думаю, своими будущими успехами наши летчицы и штурманы, а в их числе и Паша Прасолова, были в немалой степени обязаны этим замечательным ветеранам полка.

Но вот подготовка кончилась, наступили боевые будни. Для Прасоловой тот день, вернее сказать, та ночь была переломной в жизни; ночь первого боевого вылета!

Штурманом на первое боевое задание с Пашей полетела Катя Рябова. Я беспокоилась за Прасолову, как и за других, которые первый раз летели в бой, Весь маршрут и задание заранее проверила вместе с Рябовой, потом, перед самым вылетом, то же самое сделала штурман полка Женя Руднева, а перед взлетом к Пашиному самолету подошла Серафима Амосова.

— Не боитесь лететь впервые на задание? Паша даже растерялась от такого вопроса. Заметив это, Амосова деликатно поправилась:

— Все ли вам понятно?

Уже потом, много лет спустя, Паша вспоминала, как были ей удивительны тогда это всеобщее внимание, переживания подруг; сама же она была спокойна. Такое случается нередко, когда человек еще не знаком с предстоящей опасностью...

Самолет, набрав высоту, взял заданный курс на цель. Через пять минут взлетел другой самолет — мы с Таней Сумароковой шли следом за первой машиной. Цель — маленькая укрепленная высотка, занятая фашистами севернее Керчи.

Смотрю, не успел экипаж Прасоловой — Рябовой приблизиться к высотке, скрестились в зените несколько прожекторов, и сразу открылся огонь с земли. «Неужели собьют ее при первом же боевом вылете?!» Мы с Таней поспешили на выручку, стали отвлекать огонь на себя... Наконец, самолет Прасоловой вышел из перекрестия лучей, вижу — идут на второй заход, сбрасывают бомбы..» Удачно! На земле возник пожар.

Когда Паша и Катя летели обратно, казалось, что в самой, фигурально выражаясь, осанке их маленького самолета выдается торжество, которое охватило летчицу после первой, пусть небольшой победы!

Прасковья ловко сажает самолет, заруливает на заправочную полосу. Мы с Таней Сумароковой приземляемся следом, заруливаем и бежим к ее машине. Паша довольна, но докладывает о выполнении боевого задания спокойно, точно по уставу... Я, признаюсь, первая не выдержала — схватила ее в объятия, засыпала вопросами... Потом опомнилась: не одна ведь я ожидала исхода этого «дебюта» нового боевого вылета.

— Иди, докладывай командиру полка!

Она направилась вместе со штурманом эскадрильи Рябовой на КП. А потом снова подошла к нам. Я выяснила у Кати подробности того, что происходило у них над целью,

Оказалось, когда самолет попал в лучи прожекторов и рядом стали рваться первые снаряды, Прасоловой неудержимо овладело чувство... нет, не страха, а любопытства! Что кругом делается? Как это вообще выглядит — настоящий бой? Интересно, откуда по ним стреляют? Позабыв о грозящей опасности, она стала вертеть во все стороны головой... А этого делать нельзя ни в коем случае. И не только потому, что теряешь драгоценные секунды в бою: ослепленный прожекторами ты легко теряешь представление о своем положении в пространстве. Слава богу, как говорится в народе, что мы отправили с ней на задание отличного штурмана Екатерину Рябову. По переговорному аппарату та немедленно скомандовала: «Держать курс! Смотреть только на показания приборов!» Тут Паша опомнилась, сделала успешный противозенитный маневр и пошла на цель...

Уже на земле, осознав по-настоящему, что ей в воздухе грозило, вдруг кинулась на шею своему первому боевому штурману-учителю: «Спасибо тебе. Катюша!»

— Что уж говорить,— спустя четверть века вспоминала Прасковья Прасолова ту незабываемую в ее жизни ночь,— вся эскадрилья меня ждала. Такие были хорошие девчата, слово «дружные» слишком слабо передает, какими они были! Мы будто жили одними чувствами, одними мыслями.

Так началась новая жизнь Паши — ее нормальная, будничная боевая работа. Вылеты следовали почти каждую ночь. Прасолова в тяжелые годы борьбы с фашизмом становилась настоящим воздушным бойцом.

Эскадрилья размещалась в маленьком рыбацком поселке Пересыпь на берегу Азовского моря.

Прасоловой назначили нового штурмана экипажа Полину Ульянову. Постепенно Паша сдружилась с ней так же, как с Верой, хотя новая подружка сильно отличалась от своего летчика: Полина была вспыльчива, вся — порыв и нетерпение, в противовес Паше, которую считали у нас образцом спокойствия. Любимой Пашиной пословицей было ее собственное изречение: «В авиации не надо спешить». Летали они, несмотря на столь разные характеры (а может быть, и благодаря этой разнице), отлично. Это был дружный и слетанный экипаж в эскадрилье...

Имелся у них маленький секрет, который немало содействовал боевой спайке экипажа: Паша тайно учила своего штурмана управлять самолетом. Ульянова вначале была в полку мастером по электрооборудованию, потом без отрыва от работы переучилась на штурмана и мечтала стать летчицей. Если экипаж выполнял боевое задание успешно, Паша как в награду разрешала своему штурману вести самолет на обратном пути до аэродрома...

В ночь на 23 января 1944 года наши войска на Таманском полуострове перешли в наступление и, выполняя приказ Ставки, ворвались в Керчь. Этого момента мы ждали долгое время, и легко представить, что, когда наступил он, наконец, мы напрягли все свои силы. Погода была ненастная, но все, без исключения, экипажи несколько раз в ту ночь вылетали на задание и бомбили вражеские колонны, дзоты, укрепления... Били по нам зенитки, ловили нас прожекторы. В общем же, эта трудная ночь, казалось, прошла удачно: самолеты получали повреждения, но люди оставались целы. И только под утро из предпоследнего по плану вылета не вернулись Паша Прасолова и ее новый штурман Клава Старцева.

...Утром мы узнали, что произошло. Осколком зенитного снаряда разбило мотор самолета. Прасолова перевела машину на планирование: до нейтральной полосы, к счастью, было недалеко. Дотянули! Но когда к сбитому самолету под обстрелом подобрались наши пехотинцы, они нашли девушек в тяжелом состоянии, вытащили их из-под обломков.

В краснодарском госпитале, куда на санитарном самолете обеих доставили утром, Паша была в бессознательном состоянии, врачи определили, что у нее раздроблено бедро, сломана ключица, обнаружили еще пять переломов; у Клавы Старцевой ранение было полегче — два перелома. Жизнь Паши была в опасности.

Мы очень скоро узнали о состоянии наших подруг: в госпитале лежали три наших однополчанки; Оля Клюева, штурман звена, техник Катя Бройко и старший техник эскадрильи Таня Алексеева. Катя и Оля в то время уже ходили...

— Привезли новых раненых,— рассказывала потом Катя,— я пошла посмотреть; вдруг да прибыл кто-нибудь из знакомых. Мимо несут раненого летчика, он укрыт одеялом до подбородка, лицо в ссадинах, кровоточащих порезах — не узнать. Но вот волосы... Что-то очень знакомое... Подхожу ближе, и узнала. «Паша!» — кричу на весь коридор... Медсестры сбежались, меня от носилок отвели, я ничего не понимаю, только кричу. Оля выбежала: «Что с тобой? Что случилось?» Я, как в бреду, бормочу: «Паша! Паша!..» А объяснить толком не могу.

Девушки долго обсуждали, как им быть? Решили обратиться к главврачу с просьбой: поместить Прасолову к ним в палату, разрешить по очереди ухаживать за ней. И врачи пошли навстречу этой просьбе.

А Паша все не приходила в себя, бредила. Диагноз был неутешителен; помимо переломов—сотрясение мозга. По ночам она звала маму, рассказывала ей о боях, о взятии Керчи, о награде; незадолго до ранения она была награждена орденом Красного Знамени. Или вдруг громко и пронзительно кричала, пыталась кого-то удержать, вскочить, спасти. Иногда ей начинало казаться, что мама уходит, и тогда она начинала ее уговаривать, упрекать: «Ах, какая ты, мама, вечно торопишься. Я же тебе еще не все рассказала...» Потом мысли ее путались, она жалобно всхлипывала, а то вдруг принималась петь, Только понять, о чем она поет, было невозможно.

Долго пролежала Паша в беспамятстве. По письмам из госпиталя мы догадывались, что наши подруги стали отчаиваться. Но однажды Паша тихо произнесла: «Я так устала...» И девушки поняли: Паша очнулась.

Однажды утром Катя Бройко тихонько встала с постели и еще раз решила посмотреть Пашу. Она наклонилась к ней: Пашино лицо было спокойно, дыхание ровное, рубцы затянулись... Катя взяла кусочек ваты, обмакнула его в раствор борной кислоты и осторожно провела по векам подруги. И тут они дрогнули, впервые после ранения раскрылись. Паша очень долго всматривалась в того, кто над ней наклонился. Катя ждала.

— Ко-отик! — удивленно и радостно протянула Паша, не веря себе, и сразу попыталась подняться.

— Лежи, лежи, Пашенька, не вставай, тебе нельзя. — Катя придержала ее за плечи и громко позвала:

— Девочки, девочки, да проснитесь же вы! Она меня узнала!

Девушки повскакивали со своих постелей и бросились к Паше...

По заданию командира полка я несколько раз прилетала в Краснодар и всякий раз, конечно, навещала раненых подруг.

Клава Старцева уже поправлялась. Но Паша все еще находилась в тяжелом состоянии. Когда я подошла к ее постели, она не сразу узнала меня. И только после того, как я заговорила, глаза ее широко раскрылись:

— Командир! Как я рада, что вы здесь,— слабо улыбнулась она и тут же впала в забытье. Паша поправлялась медленно, но девушки радовались уже тому, что консилиум не подтвердил первоначального предположения о сотрясении мозга.

— А кости срастутся! — убеждали они меня. Вообще девушки настроены были весьма оптимистически. Но все оказалось гораздо сложнее. Ведь у Паши было семь переломов.

Врачи, в отличие от юных наших подруг, сомневались, сможет ли Паша летать, даже если лечение пройдет успешно. Но они ведь не знали, что значит для Прасоловой небо!..

Время однако подтвердило самые худшие опасения врачей. Когда Пашу отвезли на рентген в другой госпиталь, оказалось, что кости срослись неправильно. Видимо, при первичной обработке их неверно установили. Прасолову ждало новое испытание; неправильно сросшиеся кости надо было вновь сломать, чтобы установить их верно. Это известие, по словам девушек, Паша встретила спокойно. Ее больше волновало, что с ней будет потом. Мужественно перенесла она новую, очень тяжелую, болезненную операцию. Но раны опять заживали плохо... Паша, бледная, худая, остриженная под машинку, казалась теперь тоненьким подростком. Трудно было узнать в ней прекрасную боевую летчицу...

Оля, Катя и Таня помогали ей, чем могли: доставали на рынке продукты, читали книжки, старались предупредить любое ее желание. Но волей-неволей сами они готовили для нее новый тяжелый удар: приближался день их выписки. Девушки возвращались в полк, а Прасолова оставалась на земле и — теперь это становилось ясно всем — оставалась навсегда...

Выписка приближалась неотвратимо. Вот уже получены документы, а девушки все не решаются сказать Паше, что им надо уезжать...

Но вот зашли они в палату, в отутюженной форме, с белоснежными подворотничками, и Паша, которая подсознательно ждала и боялась этой минуты, сразу все поняла и залилась слезами. Лучше всех понимала она, что прощание предстоит надолго, может быть, и навсегда, что она, Прасковья Прасолова, больше никогда не наденет такую вот гимнастерку с погонами, не перебросит свою ладную фигурку через борт кабины самолета, не поставит ноги на педали, не тронет ручку управления... Никогда она больше не увидит, как мелькнет родная земля под крылом самолета, не придется ей вместе с родной семьей боевых подруг салютовать Родине в день великой и долгожданной Победы...

Подруги крепко обняли ее и, скрывая слезы, молча вышли из палаты; их уже ждала машина...

Почти два года пробыла Паша Прасолова в различных госпиталях. Она вышла из последнего госпиталя трудоспособной, но непригодной к летной службе. Мы, знающие Пашу, никогда не забудем, что за мир на нашей земле она заплатила своей юностью, своим здоровьем.

Все послевоенные годы, как и с другими своими боевыми подругами, я переписываюсь с Пашей Прасоловой. Иногда Паша приезжает в Москву на наши традиционные полковые встречи.

Прасковья Прокопьевна Прасолова — депутат Балаклейского райсовета Харьковской области, член бюро Балаклейского райкома партии. Люди знают ее как общественницу, отдающую весь жар своего сердца детям, которые почему-либо лишены родительской ласки. Она возглавляет отдел социального обеспечения района. Такая скромная и такая нужная людям работа.