Сумарокова Татьяна
Мой друг Таня
Татьяна Николаевна Сумарокова... Долгие годы дружбы связывают нас крепче кровных уз. Называю имя Сумароковой — и словно тут же слышу ее веселый бодрый голос, вижу открытое жизнерадостное лицо. Помню Таню в самые трудные для меня дни — нежданно приведшего горького и отчаянного одиночества. Не могу представить, что было бы со мной а эти дни без друзей...
Много лет Татьяна Николаевна работала заведующей сектором редакции философии и педагогики издательства «Прогресс». Но если вы захотите поговорить с ней на работе, то вряд ли удастся. Дверь в ее кабинет то и дело приоткрывалась, без конца звонил телефон.
— Татьяна Николаевна, не забудьте, в шестнадцать тридцать заседание парткома!
— Татьяна Николаевна, местком когда собирать будем? Нужно заявления на путевки рассмотреть...
Сумарокова торопливо записала что-то в настольном календаре, звонит по телефону, чтобы перенести время назначенной встречи.
— Нет, Марина, здесь у нас никакого разговора не получится, — решительно говорила она. — Задергают. Я уж в этом году наотрез отказалась от поста председателя месткома. Пощадите, говорю, ветерана, имейте снисхождение к моему преклонному возрасту, — в голосе Татьяны Николаевны явно слышится ирония по собственному адресу. — Уговорили еще годок поработать.
— Ну а Саша как относится к такой твоей загруженности? (Саша — сын Татьяны Николаевны).
— А что Саша? Привык. Он и сам унаследовал от меня вкус к общественной работе. В институте — комсорг [74] группы. К Олимпиаде выучил болгарский язык, работал со спортсменами из Болгарии. Очень доволен был...
Пытаюсь взглянуть на Татьяну глазами постороннего человека. Красивая женщина. Пожилая? Нет, не могу отнести к ней это определение. Столько живого огня в ней, веселой решительности и молодого оптимизма. Как много успела сделать в жизни!
После войны Сумарокова закончила редакционно-издательский факультет Московского полиграфического института. С тех пор долгие годы трудится в печати — 15 лет в издательстве «Физкультура и спорт» и в газете «Советский патриот», потом в издательстве «Знание». Всегда вела обширную общественную работу. И сейчас она — член правления общества «Португалия — СССР», часто выступает перед молодежью. Так живет не только Сумарокова, так живут все мои боевые подруги, думаю я. А Татьяна, словно прочитав мои мысли, восклицает с присущей ей шутливой интонацией:
— Ну что, не стареют душой ветераны?
Милый мой друг, добрый и верный товарищ! Как хорошо, что есть на свете такие светлые люди, рядом с которыми теплее и в самые ненастные дни.
Немало боевых вылетов совершили мы вместе с Таней. А самый-самый памятный? — спросите вы. Самый памятный для меня восемьсот десятый. У Тани к этому моменту боевых вылетов было почти восемьсот...
В начале мая сорок пятого года мы добивали одну из фашистских группировок на берегу Балтийского моря в порту Свинемюнде. Здесь у гитлеровцев скопилось огромное количество войск и техники. Погрузка на транспортные суда шла в Свинемюнде круглые сутки...
И так же с утра до ночи и с ночи до утра бомбила порт наша авиация, чтобы помешать гитлеровцам. Не смолкала орудийная канонада, не прекращался треск крупнокалиберных зенитных пулеметов. Рвались авиационные бомбы, подымая высоко к небу фонтаны тяжелой балтийской воды.
Кого ни спроси, с удивительной ясностью вспоминает каждый свой первый вылет. Но, пожалуй, не меньше помнится и последний... Наш с Таней Сумароковой вылет 5 мая запомнился мне навсегда, хотя во время полета не случилось ничего особенного. [75]
До цели мы долетели спокойно. Словно сейчас вижу: матово блестит темная вода, у причалов обреченные громады кораблей. И неожиданная, недолгая тишина... Где-то на востоке зарницами вспыхивают взрывы — летчицы 125-го гвардейского Борисовского ордена Суворова и ордена Кутузова полка пикирующих бомбардировщиков бомбят противника на Курляндском полуострове.
— Марина! Цель под нами! Бросаю «гостинцы»!
Пятидесятикилограммовые бомбы полетели вниз, а самолет, как всегда, резко качнуло.
«А может быть, это последние наши бомбы», — вдруг подумалось мне.
Две следующие ночи мы провели на земле — полетов не было. Непривычно спокойными были эти ночи для нас. Зато третья выдалась исключительно бурная — ведь это была ночь на 9 мая.
Еще чуть светало, когда в нашу спальню влетела Римма Прудникова (она была дежурной по полку).
— Девчата! Победа! — голос у Риммы от волнения звенел. — Победа! Мир!
На несколько мгновений воцарилась мертвая тишина. Ждали, как мы ждали этой минуты. В последние дни знали, что она не за горами — и все-таки онемели от неожиданности. А потом поднялось такое, будто все с ума посходили. Во дворе началась стрельба — майское небо озарили вспышки красных, зеленых и белых ракет. Стихийный салют.
Только к утру все понемногу угомонились, разошлись по комнатам. Но уснуть, конечно, никто от возбуждения не мог. Лежали с открытыми глазами, тихонько переговаривались.
— Таня! Ты о чем думаешь сейчас? — спросила я Сумарокову.
— Я представила, как маму увижу, — шепотом ответила Таня. — Я ведь ее с сорок первого года не видела. А тогда, в начале войны, мы с ней всего одну ночь вместе были...
— Таня, а в авиацию ты по желанию попала?
— Нет, собиралась быть хирургом. В небо привели война и случай. Хотя была в детстве у меня встреча с человеком, о котором я много-много раз вспоминала в полетах... [76]
13 октября 1941 года в коридоре 1-го медицинского института студентка Таня Сумарокова встретила Катю Доспанову, свою однокурсницу.
— Катя, хочу на фронт!
— Я тоже, только нигде не берут. А в ЦК комсомола девушек-летчиц собирают. Ты слышала?
— Так то летчиц, — разочарованно ответила Сумарокова.
Летчиц Тане приходилось встречать редко. В предвоенные годы это были чаще всего инструктора или учлеты аэроклубов, встречались и женщины-пилоты самолетов ГВФ. Эти девушки казались ей совершенно недоступными, существами из другого мира.
— Таня, пойдем попробуем, — уговаривала ее Катя, — ведь если женское подразделение организуется, то кроме летчиц еще кто-то потребуется, какой-нибудь обслуживающий персонал!
Этот довод подействовал, и подруги пошли в ЦК ВЛКСМ, записались на прием к М. М. Расковой.
— Воевать хотите? — строго и внимательно глядя на девушек, спросила Раскова.
— Да!
— Образование?
— Студентка.
— Здорова?
— Абсолютно.
— Зрение?
— Отличное.
— Штурманом пойдете воевать?
Слово «воевать» для Тани в те дни было самым желанным, слово «штурманом» она даже осмыслить в то мгновение не успела. По счастливо вспыхнувшему лицу девушки Раскова поняла ее без слов.
— Через два часа приходите сюда. При себе иметь запасную пару белья.
Так началась военная служба Тани Сумароковой.
Поначалу было очень трудно. Многие девушки приехали на учебу, уже имея небольшой летный опыт, учились до этого в аэроклубе. Для Тани и авиация, и вообще воинская служба были непривычны. Сама она вспоминает об этом времени так: «Привыкать было очень тяжело. Только страстное желание воевать заставляло напрягать всю волю и включаться в совершенно незнакомые, никогда раньше не предполагаемые условия [77] жизни. С техникой я была, по сути дела, незнакома, равняться со студентками физико-математического факультета мне, конечно, было трудно. Собирая пулемет или решая навигационные задачи, я путалась и отчаянно презирала себя в такие минуты. К счастью, таких, как я, было немало. Надо было учиться — напряженно, упорно. Зато как я гордилась, оказавшись одной из первых на морзянке. Занятий по радиоделу ждала, как в детстве ждешь посещения цирка...»
Первый вылет помнят все. Помнит его и Татьяна Николаевна. Она была счастлива и горда. 8 душе словно звенела туго натянутая струна. «А тебе никогда не хотелось взлететь туда, в вышину, и парить словно птица?» — вспомнился ей вопрос Циолковского, Ощущение полета настолько захватило девушку, что впервые за многие месяцы она забыла о войне.
— Рядовой Сумарокова! Вы что, заснули? — услышала она голос инструктора. Таня вздрогнула и «вернулась на землю». Это был полет на зачет по ориентировке. Впервые очутившейся в воздухе Тане было трудно разобраться в обстановке.
— Я первый раз в воздухе, товарищ летчик! — призналась она.
Учились мы, хотя и недолго, но с исключительным напряжением. За короткое время овладели воинскими специальностями. Хорошим штурманом стала и Таня Сумарокова. Перед отправкой полка на фронт на контрольный полет с Сумароковой собралась Евдокия Давыдовна Бершанская. Услышав об этом, Таня побледнела.
— Ну-ну, не трусить! — спокойно и мягко улыбнулась Бершанская. — Вы штурман, вам и карты в руки.
Маршрут был незнаком. Преодолев волнение, Таня подготовила карту, старательно вспоминая все, чему учили на занятиях. Полет прошел удачно.
— Твердо верю, будете отличным боевым штурманом! — сказала Бершанская взволнованной и счастливой Татьяне после возвращения на аэродром.
«Помню свой первый боевой вылет,—- вспоминает Татьяна Николаевна. — Со мной летал известный боевой летчик нашей дивизии Лев Рощин. (Герой Советского Союза Лев Рощин погиб при исполнении служебных обязанностей после войны. — М. Ч.) Он хорошо отозвался о моих способностях и очень меня этим вдохновил. [78]
Мне все казалось, что я ничего не умею, а он после полета сказал: «Будешь хорошо воевать! Как орденом наградят — сообщи». И когда в 1942 году меня наградили первым орденом Красного Знамени, Рощин был одним из первых, кто поздравил меня с этой высокой наградой...»
Это было в сентябре. А потом наступила сырая, непогожая осень. Зарядили дожди. Но полк летал без перерывов. Трудные это были полеты. Нередко цель была закрыта облачностью или туманом. Но задание нужно выполнить во что бы то ни стало. Каждый боевой вылет в этих сложных условиях прибавлял нам опыта, помогал вырабатывать тактику борьбы с врагом.
С каждым полетом крепло мастерство штурмана Татьяны Сумароковой.
Из боевой характеристики: «Штурман эскадрильи гвардии лейтенант Сумарокова Татьяна Николаевна в полку с начала его организации. От рядового штурмана выросла до штурмана эскадрильи. Отлично владеет самолетовождением в сложных метеоусловиях днем и ночью. За период боевых действий в результате точных бомбовых ударов в стане врага было вызвано 131 очаг пожара, 158 сильных взрывов, уничтожен склад с боеприпасами, два склада с горючим. Подавлен огонь трех артбатарей, уничтожено и повреждено 2 переправы противника. Уничтожено 6 машин с горючим и боеприпасами. Эффективность боевых действий показана далеко по неполным данным, а только то, что подлежало учету.
Тов. Сумарокова является прекрасным мастером своего дела. Как опытный штурман подготовила и ввела в строй боевой работы 8 молодых штурманов. Имеет большой опыт боевой работы и умело передает его своим подчиненным. Как штурман авиаэскадрильи в работе проявляет большую инициативу...
Командир авиаполка гвардии подполковник Бершанская».
Мне вспоминается ноябрьская ночь 1943 года. Наш полк в те дни помогал отважным десантникам, высадившимся на Эльтиген. Каждую ночь мы доставляли этим отчаянным ребятам продовольствие, медикаменты, боеприпасы. Большие неуклюжие мешки подвешивались к бомбодержателям, это, естественно, создавало в воздухе сопротивление и снижало скорость и маневренность [79] самолетов. Сбрасывать мешки в цель нужно было с исключительной точностью. Малейший просчет — и ценный груз мог достаться не своим, а врагам.
Я вылетала с Таней Сумароковой. Ветер в ту ночь бушевал с особой силой. Он приносил эхо выстрелов и запах гари: на Эльтигене шли беспрерывные бои.
Первым взлетел экипаж заместителя командира полка по летной части Серафимы Амосовой и штурмана полка Жени Рудневой. Через две-три минуты за ними — мы с Таней. Земли почти не видно, только шум моря, заглушающий рокот мотора, подсказывает, что мы над Керченским проливом. Летим на минимальной высоте, чуть не касаясь колесами воды. Таня все время смотрит вниз. Волны с бешеной яростью рушатся одна на другую, словно стараясь захлестнуть наш маленький самолетик. Но вот впереди показались контуры скалистого берега...
Как только я сделала разворот, в небо впились лучи прожекторов, а впереди вспыхнули разрывы зенитных снарядов. В кабине стало светло до слепоты: мы в лучах прожекторов. Главное — не сбиться с маршрута.
— Таня, курс?
— Идем зерно, — спокойно ответила Татьяна.
Наконец прожекторы и зенитки позади. Теперь самое трудное: разыскать сигналы десантников и точно сбросить груз. Таня, не отрываясь, смотрит на землю.
Снова разрывы снарядов. Надо планировать. Почти на бреющем полете пронеслись мы над головами фашистов и наконец увидели на земле сигналы — с земли тускло мигал огонек... Теперь уже действовала штурман. Машину слегка подбросило — это оторвался первый мешок... За ним второй...
— Держитесь, ребята!
На земле несколько раз мигнул фонарик. Так десантники давали нам знать, что груз получен.
Убедившись, что мешки упали куда следовало, мы развернули самолет и полетели за новым грузом...
В новогоднюю ночь Таня с командиром звена Верой Тихомировой вылетела на задание в район южнее Керчи. К цели подошли с приглушенным мотором. Сумарокова прицелилась и сбросила бомбы — внизу вспыхнули четыре взрыва. Задание выполнено, но самое трудное ждало экипаж впереди. [80]
Только Ласточка (так мы называли Веру) включила мотор, как самолет был схвачен сразу восемью прожекторами. Начался ужасающий зенитный обстрел.
— Вера! Теряем высоту!
— Вижу, но не могу ничего сделать. Мотор вышел из строя. Ухожу в море...
Да, мы все в те дни знали: лучше упасть в море, чем на территории, оккупированной фашистами.
Высота продолжала быстро падать. Казалось, в кабине чувствовался солоноватый запах моря — оно было совсем близко. Но самолет каким-то чудом продолжал тянуть к берегу. Приземлились на восточной окраине косы Чушка, в расположении своих войск.
14 марта 1944 года полк в полном составе участвовал в бомбежке станции Багерово, западнее Керчи. Туда, по донесениям разведки, гитлеровцы стянули большое количество техники, боеприпасов, живой силы. Защищали эту станцию усиленно. Ставя экипажам боевую задачу, командир полка Бершанская сказала:
— Погода нынче сложная — низкая облачность, луна. На фоне светлых облаков самолеты, как на экране, видны. Нужно ждать сильного зенитного огня. Будьте особенно осторожны. Каждый экипаж может действовать самостоятельно, исходя из условий.
Идя к машине, мы с Таней обсудили предстоящий полет.
— Бомбить Багерово в лоб не имеет смысла. Все подходы с востока, конечно, сильно защищены, — сказала Таня. — И с большой высоты нынче не подойдешь, облачность не даст.
— Значит, пойдем вдоль северного побережья полуострова, а над морем свернем на запад. Подойдем к цели с другой стороны...
Большую часть маршрута мы летели в облаках. Изредка ныряли вниз, чтобы штурман могла уточнить курс. На подходе к станции действовали прожектора. Их мощные лучи насквозь пробивали тонкий слой облаков. Мы увидели фантастическую картину: под нами — удивительная игра света и тени, над нами — огромная серебристая луна. Ее бледное сияние заливало волшебным светом медленно проплывающие внизу облака, всклокоченные озорным весенним ветром.
Далеко-далеко, в бархатно-черной бездонной глубине призывно мерцали звезды. Крупные, необыкновенно [81] яркие, они приковывали внимание и невольно настраивали на философский лад. Под ровный шум мотора мне подумалось, что через много-много лет истории человечества с ее бесконечными войнами покажется людям далекого будущего смешной и нелепой. Как счастливы будут тогда люди. Молчала в эти минуты и Таня, мой боевой штурман. Тоже, наверно, мечтала о мирном будущем. Невозможно было не задуматься о нем в этом удивительно красивом небе...
Мы летели на боевое задание, летели навстречу смертельной опасности. Но так велика сила красоты, что на какое-то время мы забыли о мощной зенитной артиллерии, о прожекторах, о скорой встрече с ненавистным врагом.
— Марина! Ты видела когда-нибудь такое небо? Красота-то какая, дух захватывает...
Наши мечты прервал разорвавшийся вблизи снаряд.. Самолет тряхнуло.
— Цель близко. Выходим на боевой курс, — сказала по переговорному аппарату Таня.
Даю ручку управления от себя, приглушаю мотор, и мы вываливаемся из облаков прямо над станцией. Ай да Таня, вывела точнехонько на цель! Внизу неясно просматриваются длинные темные линии — это железнодорожные эшелоны.
— Таня! Давай САБ!
Все вокруг заливается неживым призрачным светом..
— Марина! — слышу обрадованный голос штурмана, — на путях полно составов. Теплушки с солдатами, на открытых платформах машины, орудия, танки. Наверно и боеприпасы... Фашистов полно, суетятся, спешат, сволочи, разгрузить эшелоны... Ну держитесь!
Татьяна сбросила бомбы в самую гущу железнодорожных путей. Куда они угодят? Хорошо бы попали туда, где под брезентовыми полотнищами топорщатся ящики со снарядами и патронами! Если так, то и техника взлетит на воздух, и рельсы разметает, и...
Все эти мысли проносятся в голове мгновенно. Мне так хочется увидеть, куда же упадут бомбы. Я склоняюсь над краем борта и тут же зажмуриваю глаза: лучи прожекторов схватили нас. Ощущение такое, словно по глазам ударили лезвием. Одновременно с этим внизу раздается сильный грохот, за первым взрывом еще и еще. Физически ощущаем, как вздрагивает самолет. [82]
Внизу к глухим разрывам снарядов добавляются звуки взрывов боеприпасов.
— Молодец, Татьяна! В самое яблочко угодила... А штурман, ни на мгновение не растерявшись, командует:
— Вправо! Влево! Еще влево!
Прожекторы крепко ухватили наш самолет. Вырваться из их лап удается не сразу. Маневрировать на этот раз трудно — до земли всего пятьсот метров. Разрывы все ближе. Сильно пахнет гарью — на земле пожар.
* * *
Сколько раз бывало с нами такое? Сотни! Продолжалось же испытание всего несколько минут. Но какого напряжения требовали эти минуты. Мозг работает молниеносно, зрение напряжено до предела. В лучах прожекторов, в грохоте взрывов, доносящихся с земли, в зенитном обстреле летчица послушно и точно держит курс, выполняя команды штурмана. Каково же в эти секунды штурману — она должна успевать следить за землей и за воздухом, стремительно принимать решения, учитывая все вводные, мгновенно выдавать команду летчице, стараясь вывести машину из-под вражеского огня, из ослепительных лучей прожекторов...
Татьяна продолжала подавать команды, я послушно выполняла их, стараясь выжать из мотора все возможное.
Кажется, чуть не вслух обращаешься к мотору, словно к живому, словно к надежному другу: «Ну, дружище, не подкачай! Выручай, как ты выручал не однажды. Мы знаем, тебе тяжело, очень тяжело. Твои мускулы, хоть они и стальные, тоже поизносились, ослабли. И шум твой напоминает шум больного, усталого сердца... Но ты поднажми, дружище...»
Зенитный огонь наконец становится слабее. Да и пора — мы уже ушли далеко в море. Только лучи прожекторов все еще тянутся за нами, остервенело мечутся по небу. Не верится фашистам, что можно вырваться из такого ада. Ждут, наверно, что самолет с минуты на минуту упадет в море. Не выйдет по-вашему, гады!
Долетели благополучно. Вот и родной аэродром. Как хорошо виден он при лунном свете. Приземляюсь, заруливаю на линию предварительного старта.
— Ну и покромсали вас сегодня, — такими словами [83] встретила нас Маша Щелканова, старший техник эскадрильи.
— А что? — встревоженно глянула на нее Сумарокова.
— Сами посмотрите! Не плоскости — чистое решето. Да не пугайтесь, подлечим-подштопаем вашу краса-вицу...
Невозможно рассказать обо всех сложных и страшных полетах, даже просто обо всех самых памятных, которые выполнила штурман Татьяна Николаевна Сумарокова. Ведь на ее боевом счету их почти восемьсот! Я просто вспомнила несколько из них, в которых мы с Таней вдвоем поднимались в черное небо войны. Она была надежным штурманом — знающим, смелым и выдержанным. И таким же надежным другом была она всегда для своих товарищей, сохраняя верность боевой дружбе во все времена.
Несколько лет назад Татьяна Николаевна написала небольшую книгу «Пролети надо мной после боя». В ней — о большой и чистой любви нашей однополчанки, штурмана эскадрильи Героя Советского Союза Кати Рябовой и ее мужа — летчика Григория Сивкова дважды Героя Советского Союза. Но не только о них двоих эта книга. Она о юности, об испытаниях, выпавших на: долю нашего поколения, о том, что верность нашей дружбе мы сохранили на все времена. [84]
