Ира Себрова

  Н. Кравцова

 

И Р И Н К А  М О Я,  И Р И Н К А...

 

Мы лежим на пригорке, Ира и я.

Горько пахнут степные травы. Отсюда виден край ста­ницы, где укрыты в садах самолеты.

Я лежу не шевелясь. Белые облака плывут по небу, словно льдины по реке. Надо мной у самых глаз - ромаш­ка. Она кажется очень большой на тонком стебле. Я ле­гонько пригибаю ромашку книзу. Потом отпускаю. Она, как живая, кивает головкой.

Мы молчим. Я не вижу Иру, но чувствую, что она не­спокойна. Ей хочется что-то сказать. Наконец она са­дится.

- Я пойду, Наташа.

- Еще рано.

Она смотрит на часы.

- Да, рано... Но я все-таки пойду.

Я провожаю ее глазами, пока она не скрывается меж­ду самолетами среди деревьев.

Ира, Иринка, Ириночка! Я знаю, отчего ты волнуешь­ся перед полетами. Ты беспокоишься не о себе. Командир нашей эскадрильи Дина Никулина в госпитале. Она тяже­ло ранена. За эскадрилью отвечаешь ты. Нужно посылать людей на боевое задание. А это не просто. Особенно для тебя с твоим мягким, деликатным характером. И особенно сейчас, когда в полку почти каждую ночь потери. На западе вспыхнул закат. Где-то там солнце опу­скается в Азовское море. А здесь, в станице, верхушки деревьев пылают, будто их кто-то поджег.

Мне вспомнился такой же яркий закат. Первые боевые вылеты. Тогда я летала штурманом. У меня не было по­стоянного летчика, и мне приходилось часто дежурить по части',

Однажды я собиралась на дежурство. В общежитии было пусто: все ушли на полеты. В то время наш полк ле­тал бомбить переправы на Дону, по которым двигались немецкие войска.

В открытую дверь я вдруг увидела, что в соседней ком­нате кто-то есть. На койке неподвижно сидела девушка. Ирина! Она тоже не летала: ее самолет был неисправен после аварии.

Я тихонько подошла к ней. Она не шевельнулась. Устремив взгляд куда-то в окно, все смотрела и смотрела в одну точку... Может быть, на красную вишенку, что за­глядывала  в окно? Или на далекий горизонт, где в поле светлели квадраты ржи? О чем она думала?

Мне всегда нравилась эта скромная, удивительно сим­патичная девушка. Ей как-то сразу не повезло, хотя она прекрасно летала. Она чуть не разбилась в Энгельсе в ро­ковую ночь, когда на ее глазах погибли четыре наши де­вушки. Сама Ирина и ее штурман чудом остались живы. Потом, на фронте, в одном из первых боевых вылетов она повредила на посадке самолет. По натуре очень впечат­лительная, она тяжело переживала свои неудачи. И мне кажется, на какое-то время даже потеряла веру в себя. Впрочем, это чувство неуверенности переживает рано или поздно почти каждый летчик.

Мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее. Но я не находила нужных слов. Просто стояла рядом и молчала.

            И вдруг спросила:

- Хочешь... я буду с тобой летать, Ирина?

Я спросила ее так, потому что знала: их экипаж

собираются разъединить. Она посмотрела на меня странно, как будто сквозь прозрачное стекло, и отверну­лась.

- Не знаю. Мне все равно...

Все равно... Сначала я не знала, как это понять. По­том подумала, что, конечно же, ей должно быть все равно. И в конце концов решила, что это значит - она согласна. Согласна! И я тут же бросил ась в штаб.

Мысль о том, чтобы летать с  Ирой постоянно, пришла ко мне неожиданно, когда я увидела ее одну, печальную и одинокую.

Через минуту я уже сидела перед начальником штаба Ракобольской и с решительным видом готовил ась начать разговор.

Умные черные глаза, казалось, заранее читали мои мысли. Она чуть-чуть улыбалась, слушая мою просьбу.

Конечно, она все понимала: ведь и она сама - штурман и тоже хотела бы летать! Но Раскова назначила ее на­чальником штаба. Ее, бывшую студентку, не получившую никакого  военного образования. Видимо, здесь был учтен не только большой опыт общественной работы в универ­ситете, но и организаторский талант.

Я всегда удивлялась тому, как она, сугубо граждан­ский человек, смогла так сразу превратиться в начальни­ка штаба, в руках которого находились все НИПI управле­ния полком. Ее уважали, слушались. Несомненно, ей бы­ло трудно. Но мы даже не догадывались об этом. Она вела себя так, будто всю жизнь работала начальником штаба. Ей удавалось быстро, на ходу решать сложные вопросы, исправлять ошибки, учиться...

      - Хорошо,- сказала Ракобольская.- Я думаю, мы так и сделаем. Будешь летать с Себровой.

      Она ободряюще улыбнулась.

Так у меня появился «свой» летчик - Ира Себрова.

Чем ближе я узнавала ее, тем больше она мне нравилась. Душевная мягкость сочеталась в ней с высокой принци­пиальностью и твердостью характера. С Ириной в одном экипаже я летала около года. Но и потом, когда я стала летчиком, мы были неразлучны. По крайней мере, на зем­ле. Да и в воздухе каждая из нас всегда знала, чувство­вала, где находится другая.

Прошел год. Теперь мы летали на Кубани. «Голубая линия» вражеской обороны, которая была так названа потому, что она проходила в основном по рекам от Азов­ского моря до Черного, оказалась совсем не голубой. Её успехом можно было назвать огненной...

…Почти сразу за Ириной я спустилась с пригорка. Но у самолетов её уже не было, она ушла получать боевую задачу для эскадрильи. Вернувшись от командира полка, Ира собрала нас.

- Противник усилил ПВО, укрепив ряд пунктов вдоль линии фронта. Сегодня первые два экипажа должны раз­ведать огневые средства противника. Точно засечь распо­ложение зенитных средств, пройти вдоль дороги от Крым­ской...

      Она подробно объяснила задание и маршрут. Потом помолчала.

      - Разведчиками полетят: я  и…-она взглянула на меня,- Наташа.

Улыбнувшись про себя, я подумала, что такая уж она есть, моя Иринка: на опасное задание она должна лететь непременно сама. Ей просто неудобно посылать кого-ни­будь другого! Я не в счет, конечно. И когда ей все же при­ходится посылать и других, она испытывает чувство не­ловкости перед. ними...

Я поднялась в воздух вслед за Ириной. Мы летели порознь, но все время я знала, что она где-то рядом. В стороне зажглись прожекторы, застрочили зенитные пу­леметы - это Ира. Наши маршруты пересекались в рай­оне станицы Киевской.

- Наташа, подлетаем к Киевской. Будь внимательна: здесь много зениток,- предупредила меня штурман Поли­на Гельман.

Впереди вспыхнули прожекторы. Один, два, пять... Бе­лые лучи, как щупальца, вцепились в самолет. Снизу, словно вырываясь из земли, били огненные фонтаны трасс. Скрещиваясь в одной точке, они, казалось, проши­вали самолет насквозь. Там были Ира и Женя Руднева.

Мы с Полиной спешили к ним на помощь. Но что мы могли сделать против этой массы огня? Отвлечь на себя? Частично нам удалось это сделать. Кроме того, у нас еще оставались бомбы. Полина выбрала ближайший прожек­тор. Прицелившись, бросила бомбы на зеркало. Луч по­гас Еще две бомбы она бросила туда, где стоял зенитный пулемет

Мы были совсем рядом с Ирой. Видели, как ее самолет кувыркается в лучах. Внезапно он пошел вниз, вниз.. И мы потеряли его: он исчез в черноте ночи.

Назад мы летели молча. Что с Ирой? Почему падал самолет? Я спешила, выжимая из мотора все возможное. Спешила, словно она ждала меня на земле. Но Иры на аэродроме не было. Время тянулось медленно. Я уже го­това была поверить в самое страшное, как вдруг до моего слуха донесся едва различимый звук. Рокот мотора все ближе, ближе... Летел «ПО-2».

Через несколько минут мы с Полиной бежали навстре­чу рулившему самолету. Я. вскочила на крыло.

- Иринка! Женя! Вы прилетели!

Ира удивилась.

- Ну да. А как же иначе! Что-нибудь случилось?

- Нет-нет, ничего... Просто я видела ваш самолет в

лучах, а потом потеряла. Это было над Киевской.

- Над Киевской? Да, нас там немножко обстреляли. Ира была спокойна. Она даже не подозревала, что мы так волновались.

      - Да-да, мы с Полиной видели. Но теперь все' хоро­шо, все очень хорошо...

      Голос у меня задрожал. Я спрыгнула на землю.

Девушки ушли докладывать командиру полка, а я отошла в сторону, в темноту. Хотелось немного побыть одной.

Источник: Кравцова Н. "От заката до рассвета"