Кравцова Н. "На горящем самолете"

 

Н. Кравцова

«НА ГОРЯЩЕМ САМОЛЕТЕ»

 

 

Свою серию «Богатыри» издательство «Московский рабочий» посвящает Героям Советско­го Союза - москвичам. Писатели, журналисты, ветераны войны рассказывают здесь молодежи о сыновьях и дочерях земли Московской, удо­стоенных за боевое мужество и отвагу высшей награды Родины.

Герой Советского Союза, Штурман эскадрильи прославленного 46-го гвардейского Таманского полка Руфина Гашева, до войны студентка МГУ, вплоть до победы провоевала на маленьком са­молете - ночном бомбардировщике ПО-2. О яр­кой жизни своей боевой подруги рассказывает Герой Советского Союза Наталья Кравцова.

Издательство «Московский рабочий» 1968 год.

 

 

* * *

 

Они бежали по полю минут десять. Быстроногие за­горелые девчонки в белых и цветных платочках. На­конец почти у самой дороги остановились запыхав­шись. Перед ними на земле догорали обломки само­лета. Трава вокруг была выжжена; ветер относил дым в сторону, но все равно в воздухе стоял сильный запах гари.

На траве, почти целое, лежало перевернутое крыло с черным крестом. Видимо, оно отлетело еще до того, как произошел взрыв. Из-под острой кромки крыла виднелись сломанные стебли синих колокольчиков.

Сгрудившись у самой границы, где кончалась высо­кая зеленая трава, и дальше начинался коричневый выжженный участок, девушки молча стояли и смот­рели на обуглившиеся остатки самолета. Было тихо. Ярко светило солнце. Где-то вблизи как ни в чем не бывало, стрекотали кузнечики.        .

     - Что ему тут нужно было… - сказала Руфа, ни к кому не обращаясь.

     - Наверное, разведчик,- отозвалась Катя.- Здесь же рядом железная дорога, а там - склады.(3)

     Группа распалась. Осмелев, девушки подошли бли­же. Кто-то потрогал лежавшее отдельно крыло:

     - Металлическое...

     - А я еще никогда не прикасалась к самолету,­ -сказала Руфа.- Даже близко не видела. Только в небе...

     Оказалось, никто не видел, даже москвички. Да и эта груда обломков- уже не была самолетом.­

Немецкий разведчик был сбит зенитками. Загорев­шись, он круто пошел вниз, оставляя за собой дымный след, и, врезавшись в землю, взорвался. Теперь он до­горал здесь, в поле, под Рязанью, далеко от линии фронта.

Всего два дня назад девушки, убирая сено, наблю­дали воздушный бой. Вдоль железной дороги летел фашистский самолет. Внезапно со стороны солнца по­явился одинокий истребитель и атаковал врага. Бой был коротким. Немецкий самолет, отстреливаясь, про­должал лететь своим прежним курсом в глубь нашей территории, а истребитель, изо всех сил пытаясь пре­следовать его, стрелял и стрелял, выпуская длинные пулеметные очереди. Однако расстояние между само­летами увеличивалось все больше и больше: истреби­телю не хватало скорости... Потом он совсем отстал.

С волнением следила Руфа за боем. Ей так хотелось, чтобы наш истребитель победил. Но немец ушел. Це­лый и невредимый. Он даже не свернул с курса... Это было обидно, до слез обидно видеть.

А теперь Руфа смотрела, как догорает сбитый зенит­ками фашистский разведчик, но почему-то не было ни радости, ни удовлетворения, а только тревога... Если немцы стали летать уже сюда, под Рязань, то, значит, дела у них идут неплохо...

Августовская ночь была теплой и звездной. Спали под открытым небом, прямо на сене.(4)

Как обычно, улеглись они рядом: Руфа, Катя и Надя. Все три девушки учились вместе на втором курсе механико-математического факультета московского университета. И здесь, на полевых работах, они тоже держались вместе.

Большая группа студенток с мехмата, в которую попали Руфа и ее подруги, была отправлена под Рязань в первые же дни войны. Другие группы университет­ских комсомольцев уехали в разных направлениях: кто под Калугу, в Подмосковье, тоже на полевые работы, а кто на запад строить оборонительные укреп­ления...

Руфе не спалось. Она долго ворочалась с боку на бок, потом лежала на спине, глядя на звезды, прислу­шивалась к дыханию лежащей рядом Кати. Наконец, позвала тихо:

_- Катя... Ты спишь?

Та повернула голову.

-Нет. Почему-то не могу. Разные мысли лезут в голову...

-Я тоже не могу.

Открыла глаза и Надя, которая уже начала засы­пать.

       -Вы что не спите? Завтра вставать в четыре...

      -Ну, спи, спи.

      -А вы о чем? О войне?

Сон у нее быстро прошел.

-Понимаете, девочки,- сказала Руфа, лежа на спине и уставившись на какую-то яркую звезду,- сна­чала я была убеждена, что мы здесь делаем нужную работу... А вот последнее время мне стало казаться, что наша работа... ну то, чем мы тут занимаемся - свекла, сено... что она не так уж важна. Нет, конечно, без этого тоже не обойтись.- Руфа села и продолжала с жа­ром: - Но я же стрелять умею! И вы тоже...(7)

Она снова легла и натянула на себя одеяло.

- По правде говоря, я жду не дождусь, когда мы вернемся в Москву,- откликнулась Катя.- Там-то можно будет что-нибудь предпринять. Попроситься на фронт...

- Давайте вместе,- решительно предложила На­дя.- Вместе пойдем в военкомат! Пойдем и будем тре­бовать!

     - Ну, ты сразу «требовать»- засмеялась Катя.­

-Надо сначала научиться толком чему-нибудь.

     - Два месяца мы уже здесь, в поле! Давно бы на­учились!

     Наде теперь совсем расхотелось спать. Она готова была сейчас же, сию минуту бежать на фронт.

- В крайнем случае можно поступить на курсы,­- говорила Руфа неторопливо, словно сама с собой рас­суждала,- если сразу не возьмут. Ну, например, курсы медсестер или еще какие-нибудь. Тогда уж наверняка.

    - Как там теперь в Москве? - вздохнула Катя.­- Наверное, тревоги, налеты, бомбежки.

Они говорили долго. Первой уснула Надя, за ней Катя, а Руфа все лежала, смотрела на звезды и ду­мала...

Изредка светлые полосы, следы падающих метеори­тов, прочерчивали небо и быстро исчезали. Пахло ду­шистым свежим сеном.

     Вспомнились школьные годы. Походы. На привалах вот так же пахло сеном, а над головой мерцали звезды.

Школа N2 206, где училась Руфа, была самой обык­новенной московской школой. Но в Тимирязевском районе она занимала первое место. При школе круглый год работал пионерский лагерь. Ребята занимались спортом, ходили в походы. Руфа научилась хорошо плавать, грести. Умела даже управлять яхтой, которую построили сами ребята из морского кружка. Но самым(9)

сильным ее увлечением был стрелковый спорт. Стреляла Руфа не только из винтовки - она умела обра­щаться и с пулеметом. На соревнованиях она неиз­менно выходила победительницей.

В старших классах Руфа увлеклась математикой и физикой. Уже тогда она твердо решила, что поступит в университет.

Невысокая крепкая девушка с пышными каштано­выми волосами и внимательными зелеными глазами, она любила посмеяться, но, в общем, была характера серьезного, сосредоточенного, вдумчивого. С детства Руфа привыкла к ответственности. Отец умер рано, мать часто болела, иногда ее посылали лечиться на длительное время, и Руфа оставалась дома с младшими  братьями, выполняя все домашние обязанности. Одна­ко училась она хорошо, успевая и спортом заниматься, и в кино бегать.

К себе девочка относилась строго, даже беспощадно.

Решив однажды укреплять силу воли, она постоянно приучала себя переносить любые трудности. Подражая любимому герою Рахметову, спала на досках, без мат­раца. Когда летом, в жару, во время похода хотелось пить, она не прикасалась к воде...

Почему она так поступала, она и сама, вероятно, не смогла бы объяснить. Может быть, потому, что, как многие юноши и девушки предвоенного времени, была увлечена романтикой подвига. Ей нравились красивые, сильные духом люди. Вместе с тем она интуитивно чувствовала, что впереди ее ждут большие испытания.

По натуре своей она не смогла бы вести тихую, спокой­ную жизнь, оставаясь в стороне от главных событий.

А события приближались - угроза войны нарастала, становил ась все более определенной...

В памятный день 22 июня 1941 года она, как обыч­но, с утра пришла в читальный зал и заняла место(9) у окна. Весенняя экзаменационная сессия Подходила к концу. Оставался последний экзамен - математика, и Руфа могла считать себя студенткой третьего курса.

В зале стояла тишина, та привычная рабочая ти­шина, какая бывает в читальных залах, где каждый целиком поглощен своим делом. Прошло часа полтора, когда Руфа услышала шум и удивленно подняла го­лову. На передних столах, тех, что ближе к выходу, она заметила какое-то непонятное оживление. Шум волной катился по рядам столов, приближаясь к концу зала, где сидела Руфа. Студенты вставали, поспешно складывали книги. Внезапно какая-то девушка высо­ким голосом крикнула на весь зал:

- Война, товарищи! Началась война...

       Война!.. Руфе не верилось, что можно вот так про­сто узнать о таком страшном несчастье. На рассвете фашисты бомбили наши города, где-то уже идут бои...

Это была правда, которая с трудом доходила до созна­ния. Война - а светит солнце, светит так же, как и всегда! И на железной ограде с любопытством вертят головками воробьи. А завтра - экзамен... Жизнь еще никак не изменилась.

И в то же время именно в эти минуты все менялось: разрушались планы, ломались судьбы, что-то казав­шееся недавно важным становилось ничтожно мелким.

Потому что с этого момента главным в жизни стала война, и все остальное подчинялось ей.

На следующий день Руфа коротко остриглась и стала похожа на мальчишку. Она еще точно не знала, что именно будет делать, но уже была готова ехать туда, куда ее пошлют. Экзамен по математике был сдан. Профессор похвалил Руфу за оригинальное ре­шение задачи. А спустя неделю вместе с отрядом сту­денток-комсомолок она уехала под Рязань в колхоз.

Два месяца девушки работали в поле. Окучивали и пололи свеклу, убирали сено. Руфа работала до из­неможения, подавляя в себе растущую тревогу и ожи­дая того момента, когда, наконец, им разрешат вер­нуться назад, в Москву. Она твердо решила идти вое­вать.

 

Кончилось лето, и в первых числах сентября было, наконец, получено распоряжение об отъезде. В Москву ехали поездом из Рязани. Девушки пели песни, а поезд мчался, и плыли, плыли мимо окон деревни, столбы, полустанки. Руфа смотрела в окно, прислушиваясь к стуку колес, и ей казалось, что в веселом ритме, все время повторяющемся звучат слова: «Е-дем-в-Мо-скву­е-дем-в-Мо-скву...»

На одной из станций состав остановился. Все высы­пали на небольшой перрон. В это время со стороны

            Москвы медленно подошел другой поезд.

- Смотрите - санитарный!

Действительно, на вагонах выделялись красные кре­сты, а из окон смотрели раненые - кто с перебинтован­ной головой, кто с рукой...

Потихоньку «ходячие» стали спускаться на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Руфа смотрела на них со смешанным чувством восхищения, любопытства и жалости. Эти люди были в бою. И, наверное, в тяже­лом бою. Они были там, на фронте, всего несколько дней назад. Они знали и видели что-то такое, чего не знала и не видела она.

Раненые курили, медленно ходили вдоль поезда, сидели на скамейках. Некоторые шутили, пытаясь за­вязать разговор с девушками.

      Молодой паренек с перебинтованным плечом и ру­кой на перевязи подошел к Руфе и спросил:

      - Далеко ли едете?(11)

 

-В Москву.

-А мы вот назад... Подальше.

-Ну, как там, на фронте?

-Да по-всякому...

И хотя он ответил неопределенно, она с болью в сердце подумала, что, в общем, дела плохи.

- А вы, из каких войск?

- Артиллерист я. Три дня всего только и повоевал. Парень грустно улыбнулся и вынул из кармана пачку папирос. Здоровой рукой попытался открыть ее.

   - Давайте я помогу,- сказала Руфа и, взяв у него пачку, вынула папиросу. Потом зажгла спичку. Парень прикурил.

- Спасибо.

Он поглядел по сторонам.

- Много девчат. Студентки?

- Из университета. Работали тут, под Рязанью.

 - Теперь, значит, опять учиться.

Он помолчал, внимательно посмотрел на Руфу и не­ожиданно спросил:

   - А можно, я напишу вам... в Москву? Писать мне теперь некуда, у нас там теперь немцы под Витебском...

   - Можно,- согласилась Руфа и на клочке бумаги написала свой адрес.

   - Вот спасибо,- обрадовался он.

   - Только и я могу уйти воевать. Так что если от­вета не будет, то не обижайтесь.

   - Я сразу же напишу,- пообещал парень.

   В этот момент раздался предупреждающий гудок паровоза, и Руфа стала прощаться. Девушки уже спе­шили к поезду.

Снова застучали колеса и запели свою прежнюю песню. А Руфа все думала о молодом пареньке, кото­рому так хотелось кому-нибудь написать...  В Москву поезд прибыл во второй половине дня. На(12) Казанском вокзале было шумно и людно. Загорелые, запыленные, как черти, девушки привлекали всеобщее внимание. В метро москвичи с любопытством разгля­дывали их и, переговариваясь между собой, делали предположения:

      _ Беженцы, наверное... Из оккупированных райо­нов.

      А «беженцам» было безразлично. Пусть думают что хотят. Они приехали домой.

Москва... Руфа обрадовалась ей, как старому на­дежному другу. Обрадовалась городской суете, гудкам машин, звону трамваев. Москва была все та же, преж­няя, и в то же время другая, военная. Она заметно по­суровела, возмужала, надев защитную военную форму.

Мрачноватые здания, выкрашенные в серый цвет, на окнах - полоски бумаги крест-накрест, на площадях и в скверах - зенитки, аэростаты заграждения...

Как и договорились, Руфа и ее подруги Катя Рябова и Надя Комогорцева сразу по приезде обратились в военкомат с просьбой отправить их на фронт. Там обе­щали, что, когда понадобится, их вызовут. И девушки ждали. Впрочем, не ждали, а усиленно готовились, совершенствовались в стрельбе, занимались в школе медсестер.

Однажды, придя в университет, Руфа узнала от по­друг о том, что ЦК комсомола объявил набор девушек­ комсомолок в авиационную часть. Снова Руфа услы­шала имя Марины Расковой, известной летчицы, Ге­роя Советского Союза. Всего года три назад это имя

стало известно всей стране. Будучи штурманом само­лета «Родина», Раскова вместе с летчицами Валенти­ной Гризодубовой и Полиной Осипенко совершила ге­роический перелет из Москвы на Дальний Восток. Те­перь Раскова набирала девушек в авиационные полки. Это было здорово! Одно беспокоило Руфу: возьмут ли...(13) - Катя, ведь мы не умеем летать...

-А разве там только летчики? Нужны люди и на земле...

- Я бы пошла кем угодно!

- Мы же стрелять умеем. А стрелки, наверное, тоже нужны...

На следующий день Руфа спешила по московским улицам, обгоняя прохожих. В кармане у нее лежала рекомендация от бюро комсомола университета. Теперь все зависело от нее самой - добьется ли она, докажет ли, что ее место на фронте...

Было сухое октябрьское утро. Стояла золотая осень. Пожелтевшие листья еще прочно держались на де­ревьях, светило солнце, но воздух был по-осеннему хо­лодным. Руфа старалась вообразить, как встретится она с Расковой. Ей представлялась красивая женщина в шлеме, которая улыбалась со страниц газет ясной, открытой улыбкой.

У входа в серое массивное здание на углу Маро­сейки, где помещался ЦК комсомола, Руфа задержа­лась. Перед ней, весело переговариваясь, шли девушки в военной форме. В пилотках, подтянутые, туго под­поясанные ремнями. По голубым петлицам она по­няла - летчицы. Их, конечно, там ждут. Руфа огля­дела себя: синие матерчатые тапочки на резиновой по­дошве, старое перелицованное пальто... Да ничего!  Вы­прямившись, она решительно потянула на себя дверь...

В переполненном коридоре второго этажа десятки девушек стояли группами, сидели на подоконниках, возбужденно переговаривались. Все поглядывали на тяжелую дубовую дверь, за которой заседала отбороч­ная комиссия.

Здесь Руфа встретила Катю и Надю и других сту­денток со своего факультета. В центре университетской(14) группы стояла Ирина Ракобольская, высокая энергич­ная девушка, которую Руфа много раз видела в бюро комсомола университета. Она охотно и уверенно отве­чала на вопросы, отвечала весело и так, будто все знала, и от нее зависело, как поступит комиссия в том или ином случае. На самом же деле знала она не больше других, а шутливо-уверенный тон нужен был ей только для того чтобы успокоить девушек, иным из которых мелочи казались серьезными проблемами.

      Дуся Пасько, темненькая миниатюрная девуш­ка, самая маленькая ростом, встревожено  спраши­вала:

      - А на рост очень обращают внимание?

  -Я думаю, что и по твоему росту найдется ра­бота,- отвечала Ирина.- Тебе поручат осмотр шасси...

      Дуся смеялась вместе со всеми и ненадолго успокаи­валась.

-У меня всегда не очень получалось с физкульту­рой. А ведь это важно - полувопросительно-полуза­думчиво говорила Женя Руднева, глядя на Ирину боль­шими серьезными глазами.

-Ничего, подтянешься. Жизнь заставит! До сих пор ты у мамы под крылышком жила...

Руфу не тревожили подобные вопросы. Она была хорошей спортсменкой, крепкой и закаленной. Но все-­таки она волновалась. Потому что ей очень хотелось попасть в армию, потому что сейчас должна была ре­шиться ее судьба.

Дождавшись своей очереди, Руфа вошла. Среди не­знакомых женщин в военной форме она сразу угадала Раскову по Золотой Звезде на груди. Раскова была в темной гимнастерке, на гладких волосах, собранных в пучок,- синий берет. Подняв голову от бумаг, Рас­кова внимательно взглянула на Руфу. Нет, она не улы­балась той ясной и открытой улыбкой, какая запомни­ лась (15)  Руфе по газетам. Взгляд ее был серьезным, но в то же время дружелюбным и ободряющим.

- Фамилия?

- Гашева.

Руфа протянула рекомендацию. Раскова улыбну­лась.

 

-Тоже из университета?

- Да.

-Как со здоровьем?

-Все хорошо.

Руфу спросили, на каком курсе она учится, москвичка ли она, занимается ли спортом. Узнав, что Руфа хорошо стреляет, изучила пулемет, Раскова обра­довано сказала:

      - Ну, вот и отлично! Запишем вас в группу воору­женцев. Не возражаете?

Руфа быстра кивнула. Она не имела понятия, что такое «вооруженец», на это было неважно. Главное, ее куда-то запишут! Берут!

- Завтра пройдете медицинскую комиссию,- ска­зала одна из помощниц Расковой и по-военному распорядилась: - Можете идти.

Перед тем как явиться на сборный пункт, Руфа должна была сообщить обо всем маме. Дама, кроме брата Коли, никого не оставалась: отчим находился в командировке, младший брат Борька у тети Гути, ма­миной сестры, а мать лечилась в санатории. Руфе не хотелось расстраивать больную маму, она долго думала, как же ей поступить,- и придумала. Вечером села писать письма. Написала сразу около десятка пи­сем и отвезла тете, которая жила за городом.

- Тетя,- сказала она,- я ухожу в армию. Это для мамы. Там я написала, что меня посылают в шко­лу пулеметчиков, где я должна обучать стрельбе тех, кто уходит на фронт. Пусть мама не волнуется...(16)

- А где ты будешь на самом деле? - спросила тетя

с тревогой.

- Я еще не знаю точно. Ничего не знаю. Напишу вам. А вы пока посылайте маме па письму раз в не­делю. Можно и чаще...

     - Хорошо, хорошо, девочка, ты только береги себя.

     Тетя заплакала. Она плакала молча и сквозь слезы что-то шептала, но отговаривать Руфу не пыталась, зная, что это все равно не поможет: если девочка так решила, то ничто ее не остановит.

     - Не плачьте, тетя. Я буду вам писать. Обязатель­но. Вот только Колю и Борьку...

     - Не волнуйся. Я посмотрю за ними. Все будет хорошо...

 

Сборный пункт находился в здании академии имени Жуковского. Сюда в течение двух недель съезжались женщины-авиаторы из разных городов страны. Здесь собралась большая группа квалифицированных летчиц и техников, а также совсем еще не обученных девушек-комсомолок - студенток и работниц московских пред­приятий, которые впоследствии, стали штурманами и вооруженцами.

Когда выдали военную форму, не обошлось без курьезов. Тоненькая казашка Хиваз Доспанова триж­ды обернула широкий скрипучий ремень вокруг талии. А у Дуси Пасько, которую очень беспокоил маленький рост, шинель влачилась по полу. Девушки утопали в гимнастерках, воротники болтались как хомуты, огром­ные кирзовые сапоги не держались на ногах.

И все же форма как-то сразу заставила всех подтя­нуться. Руфа быстро освоилась с ней. Когда-то, учась в стрелковой школе, она тоже носила форму, и ей это нравилось.(17) Понемногу девушки привык али к новой, военной жизни. Подъем, зарядка на улице, завтрак, занятия... Все в строго определенное время, по расписанию.

По ночам душераздирающе выли сирены, предуп­реждая о воздушном налете. Тогда девушки в обяза­тельном порядке шли в ближайшее метро «Динамо», в тоннель, чтобы там переждать налет.

Раскову Руфа видела в эти дни только мельком:

она руководила формированием и была по горло занята хозяйственными и организационными делами. Но од­нажды Марина Михайловна собрала всех и рассказала о планах на будущее. Вся группа должна была ехать в город Энгельс в летную школу, чтобы там пройти ускоренными темпами курс теоретической и практиче­ской подготовки.

...Ранним осенним утром колонна девушек в серых шинелях тронулась в путь. На московских улицах, при­порошенных свежим снегом, было пустынно. Только кое-где уже собирались очереди перед магазинами. До Казанского вокзала, где ждал товарный эшелон, ко­торый должен был увезти их из Москвы, шли долго.

Шагая по заснеженной мостовой, Руфа думала о том, что теперь все уже окончательно решилось: она

будет воевать. И хотя сначала им предстояло ехать на восток, в тыл, а не на фронт, Руфе казалось, что имен­но в это осеннее утро 1941 года она едет на войну, прямо в бой.

Одно только угнетало: фронт неумолимо прибли­жался к Москве, и как раз в это тяжелое время нужно было покидать ее... Город стоял притихший, насторо­женный, ощетинившись дулами зениток, прикрывшись белым покрывалом раннего снега, словно маскировоч­ным халатом. Редкие прохожие останавливались, молча, провожая взглядом колонну.(18) Внезапно из одной очереди выбежала женщина и пронзительным голосом крикнула:

     _ -Девоньки! Воюйте там, как следует! Бейте его, проклятого! Бейте!

Высоко подняв руку, она погрозила кому-то кула­ком, платок соскользнул с ее головы на плечи, ветер растрепал седые волосы. Она молча постояла на тро­туаре, будто задумавшись о чем-то, потом медленно пошла к очереди.

     Сердце у Руфы больно сжалось. Долго она не могла забыть этот надрывный крик...

Поезд отошел, когда уже вечерело. Руфа стояла у открытой двери теплушки, прислонившись к стенке, и смотрела в темнеющее небо, на живую сеть, соткан­ную из лучей прожекторов: в городе была объявлена воздушная тревога. Между лучами вспыхивали искор­ки зенитных разрывов. Кто-то тихо запел:

Дан приказ ему на запад,

Ей - в другую сторону...

       Стучали колеса вагонов. Москва постепенно отдаля­лась...

       Летная школа. Здесь Руфа впервые увидела боль­шой аэродром и на нем самолеты, самые разные: тя­желые четырехмоторные ТБ.4, похожие на стрекоз дву­крылые Р-6 и У-2, низенькие СУ-2, серебристые СБ., учебные и боевые, истребители и бомбардировщики.

Вскоре после прибытия был окончательно утрясен состав групп, летной, штурманской и технической, со­зданных на время учебы. Руфу и ее университетских подруг перевели в штурманскую группу. Девушки об­радовались, так как это значило, что они будут летать.

Потекли дни. Ежедневно - по десять, двенадцать часов занятий. Руфа изучала навигацию, аэродина­мику, (19)бомбометание. Шли занятия по стрельбе из пу­лемета, пистолета, ну и, конечно, изучение уставов и строевая подготовка.

В штурманской группе часто вела занятия Марина Михайловна Раскова. Несмотря на свою загруженность другими делами, она находила для этого время. По тому, с какой увлеченностью рассказывала Раскова о полетах, о способах самолетовождения, можно было догадаться, как любит она свою профессию. Эту лю­бовь она умела передать и «новобранцам».

Марина Михайловна казалась девушкам идеалом человека. Что-то было в этой женщине такое, что притягивало к ней, заставляло удивляться и восхищаться ею. Некоторая сдержанность в движениях и словах и вместе с тем кипучая энергия, скрытая где-то внутри и проявляющаяся во всем, что она делала, сочетались в ней с женским обаянием и большим мужеством.

Руфа смотрела, как Марина Михайловна ходит по классу и, не спеша, очень просто и понятно объясняет новый материал, как вспыхивают в ее глазах радост­ные огоньки, когда она замечает быстрые успехи своих учениц. Часто представляла она себе эту женщину во фронтовой обстановке, в трудных условиях, и вообра­жала, как поступила бы Раскова в том или ином слу­чае.

Прошла осень с дождями и ветрами, с непролазной грязью на дорогах. Незаметно наступила зима. Декабрь принес радостное известие о разгроме немцев под Мо­сквой. Слушая по радио сообщение Совинформбюро, Руфа глотала слезы. Москва выстояла, враг потерпел поражение! Хотелось скорее на фронт, чтобы гнать гит­леровцев, гнать дальше с советской земли...

И вот наступил день, когда начались практические занятия штурманов, или, иначе говоря, тренировочные полеты.(20)

Собираясь на аэродром, Руфа волновалась. Шутка ли - первый полет! Хотелось поскорее узнать, что это такое - быть в воздухе, летать.

На улице мороз холодил щеки. Сухой, рассыпчатый снег сверкал под солнечными лучами, поскрипывал под ногами, отмечая каждый шаг. Идти по белому полю было легко и весело.

Издали самолеты казались игрушечными. Возле них двигались маленькие фигурки людей, совсем одинако­вые. У крайнего самолета носился с веселым лаем Дру­жок, значит, там были Надя и Катя: жизнерадостный пес очень привязался к Наде и всюду сопровождал ее. Вскоре Руфа услышала Катин голос:

- Гашева-а! Сюда!

      Катя махала рукой, маленькая, похожая на шарик, в теплом меховом комбинезоне, шлеме и мохнатых унтах. Руфа сошла с протоптанной дорожки и напра­вилась к самолету. Навстречу ей устремился Дружок.

- Наше звено летит первым,- сообщила Катя.

В звено входили они втроем, и Катя была назначена штурманом звена.

Светлобровая Надя с розовыми, словно накрашен­ными щеками и сияющими синими глазами уже при­готовил ась к полету.

 - Я уже три раза садилась в кабину, а летчика все нет...

Вскоре пришла летчица. Спросила:

- Ну, кто первый?

- Комогорцева первая.

Надя забралась в кабину, помахала рукой... Минут через двадцать самолет сел. Вылезая, Надя

рассказывала под шум мотора, работающего на малых оборотах:

- Как интересно! Сверху все-все видно... Мы и над городом пролетели! И над Волгой!(21)

Руфа быстро влезла на крыло, уселась в кабине. Са­молет порулил на старт, а через минуту он уже бежал по белому полю, разбрасывая снежную пыль. Бежал ровно и отделился от земли без толчка, почти неза­метно. Руфа вдруг ощутила, что она - в воздухе, ле­тит! От сознания того, что она, как птица, летит над землей, сильнее забилось сердце и захватило дух. Вы­сота росла, и все меньше и меньше становились внизу дома, ангары, дороги.

Лететь было приятно. Ровно гудел мотор. Пропел­лер, вращаясь, рисовал в воздухе прозрачный диск. За белой далью, словно приподнятая над землей, чуть тем­нела линия горизонта. При развороте одно крыло опу­скалось, зато второе взмывало вверх, в голубизну.

Когда Руфа смотрела на крыло, устремленное в небо, то ей казалось, что оно не движется. Плавные очерта­ния серебристого крыла - и голубое небо...

Она была счастлива. Ей хотелось, чтобы полет все продолжался. Хотелось подольше побыть в этом новом для нее волшебном мире.

Когда самолет сел, летчица спросила:

-Ну, понравилось?

 - Очень!

- А на какой скорости летели? На  приборы смот­рела?

- Н-нет...

Летчица засмеялась.

- Значит, в самом деле, понравилось!

Зима на Волге была морозной, дули сухие холод­ные ветры. Девушки ходили с обожженными ветром лицами, но полетов не прекращали.

Полеты, полеты... В то время как летчики отраба­тывали технику пилотирования, штурманы летали по треугольнику, на определение ветра, по неизвестному маршруту, на бомбометание.(22)

Руфа летала с увлечением. В воздухе она чувство­вала себя уверенно, свои штурманские обязанности выполняла хорошо, метко бомбила, и ей казалось, что, в общем-то, ничего сложного во всем этом нет. Но од­нажды во время полета погода испортилась, пошел сильный снег. Вокруг стояла сплошная снежная стена, земля не просматривалась. Летчик-инструктор авиа­школы, снизившись, летел на небольшой высоте, но и это не помогало. Уже давно нужно было разворачи­ваться, но деревни, которая служила поворотным пунк­том, все не было. Руфа забеспокоилась, поняв, что про­сто не заметила ее. А летчик летел себе и летел. Нако­нец, чувствуя, что деревню проскочили, он спросил по переговорному аппарату коротко:

- Куда лететь?

Руфа растерялась. Ей вдруг показалось, что само­лет залетел, бог знает как далеко. Всегда все было так ясно и понятно, а сейчас... В самом деле - куда? Нуж­но было дать летчику обратный курс, и она стала при­кидывать по карте.

- Курс 190 градусов,- сказала она неуверенно. С этим курсом, она считала, можно было выйти в район аэродрома... Ну, а если они пролетят стороной и не увидят его? Курс ведь не точный... Она подумала и, уже когда летчик начал разворот, поправилась:

- Курс 270 градусов.

- Это почему же? - спросил летчик недовольно. Действительно, разница была слишком велика. Но Руфа объяснила:

- Выйдем сначала на Волгу. Уж реку-то не про­скочим. А потом вдоль нее на юг... До самого аэро­дрома.

Летчик развернулся и теперь держал курс на Волгу. Руфа е тревогой смотрела вниз: кругом было белым-бело. Время тянулось так медленно, что она уже(23) поду­мала, не проскочили ли они и Волгу. Наконец сквозь снежную пелену проступили извилистые очертания бе­рега.

- Вот она! Теперь курс на юг, вдоль реки.

     Самолет летел низко, почти на бреющем. Через не­которое время Руфа увидела на земле постройки и го­родок летной школы. Летчик посадил самолет. Он ни­чего не сказал Руфе. Возможно, он и сам бы нашел аэродром, без ее помощи, но ей почему-то казалось, что не заблудились они только благодаря ней.

Впервые Руфа почувствовала ответственность, на­стоящую ответственность штурмана за полет.

 

В феврале 1942 года были сформированы три жен­ских полка: истребительный, полк дневных бомбарди­ровщиков и полк ночных бомбардировщиков. Коман­диром полка легких ночных бомбардировщиков, куда попала Руфа, назначили Евдокию Давыдовну Бершан­скую - опытную летчицу, которая уже несколько лет работала в Гражданском воздушном флоте. Руфа с ува­жением смотрела на крепкую молодую женщину с приятным лицом, у которой на груди поблескивал орден.

Теперь, когда каждый полк стал самостоятельной боевой частью, тренировкой руководили командиры полков, и в каждом полку летчики и штурманы ле­тали на своих боевых самолетах.

Руфа стала летать ночью на самолете ПО-2. В мир­ное время он применялся как учебный, а на войне хорошо зарекомендовал себя как легкий ночной бом­бардировщик. Малая скорость самолета позволяла бом­бить с большой точностью, однако та же малая ско­рость делала его уязвимым для зенитного огня. По­этому использовать ПО-2 можно было только ночью.(24) Первое время, когда Руфа стала летать ночью, ей казалось, что в темноте ничего нельзя рассмотреть, но вскоре она привыкла и стала видеть как кошка. Ее назначили штурманом в экипаж к Ирине Себровой, которая до войны работала летчиком-инструктором в одном из московских аэроклубов. Ира оказалась очень милой, простой и симпатичной, и у Руфы скоро сло­жились с ней хорошие, дружеские отношения.

      Время шло. Приближалась весна и время отлета на фронт.

      И вдруг произошла катастрофа...

      Экипажи летали на учебное бомбометание. Штур­маны бомбили цель на полигоне, где на земле был вы­ ложен крест из костров. Погасить костры учебными бомбами значило попасть в цель.

Мартовская ночь была темной, небо заволакивали тучи, и в воздухе невозможно было отличить, где зем­ля, а где небо,- сплошная чернота. И никаких свето­вых точек, которые могли бы служить ориентирами. Только на железнодорожном разъезде в стороне от по­лигона светились огни семафоров.

В эту черную ночь на полигоне раз бились два са­молета. Погибли четыре девушки, и среди них – Надя Комогорцева, подруга Руфы. Надя, которая так хотела на фронт...

В середине ночи пошел снег, и погода окончательно испортилась. Самолет, на котором летели Ира и Руфа, при развороте над полигоном на высоте около четырех­сот метров вошел в глубокую спираль и стал быстро терять высоту, приближаясь к земле. Ира пыталась вы­вести его в нормальный полет, но удалось ей это только у самой земли. Скорость снижения еще не была пога­шена, и ПО-2 стукнулся о землю. Самолет был повреж­ден. Девушки, к счастью, отделались легкими уши­бами.(25) Гибель четырех девушек явилась первым большим горем в полку. Катастрофа отодвинула срок отлета на фронт почти на два месяца.

И все же он пришел, этот день. Полк ночных бом­бардировщиков первым из трех женских полков улетал на фронт.

Было веселое майское утро. Светило солнце, и небо синело так ярко, будто звало ввысь. Там, в синеве, про­ходила невидимая дорога на фронт.

Новенькие ПО-2, поблескивая крыльями, стояли на зеленом поле аэродрома, готовые к вылету. Сидя в своей кабине, Руфа поглядывала по сторонам. На ко­ленях у нее лежал планшет с картой, где был проложен маршрут полета. Карта была огромная - Руфа склеила несколько больших листов и сложила гармошкой. Маршрут проходил через Сталинград к реке Миус, по которой тянулась линия фронта...

Вылет затягивался. В передней кабине ведущего са­молета сидела Бершанская, командир полка, и нетер­пеливо поглядывала на Раскову, которая широким ша­гом ходила рядом, давая последние указания. R Раско­вой то и дело подбегали техники, что-то выясняли, уточняли. И сама она кому-то махала рукой, что-то кричала. У кого-то не запускался мотор, кто-то не успел занять свое место.

Наконец все готово. Самолеты ведущего звена дружно начинают разбег и взлетают. За ними­

остальные. В воздухе весь полк собирается в общий строй. Курс - на юг. На фронт.

Первое место базирования полка - небольшой дон­басский поселок Труд Горняка. Чистенький, с белыми хатками и улицами, поросшими травой.

Сначала Руфа никак не могла связать понятие «фронт» С этим аккуратненьким зеленым поселком. Ей всегда представлялось, что прифронтовая полоса – это(26) что-то грохочущее и содрогающееся от стрельбы, где нужно постоянно куда-то прятаться, где непременно холодно, голодно и тесно... А здесь было тихо и спо­койно. Правда, изредка пролетали над головой враже­ские бомбардировщики, и время от времени раздава­лись глухие взрывы на близлежащей железнодорож­ной станции...

Аэродромом служило большое поле, на котором росла густая трава. Жили девушки в поселке.

Несколько дней Раскова оставалась вместе с пол­ком, пока не передала его в руки нового начальства.

Убедившись, что полк принят в дивизию, она собралась лететь назад, в Энгельс.

Перед отлетом Марина Михайловна собрала весь полк. Стояла жара. В тесной комнате было душно. В окна светило заходящее солнце, его мягкие оранже­вые лучи падали на стену ровными прямоугольниками. От солнечных лучей ярко горела красная скатерть на столе, розовато светилось лицо Марины Михайловны, стоявшей у стола.

Руфа слушала Раскову, смотрела на нее, взволно­ванную, раскрасневшуюся, и ей казалось, что вся она пронизана светом, исходящим откуда-то изнутри.

_ Нелегко придется вам на фронте,- говорила Раскова.- Ведь вы - первый боевой полк, в котором нет ни одного мужчины. Естественно, что вам придется приложить немало усилий, чтобы доказать боеспособ­ность полка. Но я уверена: вы, девушки, выдержите все испытания. Я надеюсь, что вы добьетесь гвардей­ского звания!

Больше Руфе никогда уже не пришлось увидеть Раскову. Спустя семь месяцев во время перелета на фронтовой аэродром Марина Михайловна разбилась.

Ее самолет попал в полосу сильного снегопада и вре­зался в гору...(27)

Почти три недели полку не давали боевого задания. Из дивизии и армии приезжали бесконечные предста­вители и комиссии, проверяли, изучали. Было ясно­

на девушек смотрели с недоверием. Но делать нечего, пришлось начальству примириться с тем, что сущест­вует такой полк, где нет мужчин, где - одни дев­чонки...

 

И вот наступила первая боевая ночь. С приходом темноты на задание вылетели один за другим три са­молета. Открыла счет боевых вылетов полка Евдокия Давыдовна Бершанская. Следом за ней поднялись в воздух командиры эскадрилий Амосова и Ольховская.

В следующую ночь летал весь полк, обе эскадрильи. К первому боевому вылету Руфа приготовил ась со всей тщательностью. Точно рассчитала маршрут, про­верила данные для бомбометания, разложила в кабине все предметы штурманского снаряжения.

Самолеты были готовы к вылету задолго до наступ­ления темноты. С подвешенными бомбами они стояли на поле, рассредоточенные в шахматном порядке, осве­щенные косыми лучами заходящего солнца. Руфе ка­залось, что время тянется бесконечно долго...

В нескольких километрах от аэродрома базировался еще один полк той же дивизии, в котором летчики ле­тали тоже на самолетах ПО-2. У них уже был некото­рый боевой опыт, и многие из них в этот день пришли посмотреть на первый боевой вылет девушек.

- Вы штурман?

Руфа обернулась и увидела высокого голубоглазого парня, младшего лейтенанта, который, улыбаясь, ждал ответа.

- Да. А откуда вы знаете?

- Я все знаю. А зовут вас... - Подумав, он ска­зал: - Руфина Гашева.(28) Руфа удивленно подняла брови. Потом, проследив за его взглядом, рассмеялась: на планшете химиче­ским карандашом было выведено ее имя.

Младший лейтенант представился:

- Будем знакомы. Пляц. Михаил Пляц.

Она протянула руку.

-Очень приятно.

-А вы не боитесь?

-Кого? Вас? - улыбнулась Руфа.

-Нет, лететь. На боевое задание.

-А-а-а. Нет, не боюсь.

-Напрасно. Там стреляют. Иногда, даже очень сильно. Я вот каждый раз боюсь...

      Он говорил с серьезным видом, и непонятно было, шутит он или нет. Руфа нахмурилась.

      - Вы познакомились со мной для того, чтобы ска­зать это?

- Нет, зачем же. Просто хочется предупредить вас. И вообще я бы не пускал девушек в полет... Что мы - сами не справимся? Кто это придумал...

- Ну, знаете! Что это у вас за взгляды?

В это время его кто-то позвал.

- Простите.

Легкой походкой он зашагал в сторону, высокий, худощавый. Подошла Ира и спросила:

- С кем это ты говорила?

- Не знаю. Какой-то Михаил.

Вскоре она забыла о нем. Солнце зашло, земля стала серой. Наступала темнота. Здесь, на юге, темнело быстро. На лиловом небе показались первые звезды.

Со старта была подана команда первым самолетам приготовиться к вылету. Зарокотали моторы. Самолеты стали медленно подруливать к линии старта.

Пока Ира рулила, Руфа вынула бортжурнал, чтобы сделать в нем первую запись.(29) Вдруг сквозь шум мотора Руфа услышала голос: - Гашева!

Рядом с самолетом шагал Михаил и, улыбаясь, Махал ей рукой.

       - Я не успел пожелать вам успешного вылета! Там не так уж страшно... Ни пуха, ни пера!

- К черту! - крикнула ему Руфа.

- Вот это я понимаю!

Полет прошел самым обыкновенным образом. Все

было спокойно, никто не стрелял. Руфа сразу нашла небольшой населенный пункт, вблизи от которого на­ходился лесок, где стояли немецкие автомашины. Бро­сив бомбы по цели, она увидела взрывы. Все было очень просто, настолько просто, что она почувствовала даже разочарование.

- Ира, почему же не стреляли?

- Наверное, тут нет зениток.

- Как в обычном тренировочном полете...

Девушки не знали, что для первых боевых вылетов командование специально выбирало слабо укреплен­ные объекты, чтобы ввести молодых летчиц в боевую обстановку постепенно.

Но уже через два дня их самолет был обстрелян. Во время разворота над целью снизу брызнули пуле­метные очереди. Яркие огоньки вспыхнули перед мо­тором. Ира успела резко отвернуть самолет. Бомбы уже были сброшены, и теперь Ира спешила быстрее уйти от того места, где стрелял зенитный пулемет.

- Ну вот, теперь я чувствую, что мы не зря бомбим! - радовалась Руфа.

Однако настоящее боевое крещение девушки полу­чили под Таганрогом, где стояли десятки зенитных и прожекторных установок. Зенитки стреляли не пере­ставая. Разрывы снарядов оглушали сухим треском, самолет дрожал, пахло гарью...(30)

После этого вылета Ира сказала:

- Теперь ты должна просто прыгать от счастья. Нас ведь по-настоящему окрестили...

В июле 1942 года гитлеровцы прорвали оборону со­ветских частей на реке Миус и двинулись в наступле­ние. Нашим войскам пришлось отходить.

Отступая, полк не прекращал боевой работы. Днем обычно перелетали на новое место, быстро, на ходу по­дыскивая пригодные площадки, а ночью летали бом­бить наступающего врага, его войска и технику на пере­правах через Дон, на дорогах.(31)

Путь отступления лежал от Ростова через Сальские степи к предгорьям  Кавказа. В широких просторах Сальских степей действовали немецкие танки, и дваж­ды по тревоге девушкам приходилось садиться в само­леты и спешно покидать свои летные площадки, спа­саясь от танков.

В первые дни боев погибли командир эскадрильи Люба Ольховская и штурман эскадрильи Вера Тара­сова. В полку были произведены некоторые перемеще­ния людей по должности, и Руфу назначили летать с другой летчицей - Ольгой Санфировой. Руфа стала штурманом звена, а Ольга заместителем командира эскадрильи.

Ольга, или, как все ее звали, Леля, была старше Руфы лет на пять. Темноволосая, с мягкими карими глазами и еле заметной улыбкой, таившейся в уголках рта, она казалась очень женственной. Однако характер у нее был решительный. Руфу немного пугала сдержан­ность, даже замкнутость Новой летчицы, и долго меж­ду ними не могли установиться дружеские отношения. Несмотря на то что им все время приходилось быть вместе, Леля больше дружила с Тосей, своим меха­ником.

К Руфе Леля относилась как к девочке, которая мало смыслит в авиации. Сама она уже имела стаж летной работы, и, видимо, ей нелегко было привыкнуть к тому, что в полете она должна слушаться Руфу, сво­его штурмана, которая начала летать только недавно. Да и Руфа чувствовала себя перед Лелей девчонкой и злилась на себя за это. Хотя в общем Леля чем-то нравилась ей. Наверное, своей смелостью, независи­мостью.

Стояло жаркое лето. По дорогам шли отступающие войска, ехали повозки, машины. Сухая пыль висела в воздухе, не оседая.(32)

Руфа похудела, осу­нулась. Спать прихо­дилось мало: ночью летали бомбить, а днем перебазировались, от­ступая все дальше и дальше на юг. Она все ждала, что кончится отступление... Должно же оно кончиться! Но поток отступающих войск продолжал ка­титься.

Степи, степи... Ста­ницы, хутора, конеза­воды...

Наконец, последний перелет - к Тереку и дальше к городу Гроз­ному.

На новое место Ле­ля и Руфа вылетели уже под вечер. Еще светило солнце. Марш­рут лежал к поселку Эльхотово на Тереке. Пока они летели, солнце зашло. Кавказские горы, которые Руфа видела далеко на горизонте, приблизились. По мере того как самолет подлетал к ним, они вырастали, стано­вились все выше, выше, и, наконец, превратились в огромную высокую стену с острыми пиками скалистых вершин. Вершины гор еще были освещены косыми лу­чами солнца, а внизу уже лежал мрак.

Руфа впервые видела горы. Настоящие большие горы. Да и Леле не приходилось их видеть. Маленький ПО-2, который летел сначала на бреющем,(33) испугавшись высокой стены, выросшей впереди, стал забирать­ся выше и выше, хотя надобности в этом не было: по­селок Эльхотово лежал у подножия небольшого хребта, который расступался в этом месте, чтобы пропустить бурлящий Терек.

- У нас уже восемьсот метров,- напомнила Руфа летчице.

Леля кивнула.

- Может быть, спустимся?

Та снова кивнула и, сбавив обороты мотора, пере­шла на планирование.

Внизу земля совсем потеряла краски, и казалось, что все мелкие речушки, и небольшие хребты, и до­лины затянуло туманом. Руфа внимательно разгляды­вала землю, но никак не могла найти Эльхотово. Тем­нота наступила быстро, как это всегда бывает на юге.

- Я не вижу нашей точки,- виновато сказала она.

     Леля промолчала. Она не следила за ориентиров­кой, рассчитывая, что маршрут простой и Эльхотово нетрудно будет найти. Но горы... они помешали.

- Посмотри внимательней,- сказала Леля Руфе.

     Руфа изо всех сил пыталась разобрать, где они сей­час летят, но ничего не получалось. Невысокого хреб­та, который пересекал маршрут, не было. А может быть, они пролетели над ним на большой высоте, не за­метив его. Теперь самолет летел на высоте сто метров. Внизу проплывали ровные площадки, небольшие насе­ленные пункты. Впереди высились огромные горы.

     - Давай свернем на восток. Терек, наверное, остался слева...    

     Молча Леля продолжала лететь, ничего не отвечая, но и не сворачивая.

     - Может быть, лучше вернуться? – нерешительно предложила Руфа.(34)

Она не знала, как говорить с ней, с этой Лелей, ко­торая все делала по-своему. Нет, она совсем не призна­вала Руфу как штурмана.   .

- Будем садиться!- неожиданно сказала Леля. Она словно хотела подчеркнуть, что никаких дис­куссий быть не может и что Руфино мнение ее не инте­ресует.

- Куда садиться? - все-таки спросила Руфа. Леля уже снижалась на ровную площадку. Когда

самолет остановился, она выключила мотор, выпрыг­нула на траву и, не глядя на Руфу, произнесла:

      - Завтра утром найдем свою точку. Переночуем здесь. В самолете.

Сидя в кабине, Руфа думала и думала. Спать она не могла. Ей было обидно, но она старалась сдержать себя, старалась доказать самой себе, что неправа. Да, она еще молодой штурман, и нет у нее большого опыта. И, конечно, Леля чувствует это на каждом шагу. Зна­чит, она должна делом доказать Леле, что с ней нужно считаться. Делом!

Утром они легко нашли Эльхотово.

 

В предгорьях Кавказа гитлеровцы были останов­лены. Как ни стремились они прорваться дальше на юг, к нефтяным районам Грозного и Баку, им это не удалось.

Неподалеку от Грозного, в небольшой зеленой ста­нице Ассиновской, полк простоял почти полгода. От­сюда ПО-2 летали бомбить врага в районе Терека, под Моздоком, Прохладным, Ардоном, Малгобеком.

Иногда гитлеровцы бомбили нефтехранилища в Грозном, и тогда долину, в которой находились ста­ница и летная площадка, заволакивало густым дымом. Горела нефть. (35)

Летать ночью в горах, где погода меняется вне­запно, было сложно. Глубокой осенью здесь, на Север­ном Кавказе, обычным явлением были частые туманы, которые неожиданно закрывали весь район полетов, низкая облачность, дожди.

Несмотря на сложные условия, полк работал каж­дую ночь. Если с вечера погода не позволяла летать, экипажи ждали на аэродроме, пока рассеются густые тучи или прекратится дождь. Девушки бомбили вра­жеские передовые позиции, переправы через Терек, склады с боеприпасами и горючим, огневые точки...

Шли месяцы. Летчики и штурманы приобретали боевой опыт. Руфа зарекомендовала себя как штурман­-снайпер. Она бомбила с большой точностью, под об­стрелом и вообще в трудных ситуациях вела себя му­жественно. Постепенно Леля привыкла к своему штур­ману, и теперь, когда Руфу забирали у нее, назначая лететь с другим летчиком, она была недовольна.

После одного особенно сложного полета Руфа стала пользоваться полным доверием у Лели.

OH~ получили задание бомбить немецкую технику в укрепленном районе под Моздоком. Над аэродро­мом - обыкновенной ровной площадкой у подножия горного хребта - светили звезды, и погода обещала быть устойчивой. Но уже за горным хребтом навстречу самолету стали попадаться полосы облачности. Облака плыли низко, на высоте не более трехсот метров.

Цель оказалась закрытой облаками. Руфа сказала:

- Подождем несколько минут. Облака пройдут...

Леля стала в вираж. Самолет кружился в районе цели, пока она не открылась. И тут же внизу зажглись прожекторы, в небо потянулись длинные пулеметные трассы. Леля убрала газ, чтобы приглушить звук мо­тора. Широкие лучи качались в поисках самолета.

Бросив бомбы, Руфа сказала(36)

- Держи пока курс сто восемьдесят...

Цель снова закрыло облаками. Видно было, как все еще ползают по облакам светлые пятна- прожекторы искали самолет. Потом стало темно - прожекторы вы­ключились.

С востока быстро наползал второй ярус облаков, бо­лее высокий, толщиной в несколько сот метров. Было ясно, что теперь уже закрыты и аэродром, и вся до­лина, и горы.

Назад летели в сплошной облачности. Кругом висел белесоватый туман. Он окутывал самолет, оседая кап­лями на обшивке, на приборах. Лицо и руки стали мок­рыми. По щекам и за воротник стекали капли воды...

      - Леля, возьми поправку на ветер: пятнадцать градусов левее.

Новые данные ветра Руфа определила, насколько это было возможно, перед бомбометанием, когда они выжидали.

      Так они летели до тех пор, пока, по расчетам Руфы, не прилетели в район аэродрома. Тогда она сказала:

      - Через три минуты аэродром. Сейчас мы прибли­жаемся к хребту...

Руфа напряженно всматривалась в густой туман, но ничего не было видно. Минуты тянулись бесконечно. Казалось, что самолет давно уже пролетел и горный хребет, и аэродром и сейчас врежется в высокие горы, окружающие долину... А что, если они отклонились в сторону и летят не в том направлении? Снизиться нель­зя - кругом горы...

      Леля молчала. Видно, и ей приходили в голову не­веселые мысли.

      Наконец, Руфа произнесла как можно увереннее:

      - Леля, пора пробивать... Начинай!

      Леля колебалась. Пробивать облачность можно было только наверняка, иначе...(37) - Ты уверена? - Уверена.

Леля убрала газ и перешла на планирование. Снижаясь, самолет, уходил все глубже и глубже в сырую мглу. Что их ждало там? Стрелка высотомера пере­ползла через цифру 400.

     Внезапно туман посветлел, приобрел зеленоватый оттенок и снова померк. Потом стал розоватым...

     - Ракеты! Это стреляют ракетами на аэродроме! ­- воскликнула Руфа.

Пятна то зеленые, то красные стали обозначаться отчетливее. Стреляли правее, и Леля направила само­лет прямо туда.

На высоте двухсот метров самолет вынырнул из об­лаков. Внизу прямо под ними был аэродром, освещен­ный причудливым светом взмывающих кверху ракет.

     - Долго искали? - спросила командир полка.

     - Нет, что вы! Гашева сразу нашла,- ответила Леля, и Руфа почувствовала, что теперь Леля оконча­тельно признала ее.

 

Седьмого ноября 1942 года в полку был двойной праздник: к двадцатипятилетнему юбилею Октября девушкам вручали награды. Руфа в этот день полу­чила свой первый орден Красной Звезды. Вместе с ней награждены были десять летчиц и штурманов. Ордена вручал командующий фронтом.

     На праздник приехали «братцы» из соседнего полка. Среди них - Михаил. Он сразу нашел Руфу.

- Я приехал специально, чтобы поздравить вас с первой наградой. Подчеркиваю - с первой! Вообще-то я бы, конечно, не пускал девушек на войну...

Летная форма с голубыми  петлицами очень шла ему. На гимнастерке сиял орден Красного Знамени.(38)

- Новый?

- Сравнительно...

У него была странная манера шутить. Говорил он совершенно серьезно, и только где-то глубоко в светлых глазах застревала смешинка. А улыбался уже потом широкой открытой улыбкой...

      - Вчера я вас встретил, но вы, кажется, не заме­тили меня.

      - Это где же? - удивилась Руфа, вскинув брови.

      - За хребтом. Это было в двадцать четыре часа де­сять минут. Мой самолет летел на цель, а ваш – с цели...

Действительно, оба полка, входившие в одну диви­зию, не только базировались по соседству, но и летали часто на цели, расположенные рядом, а иногда и на одну и ту же цель.

В первых числах января 1943 года на Северокавказ­ском фронте началось отступление немецко-фашист­ских войск. Потерпев поражение под Сталинградом, гитлеровцы спешно отводили свои войска, с Кавказа, опасаясь, как бы они не попали в окружение.

Наши части, преследуя врага, шли за ним по пятам, нанося ему удары и освобождая города и станицы Се­верного Кавказа, Минеральные Воды, Ставрополь, Кро­поткин, Краснодар...

Полк едва успевал перебазироваться с одной точки на другую, догоняя бегущего врага. Часто девушки прибывали на новую площадку на следующий же день после ухода гитлеровцев. Еще дымились пожары, ле­жали убитые, свежи были пятна крови на снегу... Пе­релетев на новое место днем, экипажи вечером уже вылетали на боевое задание. Но все же случалось: гит­леровцы уходили так далеко, что не хватало радиуса действия самолета. Чтобы лететь на бомбежку.(39)

В феврале, в разгар наступления, пришло радостное известие: полк удостоен гвардейского звания. Это была хорошая награда за ту боевую работу, которую проде­лал полк на фронте в течение восьми месяцев, главным образом за боевые вылеты в районе Моздока и Орджо­никидзе.

Ранняя весна застала полк в одной из станиц на подступах к Кубани. Гитлеровцы здесь упорно сопро­тивлялись, стремясь закрепиться. Была весенняя рас­путица, дороги развезло, аэродром раскис, летать было почти невозможно. Однако ночью немного подморажи­вало, и девушки за это время успевали сделать по не­скольку вылетов.          

Однажды Леля и Руфа получили задание бомбить переправу.

Ночь была звездная и по-весеннему сырая. До цели летели долго, больше часа. Руфа знала, что переправа хорошо защищена. Там - зенитные пулеметы, прожек­торы. Много раз приходилось им с Лелей попадать под обстрел, но пока все обходилось благополучно. Разве

            только привозили пробоины в самолете...

Самолет приближался к переправе.

Тонкий серп месяца висел над землей. Чуть побле­скивала река. Светлели пятнами плавни.

Еще все было тихо. Еще не зажегся ни один прожек­тор, не раздался ни один выстрел. Но переправа была уже близко, почти рядом. Руфа напряженно ждала момента, когда эта тишина взорвется... Еще немного, может быть десять секунд... И включатся прожекторы, заговорят зенитки...

Это напряженное ожидание, когда еще не стреляют, но вот-вот начнут, Руфа не любила. Уж лучше пусть стреляют, тогда, по крайней мере, все ясно...

Бросив прямо из кабины осветительную бомбу, Руфа высунулась и стала глядеть вниз. Повиснув в воздухе,(40) бомба осветила реку и узкую полоску переправы. Через переправу проходила прямая дорога, по ней двигались темные квадратики машин.

Зажегся прожектор, за ним еще несколько. Лучи медленно шарили по небу в поисках самолета.

- Леля, будем бомбить с планирования,- сказала Руфа, и летчица послушно убрала газ, сбавив обороты мотора. Теперь ПО-2 почти неслышно снижался в направ­лении цели. Нужно было спешить, чтобы бросить бом­бы, пока самолет не обнаружили.

     - Левее, левее... Ныряй под прожектор!

Леля ловко спикировала, так что луч прошел выше самолета.

- Сейчас буду бомбить. Держи курс. Чуть правее...Еще немного... Так!

Самолет слегка качнуло: это отделились одна за другой несколько бомб. Руфа взглянула на высотомер. Он показывал шестьсот метров. Леля продолжала пла­нировать. В тишине ухнули взрывы. Серия бомб пере­крыла переправу , причем одна из бомб попала в самое основание.

- Отлично! - сказала Леля.

Руфа промолчала. Ей было приятно услышать по­хвалу из уст своей летчицы: обычно Леля не хва­лила ее.

Застрочили зенитные пулеметы, сначала наугад. Но вот Леля сказала:

- Высота небольшая, больше снижаться нельзя. Я дам газ.

Внизу услышали самолет. Лучи метнулись к нему, совсем близко запрыгали огненные зайчики. Пах-пах! Пах-пах-пах!

            Стало очень светло: лучи скрестились. Внизу ярким слепящим светом горели зеркала. Леля на полной (41)скорости, выжимая из самолета все, что могла, уходила к линии фронта. Но лучи скользили вместе с самоле­том, не выпуская его из перекрестья.

Внезапно Руфа почувствовала короткий толчок снизу. Чем-то обожгло ногу. Она ощупала унт, но ни­чего подозрительного не обнаружила. И тут раздался встревоженный голос Лели:

- Мотор барахлит...

Действительно, мотор фыркал, давал перебои и ни­как «не забирал».

Леля подкачивала шприцем бензин, пыталась как-то поддержать работу двигателя... А в моторе что-то стучало... Высота падала... Четыреста метров, триста...

Руфа теперь смотрела только на землю. Впереди поперек курса проходила шоссейная дорога. По ней шли машины. Садиться здесь значило тут же попасть к немцам. Уж лучше - прямо в машины...

Мотор стучал, давал перебои, но тянул все-таки... Леля старалась лететь на небольшой скорости, очень осторожно, и высота хотя и уменьшалась, но постепенно.

- Может быть, дотянем?

- Попытаемся,- неопределенно ответила Леля.

      К аэродрому они прилетели на высоте пятьдесят метров. Леля посадила самолет с ходу. И только тогда, когда она зарулила самолет на место и выключила мотор, Руфа сказала ей:

Леля, помоги мне. Я не могу вылезти...

Что с тобой?

Нога... Что-то с ногой.

- Я сейчас вызову санитарную машину,- предло­жила Тося Вахромеева, механик.- Вообще, я вижу, вас там здорово потрепали. Мотор поврежден, вон, сколько пробоин в крыле...

Она побежала за машиной.(42)

Нога у Руфы распухла и почти не двигалась.

- Что ж ты молчала? - укоризненно сказала Леля.

- А чем бы ты мне помогла?

Приехала «санитарка», И Руфу усадили в нее. Докладывая командиру полка, Леля сказала коротко:

      - Задание выполнено. Переправа повреждена. Штурман Гашева, кажется, ранена. Самолет неисправен.

Она ни словом не обмолвилась о том, что пришлось пережить им с Руфой. Бершанская посмотрела на нее долгим, проницательным взглядом и все поняла сама.

-Был сильный обстрел?

-Три крупнокалиберных пулемета. А как Гашева?

-С ногой у нее что-то.

У Руфы оказалось легкое, поверхностное ранение. Пуля скользнула по ноге и застряла в металлических прутьях сиденья. Во время полета рана кровоточила, и нога затекла.

Три дня Руфа не летала. От связного летчика из ди­визии Михаил узнал о случившемся. На следующий день, возвращаясь с боевого задания, уже на рассвете, он прошел на бреющем полете над аэродромом девушек и бросил на старт записку для Руфы.

С этих пор они стали пользоваться таким способом связи. Иногда и Руфа сворачивала с маршрута немного в сторону, туда, где находился аэродром «братцев», и посылала Михаилу воздушную почту.

Однажды Руфе сообщили, что Михаил не вернулся с задания и неизвестно, что с ним. Но уже через день Руфа получила письмо, где в обычном для него стиле Михаил писал: «Все в порядке. Немного задержался с возвращением. Просто решил выяснить, что делается на передовой, почему там наши не наступают...»(43)

На самом же деле все было не так просто и весело. На подбитом самолете он едва-едва дотянул до линии фронта и приземлился у самых передних траншей...

Наступление на Кубани продолжалось. Наши вой­ска оттесняли противника все дальше и дальше на Та­манский полуостров. К концу весны линия фронта ста­билизировалась. Гитлеровцы укрепились на так назы­ваемой «Голубой линии» - оборонительной полосе, ко­торая тянулась вдоль речек и плавней от Черномор­ского побережья южнее Новороссийска до Темрюка на Азовском море. Эта линия обороны была названа «го­лубой» именно по той причине, что проходила она вдоль водных преград.

Всю весну и лето 1943 года здесь шли жаркие бои на земле и в воздухе. В это время в небе Кубани сража­лись знаменитые асы Покрышкин, братья Глинка и многие другие летчики 4-й воздушной армии генерала Вершинина. Женский авиаполк, который теперь стал называться 46-м гвардейским, воевал на Кубани в те­чение шести месяцев, принимая участие во всех круп­ных операциях.

...В апреле станица Пашковская, расположенная под Краснодаром, утопала в белом тумане цветущих садов. На большом аэродроме стояли в капонирах ПО-2. От­сюда девушки летали бомбить врага к станице Крым­ской, к Новороссийску и Темрюку. На краю аэродрома уже возвышались четыре свежих холмика – могилы погибших летчиц. Одной из них, Дусе Носаль, было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Дуся Носаль считалась лучшей летчицей полка. Над целью, около Новороссийска, ее ПО-2, освещенный луной, был обнаружен вражеским истребителем. Враг неожиданно атаковал самолет и выстрелом из пушки (44) убил летчицу. Штурман Глаша Каширина привела са­молет на аэродром. Ей было трудно: тело убитой лет­чицы сползало вниз, давило на ручку управления.

Время от времени Глаше приходилось бросать управ­ление, вставать и подтягивать Дусино тело кверху...

Когда в полку была создана еще одна, третья, эс­кадрилья, командиром ее назначили Лелю Санфирову, а штурманом Руфу Гашеву. Девушки много летали.

Летали каждую ночь. С вечера до утра.

...Они не вернулись в ночь на первое мая. Их долго ждали, дежурили на аэродроме, но они так и не при­летели.

Праздник был омрачен. Днем десяти летчицам тор­жественно перед строем полка вручали ордена. Каж­дая подходила к столу, и командир дивизии поздравлял ее и передавал ей награду. А два ордена некому было получить, и они остались лежать на столе в красных коробочках. Два ордена Красного Знамени...

Только три дня спустя все выяснилось.

       ...Когда обстрел прекратился, Руфа еще раз огляну­лась: на земле, в самом центре развилки дорог, горела автомашина, одна из тех, которые она бомбила. Тем­ный дым клубился над дорогой.

-Посмотри, Леля, горит! Машина горит! - ска­зала она в переговорную трубку.

Но Леля не ответила, и Руфа сразу почувствовала: что-то произошло. Стояла тишина. Такая удивительная тишина, какой в полете не бывает. Эта тишина резала слух.

Она взглянула на мотор: винт замер, широко рас­кинув неподвижные лопасти. В передней кабине Леля, пытаясь запустить мотор, нагибалась, двигала рычаги.

Винт был неподвижен. Самолет планировал, теряя вы­соту, и стрелка высотомера скользила от цифры к циф­ре в сторону нуля.(45)

 

Наконец Леля произнесла:

- Все. Не запускается.

- Что, попали в мотор, Леля? - спросила Руфа,

хотя и так все было ясно.

- Да. Еще когда ты бомбила.

Включив свет в кабине, Руфа нашла по карте то

место, где находился самолет, и моментально опреде­лила, что до линии фронта не дотянуть.

    - Сколько остается до линии фронта? Успеем?­

услышала она Лелин голос.

Можно было сразу же уверенно сказать «нет», но так не хотелось произносить это «нет», что она, помед­лив, ответила:

     - Точно не знаю... Держи курс 80 градусов. Так ближе всего.

    - Руфа, скажи мне, сколько минут до линии фронта,- повторила Леля настойчиво.

    - Десять.

     Высота быстро падала. Было ясно: придется са­диться на территории, занятой немцами. Обе девушки разглядывали землю: под ними проплывали черные массивы леса, неширокая бегущая змейкой река, в лесу - серые прогалины.

Леля предложила выбрать для посадки одну из та­ких прогалин и подвернула самолет так, чтобы лететь вдоль нее.

Подсвети у самой земли ракетами,- попросила она.

           Зачем? Лучше в темноте... Чуть-чуть все-таки видно...

Леля не стала настаивать. Конечно, ракеты не по­могут: все равно на второй круг не уйдешь. А немцы обратят внимание. Руфа права. Лучше в темноте...

Было так тихо, что Руфа слышала, как тикают часы на приборной доске. Тишина эта угнетала. Оторвав (46) взгляд от земли, Руфа посмотрела вверх, на звезды, мерцающие в небе, на светлую полоску Млечного Пути над головой. Кто знает, может быть, она никогда боль­ше не увидит ни этих звезд, ничего...

      _ -Леля,- позвала она,- я хочу... давай с тобой простимся... На всякий случай...

      _ -Глупости! Приготовься к посадке!

      Земля приближалась. Самолет летел по центру про­галины, с обеих сторон под крыльями тянулась гра­ница леса. Ухватившись за борта кабины, Руфа сле­дила за тем, как вырастают по бокам темные стены.

Ракетницу она все-таки держала наготове.

Слева совсем близко мелькнули деревья... Справа...

Сейчас - земля... Толчок! Машина, резко, с треском развернувшись, остановилась, накренившись набок.

      Руфа больно стукнулась лбом обо что-то, и тут же ее прижало к борту кабины. Она пошевелилась, села. Потерла ушибленное место и позвала сначала тихо, прислушиваясь к собственному голосу, потом громче:

- Леля! Леля!

       Молчание. Тогда, поднявшись во весь рост, она уви­дела, что Леля сидит неподвижно, уткнувшись головой в приборную доску. Нужно было спешить, и Руфа, вы­бравшись из кабины, стала тормошить подругу.

_ -Леля, Лелечка! Что с тобой? Очнись, Леля! Оч­нись...

Та медленно подняла голову, потрогала рукой.

_ -Ты сильно ушиблась, да? Ну, ответь!

- Дерево... зацепили...

Самолет лежал, накренившись, в каком-то странном положении. Вся левая плоскость была исковеркана. Шасси подкосилось.

        Недалеко в лесу стреляли ракеты. Не их ли это ищут? Возможно, заметили, как садился самолет.

            - Ты можешь идти, Леля?(47)

- Пойдем,- коротко ответила она, снова превра­щаясь в прежнюю Лелю, которая все может.

Они покинули разбитый самолет и поспешили к реке. Эту речку Руфа отметила еще в воздухе, когда они садились. Некоторое время шли по берегу.

Пистолет был один, у Руфы. Она отдала его Леле. - Возьми, ты командир.

Ориентируясь по звездам, двигались на восток.

В темноте по толстому бревну перебрались через овраг и снова долго шли по лесу. Начало светать. Лес кон­чился. Они двигались вдоль дороги по открытому ме­сту. Днем идти здесь было опасно, и, выбрав в стороне от дороги глубокую воронку, они просидели в ней до вечера. Слышали, как мимо прошла группа солдат. Потом два телефониста, переругиваясь, тянули провода связи. По дороге часто проезжали машины, мотоциклы.

     С наступлением темноты сверху донесся знакомый

            звук: это летели на боевое задание ПО-2.

     - Слышишь?

     Они долго глядели в вечернее небо, где, постепенно удаляясь, рокотал ПО-2, ночной бомбардировщик, та­кой родной маленький самолетик...

Ночью опять шли, а потом ползли. Впереди то и дело взвивались вверх ракеты. Там была линия фронта, проходившая вдоль железной дороги.

Вперед продвигались все медленнее, переползая от кустика к кустику, от воронки к воронке. Иногда пе­ребегали, низко пригибаясь к земле. Все время они ста­рались держаться вместе. Но однажды где-то рядом застрочил пулемет. Это было уже близко от железной дороги. Девушки бросились в разные стороны и в тем­ноте потеряли друг друга. Долго они звали шепотом и искали одна другую, пока, наконец, не нашли. Обра­довавшись, крепко обнялись, как после продолжитель­ной разлуки. (48) Когда железная дорога была уже рядом, они при­таились в кустах, выжидая удобный момент. Ракеты взлетали вверх методически, через определенные про­межутки времени. Выбрав перерыв между вспышками, Руфа и Леля перебежали железнодорожное полотно.

Раздалась пулеметная очередь. Испугавшись, что их заметили, девушки залегли в низком кустарнике.

Началась перестрелка. Трудно было определить, кто и откуда стреляет. Переждав немного, девушки по­ползли дальше. Вскоре наткнулись на воду. Начина­лись кубанские плавни, те самые, что так хорошо всегда видны сверху, с самолета.(49) Небо постепенно бледнело. Наступал рассвет. Надо было снова затаиться до ночи. Они выбрали в плавнях глухое место, заросшее высоким камышом, и уселись на большой коряге, выступающей из воды.

Обе ничего не брали в рот уже вторые сутки.

- Страшно хочется есть...

Руфа вспомнила, что где-то читала, как Бауман тюрьме потуже затягивал ремень, когда чувствовал сильный голод.        

-Леля, затяни ремень потуже,- сказала она.

- Зачем?

- Не так будет хотеться есть.

Леля улыбнулась и ничего не ответила. Потом по­грустнела и, глядя куда-то в сторону, негромко произ­несла:

- Сегодня второе мая. День моего рождения.

- Правда, Леля? Поздравляю... Ну что же тебе по­дарить?

      Машинально Руфа сунула руку в карман брюк и вдруг обрадовано воскликнула:

      - Есть!_ Есть подарок! Вот...

      Она достала два семечка. Два.. Больше не было, сколько ни шарила Руфа в карманах.

В плавнях они провели целый день. Изредка непо­далеку ухал миномет. Временами слышна была пере­стрелка. По очереди девушки спали, вернее, дремали, каждую минуту открывая глаза. Вокруг них прыгали птицы, весело переговариваясь на своем птичьем языке. Их можно было даже потрогать рукой - они не боялись людей. По-весеннему грело солнце.

Вечером выбрались из плавней и долго шли зарос­лями, а потом лесом. Случайно наткнувшись на шалаш, замерли в испуге - что делать? В шалаше заговорили по-немецки, и девушки бросились бежать. Едва они успели спрятаться за каким-то бугорком, как два(50) немца, встревоженные шумом, выскочили из шалаша и застрочили наугад из автоматов. Постояли еще неко­торое время, прислушиваясь, потом один из них ушел в шалаш, а другой остался караулить. Он то ходил, на­певая что-то, то садился, и только к утру, когда начало рассветать, задремал. Девушки осторожно, чтобы он не услышал, отползли в сторону.

Снова шли они по лесу до тех пор, пока не стало совсем светло. Тогда решили, что одна из них влезет на дерево и посмотрит, далеко ли тянется лес.

На пригорке у оврага стоял ветвистый дуб. Руфа забралась на него и на сплетении толстых веток, в углублении, увидела стреляные гильзы. Здесь сидел разведчик или снайпер. Чей? Может быть, свой?

       Она хотела, уже было лезть выше, как вдруг услы­шала громкий голос Лели:

       _ -Стой! Руки вверх!

       Руфа взглянула вниз и ахнула. Леля стояла, напра­вив дуло пистолета прямо на солдата, который, ви­димо, поднимался из оврага. Солдат с растерянным видом поднял руки. Оружия при нем не было.

_ -Не двигаться! Отвечай - кто такой?

Тот, недоуменно озираясь, смотрел то на Лелю, то на Руфу, спрыгнувшую с дерева. Судя по форме, это был наш, советский солдат. Совсем еще молодой па­рень, круглолицый, с веснушками.

_ -Ну, отвечай! Или я буду стрелять!

-Да я... Тут вот вышел на минуту. Вода там, в овраге...

- Где твоя часть?

           -Тут, недалечко... За бугром

 

Парень то растерянно улыбался, то испуганно та­ращил глаза, когда Леля сердитым голосом задавала ему вопросы(51) -А где немцы?

     - Да тут, рядом, за леском... недалечко,- он кив­нул головой.

- Покажи документы. Ладно, опусти руки.

Солдат порылся в кармане, виновато протянул не­большую книжечку.

     - Эх, ты! - сказала Леля.- Что ж ты так? А если б тебя немцы?

Парень помялся, не зная, что ответить.

- Так я ж вижу - вы свои...

- Свои... А может быть - чужие! Откуда ты зна­ешь? Ну, веди нас к командиру!

В тот же день они приехали на машине в свой полк.

- Девочки, Леля и Руфа вернулись!_

Весть моментально разнеслась по полку. Их обни­мали, расспрашивали, поздравляли с наградой... А они, грязные, усталые, похудевшие за эти дни, вяло отве­чали на вопросы, через силу улыбались. Им хотелось спать, только спать...

 

Лето 1943 года на Кубани было трудным. «Голубую линию» Гитлеровцы удерживали прочно, очевидно рас­считывая сделать ее плацдармом для наступления.

Отходя с Северного Кавказа, из-под Ставрополя и Май­копа, враг стянул сюда большие силы, много техники и средств ПВО и сосредоточил все это на сравнительно небольшой площади Таманского полуострова.

Каждую ночь ПО-2 летали бомбить немецкий перед­ний край, укрепленные районы и ближние тылы. Ново­российск, Анапа, Крымская, Гостагаевская, Варени­ковская, Темрюк...

            Для того чтобы в течение ночи сделать как можно больше боевых вылетов, полк обычно еще до наступления темноты перелетал поближе к линии фронта, на так называемый аэродром под скока. Отсюда девушки летали всю ночь, а утром снова возвращались на основ­ной аэродром. Иногда экипажи успевали слетать нацель по десять - двенадцать раз за ночь. Это было очень утомительно.

Часто, когда днем после боевой работы Руфа спала коротким тревожным сном, ей снились прожекторы. Широкие ярко-белые лучи качались в темноте, спле­таясь в живые сети. Она просыпалась, стараясь ото­гнать тяжелые видения. Но как только закрывала глаза, снова вспыхивали огни и в темноте шарили лучи...(52)

С тех пор как Руфу назначили штурманом эскад­рильи, у нее появилось много дополнительных забот. В эскадрилью влились молодые штурманы из числа тех девушек, которые сначала работали вооруженцами, но здесь же, в полку, переучились на штурманов. Сни­ми нужно было заниматься, объяснять теорию и прак­тику штурманского дела. Времени у Руфы не хватало. Много занималась с молодыми штурманами и Женя Руднева, штурман полка, с которой Руфа училась в университете. Она организовала даже что-то вроде по­стоянных штурманских курсов.

Кроме того, в полку была создана четвертая эскад­рилья. Прибывали новые летчицы, кoтopыe не имели боевого опыта и никогда не летали ночью. Свои первые боевые вылеты они совершали с лучшими штурманами, и Руфе часто приходилось «вывозить» молодых летчиц.

Непрерывные ночные бомбежки, видимо, настолько беспокоили гитлеровцев, что сюда, на Кубань, они пе­ребросили авиационную часть, состоящую из ночных истребителей. Немецкие асы стали охотиться по ночам за тихоходными ПО-2. Обычно немецкий истребитель, патрулируя в воздухе, ждал, когда прожекторы поймают самолет. Тогда он давал ракету - сигнал «Я­(53) свой». Зенитки не открывали стрельбы, и лучи вели ПО-2 в полной тишине. Истребитель же подходил к са­молету вплотную и расстреливал его.

Так в одну из ночей были сбиты и сгорели в воз­духе четыре ПО-2. Восемь девушек, летчиков и штур­манов, погибли в эту ночь...

Однажды Леля и Руфа получили задание бомбить скопление немецких войск и боевой техники под Ново­российском. Обычно бомбить приходилось фугасными или осколочными бомбами, а в этот раз оружейники подвешивали под самолеты контейнеры, наполненные горючей смесью. При ударе контейнера о землю жид­кая смесь воспламенялась.

- Руфа, мы вылетаем первыми. Пусть по быстрее подвесят,- сказала Леля.

Возле самолета уже лежали два больших фанерных контейнера сигарообразной формы. Девушки-воору­женцы ловко подняли и подвесили один контейнер на замок под правое крыло, потом подняли второй и под­весили под левое.

- Готово.

Леля и Руфа заняли свои места.

     ...Слева под крылом медленно проплывал Новорос­сийск. Безмолвный город. Ни огонька, ни выстрела. Плавным полукругом изгибался берег Цемесской бух­ты, а там, где залив кончался и начинался широкий морской простор, сверкала узкая лунная дорожка.

Вот и шоссейная дорога, идущая к городу с севера. Где-то здесь, в лощинах, сосредоточились немецкие вой­ска. Руфа внимательно вглядывалась в темнеющие по­лосы лощин. Наконец, скомандовала Леле:

     - Держи правее на пятнадцать градусов. Еще чуть. Вот так.

     Прицелившись, сказала еще раз:

     - Держи так... Буду бомбить.(54)

Самолет качнуло: контейнер с горючей смесью, ви­севший под левым крылом, отделился. Руфа еще раз дернула за рычаг, чтобы сбросить второй, тот, что ви­сел под правым крылом. Но тупой нос контейнера по­ прежнему выступал вперед из-под передней кромки крыла. Не отрывая глаз от освещенного луной контей­нера, она дергала и дергала рычаг. Изо всех сил. Хо­лодный пот выступил у нее на лбу. Самолет летел, на­кренившись вправо: контейнер был тяжелый.

_ Что случилось? - спросила Леля.

Руфа молча дернула рычаг обеими руками еще раз. В этот момент рявкнула первая зенитка. Включились прожекторы. Их было четыре.

      - Руфа, в чем дело? - нетерпеливо спросила Леля опять.

      - Да вот... Никак не сбрасывается... контейнер.

      _ А ты посильнее дерни! Порезче!

- Все равно никак.

_ Попробуй еще. Дергай, пока не упадет!

Леля ввела самолет в вираж, кружась над целью. Широкий луч прожектора скользнул по самолету и замер. К нему присоединились остальные.

Ну вот, не хватало еще этого,- подумала Руфа.

_ Ну, как? - донесся Лелин голос.

_ Не могу! Не получается! - с отчаянием в голосе крикнула ей Руфа. 

- Ну-ка я попробую...

И Леля, переведя самолет в пикирование, резко сде­лала «горку». Потом еще одну... Контейнер не сбрасы­вался.

Самолет летел в перекрестье лучей, цепко ухватив­шихся за него. Разрывы зенитных снарядов, ложив­шиеся выше, постепенно приближались.

             -Подожди, Леля... Одну минуту...(55)

           -Ты что задумала? Назад! - крикнула Леля, увидев, что Руфа вылезает на крыло.- Сейчас же вер­нись!

Но Руфа не слушала ее. Выбравшись из кабины и держась за борт, она присела, а потом легла на крыло. Ветер свистел в ушах, оглушали раскаты зенитных раз­рывов. Было так светло от ярких лучей прожекторов, что Руфе казалось, будто там, внизу, видят ее на крыле и стреляют именно в нее...

- Руфочка, не надо, слышишь...

       Склонившись к правому борту кабины, Леля умо­ляла ее вернуться. Потом замолчала. Она ничего не могла сделать. Старалась только вести самолет как можно осторожнее. А это было трудно: к весу контей­нера прибавился еще вес Руфы, и крен усилился...

Прижавшись всем телом к поверхности крыла, ухва­тившись рукой за ленту-расчалку, соединяющую верх­нее крыло с нижним, Руфа медленно подползала к пе­редней кромке. Туда, где светлел контейнер. Леля следила за каждым ее движением, боясь ше­лохнуться, переживая с ней каждое движение. Ей ка­залось, что не Руфа, а сама она ползет по крылу, каж­дую секунду рискуя сорваться.

Вот Руфа протянула руку  к контейнеру и попыта­лась раскачать его. Но он не поддавался. Тогда она осторожно подтянулась на руках поближе и стала от­винчивать болты крепления. Все напрасно – контейнер не сбрасывался. Передохнув, она опять стала раскачи­вать контейнер...

Лучи прожекторов постепенно, один за другим, ос­тавили самолет. Они переключились на другой ПО-2, который прилетел к цели и готовился бомбить ее. Мыс­ленно Леля повторяла: «Руфочка, ползи назад. Ну, до­рогая. Скорее. Назад....(56)

Убедившись, что контейнер не сбросить, Руфа завер­нула винты, закрепив его в прежнем положении. Осторожно начала отползать. И только теперь ей стало страшно. Она почувствовала, как дрожат руки от на­пряжения, как тяжело ползти по гладкому крылу под напором встречного ветра...

Возле кабины она поднялась на ноги, держась рукой за борт. Оставался еще один шаг, один-единственный. Но силы вдруг покину ли ее. Ноги налились свинцом и, словно чужие, не повиновались. Борт кабины вы­скальзывал из ослабевшей руки.

- Ну, Руфочка, держись! Держись!

     Лелин голос донесся откуда-то издалека, будто во сне... Огромным усилием воли она заставила себя сде­лать еще шаг - и перевалилась за борт, упала в ка­бину.

Сначала Леля молчала. Потом, минуты через две­-три, когда Руфа пришла в себя и, как ни в чем не бы­вало, спокойно произнесла: «Леля, возьми левее, вон на тот пожар»,- вдруг набросилась на нее:

- Ты что это придумала! Дуреха!! Соображаешь ты что-нибудь?! Да ты понимаешь, что могло слу­читься? Понимаешь?!

- Я должна была сделать это, Леля. Иначе...

- Иначе, иначе...

- Ну, ничего же не случилось,- успокаивала ее Руфа.

Они обе умолкли, думая о том, что впереди их ждет еще одно испытание. Справа у передней кромки крыла светлел контейнер, наполненный горючей жидкостью. Толчок при посадке - и контейнер упадет, жидкость воспламенится...

     При подходе к аэродрому Руфа выстрелила две красные ракеты - сигнал бедствия.

     - На всякий случай... при посадке... будь готова выскочить из самолета.(57)

            Леля говорила отрывисто, и Руфа чувствовала, что вся она собрана и напряжена до предела. На посадку зашли так, чтобы приземлиться подальше от стартовых огней и самолетов.

На старте зажгли посадочный прожектор, и свет его упал на поле. Площадка не была идеально ровной, и даже при самом плавном приземлении возможны были толчки.

До последнего момента, когда колеса коснулись земли, Леля удерживала самолет от крена. Покачи­ваясь, он побежал по освещенному полю. Приземление было отличным, без единого толчка. Контейнер все также виднелся из-под крыла.

Пробежав немного по земле, самолет остановился. Леля медленно зарулила в сторону и выключила мотор. Со старта уже бежали техники и вооруженцы.

Обе облегченно вздохнули...

 

В сентябре 1943 года советские войска, прорвав «Голубую линию», пошли в наступление. Штурмом был взят Новороссийск. В этом штурме принимала участие группа из десяти экипажей женского авиаполка. Они были отправлены в район Геленджика, откуда летали бомбить передний край и оборонительные позиции врага под Новороссийском. Руководила этой группой заместитель командира по летной части Серафима Амосова. «Голубая линия» была прорвана в несколь­ких местах, и вскоре весь Таманский полуостров был освобожден от захватчиков.

Полк двигался вперед, перелетая все ближе к Крыму.

В освобожденных станицах местные жители расска­зывали девушкам о том, что говорили немцы о женщи­нах-летчицах. «Ночные ведьмы» - так называли их гитлеровцы, утверждая, что это женщины-бандиты, вы­пущенные из тюрем... (58) Жители рассказывали, как  удач но бомбили девушки, показывали, где ложились бомбы, где стояли немецкие зенитки и прожекторы.

За участие в освобождении Таманского полуострова 46-й гвардейский авиационный полк получил наимено­вание «Таманский». Полгода в ночном кубанском небе - срок немалый. Шестнадцать летчиц и штурма­нов полка отдали свои жизни в этих боях.

В небольшом рыбачьем поселке Пересыпь полк за­держался надолго, до весны1944 года. Поселок был расположен на крутом берегу Азовского моря. Через него проходила дорога от Темрюка к Керченскому про­ливу.

Самолеты стояли на ровной площадке рядом с по­селком. Площадка кончалась крутым обрывом - даль­ше, внизу, плескалось море...

Отсюда в течение нескольких месяцев девушки ле­тали через пролив в район Керчи. Весь Керченский полуостров был забит прожекторами и зенитной артил­лерией. К тому же глубокая осень, зима и начало вены не баловали хорошей погодой. Частые штормы, силь­ные северо-восточные ветры, низкая облачность, наго­няемая с моря, усложняли и без того тяжелые полеты.

       Сначала там, за проливом, не было ни клочка «сво­ей» земли. Потом десантники захватили часть прибреж­ного района южнее Керчи.

При высадке морского десанта поднялся шторм. Ка­тера, мотоботы, танкеры, на которых плыли под вра­жеским огнем десантники, разбросало по всему Кер­ченскому проливу, и только немногие из них достигли крымского берега. Здесь, в районе небольшого поселка

Эльтиген, десантники закрепились и держались в тече­ние полутора месяцев, отрезанные от основных сил. Подбросить подкрепления с Большой земли было невозможно: гитлеровцы блокировали все подходы с моря. (59) Моряки сидели без продовольствия, кончались

боеприпасы. Им прихо­дилось рассчитывать исключительно на соб­ственную выдержку и

 стойкость. А гитлеров­цы напирали, пытаясь сбросить десант в море.

Тогда на помощь десантникам были по­сланы самолеты ПО-2. В течение многих но­чей девушки летали к Эльтигену. Снижаясь над поселком, с малой высоты сбрасывали они морякам мешки с боеприпасами, медика­ментами, картошкой и сухарями.

Одна из таких но­чей особенно запомни­лась Руфе. Погода бы­ла отвратительная - низкая облачность, сильный ве­тер у земли, временами дождь.

Леля дежурила по полетам, и Руфа летела на зада­ние с другой летчицей  Верой Тихомировой.

- Погодка что надо! - сказала Вера, забираясь в кабину - Вряд ли нас там ждут сегодня...

-Тем лучше,- ответила Руфа.- Может быть, об­стрела не будет.

Однако обстрел был. Как только самолет, пролетев над Керченским проливом, стал приближаться к бе­регу, открыли огонь немецкие морские катера. Перед мотором, рассекая тьму, взметнулись огненные трассы.

     - Вправо, вправо отверни! - сказала Руфа.(60)

Вера бросила самолет в сторону, но и там стреляли. Самолет летел низко, на высоте не более ста пятидесяти метров, и немцы находили его не только по шуму мо­тора - в темноте светились голубоватые выхлопы пла­мени из патрубков.

     Убрав газ, Вера лавировала между пулеметными трассами. Высота падала.

Но вот под крылом зачернел берег. Катера остались позади. Руфа всматривалась в очертания береговой ли­нии. Подправив курс, сказала:

- Видишь, поселок чуть левее. И светлое пятно. Заходи прямо на него. Только давай пониже спус­тимся.

Внизу, на площадке у школы замигал огонек. Кто­-то из десантников с помощью карманного фонарика показывал, куда бросать мешки. В ответ Вера поми­гала ему самолетными огнями. Фонарик погас. С вы­соты двадцати - тридцати метров Руфа бросила мешки на площадку у светлого здания школы. Снова засигна­лил фонарик: видно, ждали.

Обратно летели в сплошной темноте. Над проливом шел дождь. Чернота ночи сгустилась, и Руфе казалось, что самолет летит где-то в бездонной пропасти.

Ветер усилился. Море штормило. Дул знаменитый норд-ост. Самолет летел против ветра, продвигаясь впе­ред очень медленно.

Стартовые огни на аэродроме горели непрерывно, посадочную полосу освещал прожектор. Самолеты за­ходили на посадку один за другим. Видно было, как на земле каждый садящийся самолет встречают техники и вооруженцы, которые сразу же бросаются к нему, как только колеса коснутся земли. Самолет рулит, а они удерживают его за крылья и хвостовое оперение, чтобы не перевернуло порывом ветра...(61)

Когда Вера посадила самолет, кто-то крикнул:

- Полеты запрещены!

Действительно, в такую погоду летать было почти

невозможно. Но все знали - моряки сидят на плац­дарме без еды, без патронов. И хотя командир полка запретила полеты, она все же разрешила нескольким наиболее опытным экипажам продолжать боевые вы­леты.

К Руфе подбежала Леля, дежурившая на старте. - Ну, как ты, Руфочка? Полетишь еще?

- Конечно. Вера готова.

- Я знаю...

Почему-то Леле не нравилось, когда Руфа летала с другими летчицами...

До утра Руфа с Верой слетали к Эльтигену еще два раза. На своем маленьком ПО-2 сквозь дождь и непо­году пробивались они к крымскому берегу. Зато как благодарили потом летчиц те моряки, которым удалось выйти живыми из этого кромешного ада.

В одну из напряженных боевых ночей над целью загорелся самолет Жени Рудневой. В ту ночь Женя, штурман полка, «вывозила» молодую, недавно прибыв­шую летчицу Прокофьеву.

Леля и Руфа уже возвращались с цели, когда за­жглись прожекторы. Руфа оглянулась и увидела в пе­рекрестье лучей самолет. Ярко освещенный, он казался светлым, беззащитным мотыльком. Вдруг снизу за­строчила автоматическая зенитная пушка «Эрликон». Это была та самая пушка, от которой Руфа с Лелей только что благополучно ускользнули.

Лучи прожекторов крепко держали маленький свет­лый самолетик, оказавшийся в самом центре разрывов. Но что это? Руфа заметила на самолете красное пятно... Пятно быстро увеличивалось, и скоро огонь охватил всю машину.

- Горит самолет, Леля! (62)

- Кто вылетел за нами?

- Не знаю.

С земли взметнулись фонтаны огня. Четыре. Один за другим. Разрывы бомб. Это отбомбился по цели го­рящий самолет...

ПО-2 продолжал лететь на запад, не разворачиваясь. Руфа увидела, как вспыхнули огоньки, зеленые, белые, красные: это рвались ракеты. Они хранились в кабине штурмана. А может быть, в кармане комбинезона.

Вскоре самолет стал разваливаться на части. Вниз падали пылающие куски...

На земле девушки узнали: вернулись все самолеты, кроме одного, на котором вылетели Прокофьева и Руд­нева. Та самая Женя Руднева, у которой «не ладилось с  физкультурой». Женя, которую Руфа хорошо знала еще по университету: девушка была влюблена в астро­номию, писала научные статьи, и ей прочили будущее ученого. Женя, которая блестяще освоила штурман­

скую профессию, и ее, новичка в авиации, не побоялись назначить штурманом полка. Женя, которую все в полку любили за человечность и душевную мягкость,

за неутомимость и бесстрашие...                   

Утром после полетов к Руфе подошла Ира Рако­больская, начальник штаба полка. Собрались и другие университетские подруги Жени: Катя Рябова, Дуся Пасько, Аня Еленина, Лариса Радчикова...

      -Как-то не верится, что Жени нет... Просто в го­лове не укладывается...

     - Полк без Жени - это невозможно...

      Говорить не хотелось. Несмотря на то, что в полку было уже немало потерь, всех потрясла гибель Жени.

А спустя два дня началась операция по освобожде­нию Крыма. После интенсивной артиллерийской под­готовки и бомбардировщики с воздуха немецких позиций наши войска перешли в наступление. (63)

Гитлеровцы отступали. Колонны машин шли ночью с включенными фарами, чтобы не свалиться с обрыва на крутых горных дорогах. И каждую ночь летали де­вушки бомбить эти автоколонны. Бомбили они и немец­кий аэродром под Севастополем. Дважды Руфе удава­лось бросить бомбы прямо по старту, где стояли гото­вые к вылету самолеты.

Крым был освобожден в течение месяца. Девятого мая взвился красный флаг над Севастополем, а еще через два дня война в Крыму кончилась.

 

Большой перелет из Крыма на Смоленщину девушки совершили на своих ПО-2 в несколько этапов, делая остановки в Мелитополе, Харькове, Курске, Брянске. 46-й гвардейский Таманский полк был передан в состав 2-го Белорусского фронта.

Конечный пункт - аэродром в Сеще, где до войны была крупная авиационная база. Потом этот большой аэродром использовали гитлеровцы.

Когда Леля зарулила самолет на стоянку и выклю­чила мотор, первыми словами, которые произнесла Руфа, были:

- Какие чудесные березки! Леля, ты только по­смотри, совсем как под Москвой...

Целая роща тоненьких нарядных березок, опушен­ных первой зеленью, тянулась по краю аэродрома. А над ней синело майское небо. И вспомнилось Руфе родное Подмосковье... Н так вдруг потянуло домой!

Два с половиной года прошло с тех пор, как она уехала из дому на войну. Сколько дорог пройдено за это время!

Донбасс. Первые вылеты... Отступление жарким, пыльным летом 1942 года. Станицы, хутора и пехота, пехота, бредущая по дорогам... Потом - битва за Кавказ.(64) Полеты, полеты, над горами, в туман и непогоду... «Голубая линия», где за самолетами ПО-2 охотились вражеские ночные истребители... Керченский полуост­ров с плотным заградительным огнем, с лесом прожек­торов, с ветрами и штормовой погодой... И, наконец, Севастополь. Два длинных года, заполненных бомбами, взрывами, зенитками.

И вдруг - родные березки!

     Руфа смотрела и смотрела на них. Сердце защемило

радостно и тоскливо, и на мгновение ей показалось, что войны нет. Просто - роща в Подмосковье, и она, Руфа, в легком платье бежит по лесу. И солнечные пятна мелькают на зеленой траве.

Руфа шла по тропинке и ласково прикасалась рукой к белым тонким стволам. Стояла тишина. Та особенная лесная тишина, которую так хорошо слушать...

     Внезапно где-то недалеко раздался тяжелый взрыв.

3а ним еще один. Руфа остановилась, прислушиваясь.

     - Мины подрывают,- сказала Леля.- 3десь ведь   все было заминировано.

     И сразу исчезла тишина. Продолжалась война...

Прошел месяц, и 2-й Белорусский фронт двинулся в наступление. Вклинившись во вражескую оборону, наши войска расчленили силы гитлеровцев и быстрым темпом пошли вперед, оставляя позади отдельные не­добитые вражеские группировки, большие и маленькие.

Девушкам приходилось теперь летать не только за линию фронта - они часто бомбили крупные соедине­ния немецких войск, оказавшиеся в окружении и нежелающие сдаваться. Гитлеровцы бродили по лесам группами и в одиночку. Иногда, изголодавшиеся и ото­щавшие, они сами шли сдаваться.

Однажды днем во время перелета на новую пло­щадку Руфа заметила во ржи людей, которые пытались там прятаться.(65)

- Леля, давай посмотрим поближе. Подверни не­много вправо. Кажется, это немцы...

Пролетев бреющим над полем, девушки убедились, что не ошиблись. Во ржи действительно прятались немцы. Их было довольно много. Кое-кто из них даже попытался стрелять в самолет.

На аэродроме Леля и Руфа рассказали о том, что видели. Отряд, выделенный батальоном обслуживания, прочесал поле и захватил несколько десятков пленных.

Руфа видела потом этих пленных, которые под кон­воем уныло шли на сборный пункт. Теперь, когда гит­леровцы отступали под напором советских войск, они совсем не походили на прежних наглых «завоевате­лей.

Как-то раз Леля и Руфа получили задание бомбить днем. Большая группировка фашистских войск, ока­завшаяся в нашем тылу, надеясь прорваться к своим основным силам, упорно сопротивлялась. Сложить ору­жие гитлеровцы отказывались. Тогда в полк пришел приказ: выделить несколько экипажей и пробомбить лес, где засели гитлеровцы.

Лететь среди бела дня на ПО-2 было опасно. Фаши­сты были хорошо вооружены, а ПО-2 с его малой ско­ростью представлял собой прекрасную мишень.

Когда самолет приблизился к лесу, гитлеровцы от­крыли по нему огонь из всех имевшихся у них видов оружия. Стреляли из автоматов, пулеметов, зенитных

орудий...

      - Бросишь бомбы, и я сразу же спикирую. Приго­товься!- предупредила Леля.

      - Ладно. Еще немного... Буду бомбить по центру.

Осторожно - слева пулемет!

ПО-2 шел на небольшой высоте, чуть выше трехсот метров. Маневрировать было трудно: стреляли кругом. Руфа напряженно ждала момента, когда они окажутся(66) над центром леса. Рванула рычаг. Бомбы отделились от самолета.

- Давай!

Внизу грохнули взрывы, и сразу же Леля резко бро­сила машину к земле. Руфе даже показалось, что са­молет падает...

На бреющем девушки пролетели над лесом, над са­мыми верхушками деревьев, и вскоре оказались у сво­его аэродрома.

Когда самолет приземлился, подошла Бершанская.

- Спасибо, девочки.

Голос у нее был хрипловатый, и Руфа поняла, что командир полка все еще волнуется.

Механик Тося придирчиво осмотрела самолет. По­качала головой и как-то чересчур уж сердито сказала:

              - Хорошо, что долетели. Смотрите, что делается...

И она показала им десятки мелких пробоин по всей машине. Вид при этом у нее был такой, будто это они сами изрешетили самолет. Тося тоже волновалась.

                Спустя час гитлеровцы выслали парламентеров...

Через несколько дней перед на чалом полетов к Руфе подошла парторг полка Мария Рунт и сказала:

- Приехал представитель политотдела дивизии для вручения партийных билетов.

Кроме Руфы партийные билеты получили в этот день еще три девушки. Представитель политотдела по­здравил Руфу:

- Товарищ Гашева, мне очень приятно вручить партийный билет вам, отличному штурману не только полка, но и всей дивизии. Желаю вам дальнейших успехов!

Вечером из дивизии прилетел ПО-2 и привез боевую задачу. К Руфиному удивлению, из самолета вы­шел Михаил. Отдав пакет Бершанской, он подошел к Руфе.(67) - я только на пять минут. Летал за боевой задачей и для вас тоже прихватил. Наш аэродром отсюда ведь недалеко - в десяти километрах. Так что по пути...

Он всегда находил какой-нибудь повод, чтобы слетать в женский полк и хоть на минуту увидеть Руфу. И всегда оказывалось, что ему «по пути».

Руфа достала небольшую красную книжечку, кото­рую она спрятала в карман гимнастерки, и протянула            Михаилу.

- Вот, сегодня получила.

Он заулыбался.

- Очень рад за тебя. Прими от меня самые искрен­ние поздравления...

     Порывшись в кармане, он что-то вынул и вложил в Руфин партбилет.

- Что это? - спросила Руфа и покраснела, догадавшись, что это фотография.- Посмотреть

            можно?

     - Пока лучше смотри на меня. Я скоро улечу...

     Руфа рассмеялась. А Михаил тем временем достал свой партбилет и раскрыл его: там лежала фотография Руфы.

           -Откуда же это? Я ведь не дарила.

           -Это неважно. Рано или поздно...

     - Что рано или поздно?

     - Но ведь ты никому не дарила? - сказал Михаил не то вопросительно, не то утвердительно.

- Ладно, считай, что это я тебе дала фотографию. - Ну, вот и прекрасно. Именно этого я и ждал. Потом он вдруг стал серьезным.

- Вчера залетал в свою деревню. Недавно ее осво­бодили...

Руфа знала, что его старики жили где-то под Оршей. Михаил говорил ей об этом.(68)

- Ну, как родные? Живы?

- Живы  отец, мать, сестра... Все там, конечно, разорено. Плохо им было... Один брат партизанил. А вот второго... второго немцы расстреляли. За связь с партизанами...

Они помолчали. Потом Михаил тихо сказал:

-Мне пора.

- Счастливого пути!

- Тебе удачных полетов!

Он быстро зашагал к самолету.

Этой ночью во время полетов Руфа все время чув­ствовала, что в левом кармане гимнастерки лежит она, красная книжечка, билет члена Коммунистической пар­тии. Время от времени Руфа, как бы проверяя, на ме­сте ли партбилет, притрагивалась к груди и сквозь ткань комбинезона и гимнастерки прощупывала его плотную обложку.

      - Леля, давай постараемся чем-нибудь отметить этот день...

      - Все, что от меня зависит, пожалуйста!

В воздухе и на земле Руфа берегла каждую минуту, экономила каждый километр пути. Полет за полетом, на цель и обратно... Один, два, пять, семь... За ночь они с Лелей сделали восемь боевых вылетов, на два вылета обогнав остальные экипажи. Результаты были отлич­ные. Им удалось разбомбить склад боеприпасов. Вось­мой раз самолет взлетал уже утром, в предрассвет­ной мгле. Вернулись девушки последними, когда все летчики уже разрулили свои машины по сто­янкам.

- Ну, довольна? - спросила Леля.

- Еще бы!

Руфа усталым движением стянула с головы шлем.

Из-за деревьев вставало солнце нового дня.(69)

И вот уже освобождена Белоруссия. Стремительно продвигаясь вперед, войска 2-го Белорусского фронта вступили на польскую землю.

Был август. Полк стоял в бывшем помещичьем име­нии. Девушки летали бомбить врага за рекой Нарев, в районе польских городов Ломжа, Остроленка, Выш­кув.

В эти дни погибли летчица Таня Макарова и штур­ман Бера Белик. Их самолет был сбит немецким ноч­ным истребителем. Горящий ПО-2 упал возле передовой. Этот экипаж считался одним из лучших в полку. Де­вушки летали вместе с первого дня, почти три года.

После этого случая в полку появились, наконец, па­рашюты. До сих пор летали без парашютов: вместо них брали дополнительный груз бомб...

Как-то днем были проведены тренировочные прыж­ки с парашютом для тех, кто никогда не прыгал. Руфа прыгнула дважды. Все прошло отлично, и ей даже по­нравилось.

Вообще к парашютам относились недостаточно серьезно. И тогда уже, когда их ввели в обязательном порядке, девушки часто ворчали: «И так еле ноги во­лочишь после полетов, а тут еще парашюты тащить...»

Действительно, сделав за ночь по нескольку вылетов, девушки просто падали от усталости.

Но все же парашюты пригодились. И в первую оче­редь Руфа испытала это на себе...

...В ту декабрьскую ночь Леля и Руфа, уже сделав два вылета, поднялись в воздух в третий раз. Для Руфы это был восемьсот тринадцатый боевой вылет. Желез­нодорожная станция Насельск, которую они бомбили, находилась севернее Варшавы.

     Прицелившись, Руфа сбросила бомбы. Самолет об­стреляли. Развернувшись, Леля взяла курс домой.

           - Обстрел прекратился,- сказала Руфа.(70)

Далеко впереди поблескивала лента реки Нарев. Линия фронта была уже близко, когда Руфа вдруг уви­дела, что горит правое крыло. Сначала она не пове­рила своим глазам:

- Леля! Ты видишь?

Леля молча кивнула. У Руфы неприятно засосало под ложечкой: внизу чужая земля, немцы... Вспомни­лась Кубань и тот полет, из которого они с Лелей не вернулись. Это было полтора года назад. Сейчас Руфа опять переживала тревожно-гнетущее чувство, как и в тот раз, когда остановился мотор и они летели в тем­ноте, теряя высоту, и знали, что не долетят, не перетя­нут через линию фронта. Тогда все кончилось благопо­лучно. А теперь? Что ждет их теперь?

Огонь быстро расползался в стороны, подбираясь все ближе к кабине. Леля тянула время: видно, на­дежда долететь до линии  фронта не по кидала ее. Но вот уже медлить нельзя... Руфа услышала голос коман­дира:

- Руфа, быстрее вылезай! Прыгай!

Машинально ощупав парашют, Руфа начала выби­раться из кабины. Все еще не верилось, что придется прыгать. Обеими ногами она стала на крыло - в лицо ударила горячая волна, всю ее обдало жаром. Руфа успела лишь заметить, что Леля тоже вылезает,- и тут же ее сдуло струей воздуха...

Падая, она дернула за кольцо. Но парашют почему-то не раскрылся, и Руфа камнем понеслась в черную пропасть. Ее охватил ужас, и она, собрав все силы, рва­нула кольцо еще раз. Тут ее сильно тряхнуло, и над головой раскрылся белый купол.

Приземлилась  Руфа благополучно. Отстегнув лям­ки, она высвободилась из парашюта и отползла в сто­рону. Сначала в темноте трудно было что-нибудь разо­брать. На земле стоял сильный грохот; казалось, (71) стреляли сразу со всех сторон. Хотелось куда-нибудь спря­таться. Она нашла воронку от снаряда и залезла в нее.

Первое, что увидела Руфа, оглядевшись, был ПО-2, пылавший на земле. Он показался ей живым сущест­вом, боевым товарищем, принявшим смерть без крика, без стонов, как и подобает настоящему воину.

Несмотря на холод, ей было жарко, лицо горело. В висках стучало, и почему-то назойливо лез в голову веселый мотив из «Севильского цирюльника».

Нужно было успокоиться, сосредоточиться. Вынув пистолет, Руфа положила руки на край воронки, опу­стила на них голову и прижалась лбом к холодному металлу. Мысли постепенно пришли в порядок. Прежде всего, она должна определить, где восток,- там линия фронта. Но как? Звезды не просматривались: было об­лачно. Значит, по приводным прожекторам. Их было несколько, и все они работали по-разному. Сообразив, наконец, где находится передовая, она поползла в ту сторону.

Она ползла машинально, а в голове молотом сту­чала одна и та же мысль. Леля! Где Леля? Что с ней? Благополучно ли приземлилась? Может быть, она ушиблась, сломала ногу и лежит одна, беспомощная? А может быть, ее схватили немцы? И снова Руфа вспоминала Кубань, когда они вместе ползли, переби­раясь через линию фронта. Вместе...

Вдруг рука ее наткнулась на что-то холодное, ме­таллическое. Осторожно Руфа ощупала предмет. Он имел цилиндрическую форму. Мина! Что же делать? Здесь было минное поле. Руфа огляделась вокруг, но в черной тьме не увидела ничего. Только сзади, на не­большой горке, где она приземлилась, белел парашют.

Так ничего и, не придумав, она снова двинулась впе­ред, шаря перед собой рукой, а потом палкой, как будто это могло спасти ее. Через некоторое время перед(72) ней возникла стена из колючей проволоки. Она попы­талась подлезть под проволоку, но У нее ничего не по­лучилось. И тут при свете вспыхнувшей ракеты Руфа увидела совсем близко небольшую группу людей ­человека три-четыре. Они быстро шли, пригнувшись к земле, по направлению к белевшему в темноте пара­шюту. Руфа замерла на месте: свои или немцы?

Когда они прошли, она снова сделала попытку про­браться через проволоку. Долго возилась, исцарапала руки и лицо, порвала комбинезон. Наконец ей удалось преодолеть препятствие.

Через некоторое время ей показалось, что впереди разговаривают. Она подползла поближе, прислушалась. И вдруг совершенно отчетливо услышала отборную русскую ругань, которая в эту минуту прозвучала для нее как чудесная музыка. Свои! Она встала во весь рост и крикнула:

- Послушайте, товарищи!..

В ответ закричали:

- Давай сюда, родная!

И сразу же другой голос:

- Стой! Осторожно: тут мины!

     Но Руфа уже была в траншее. Только тут она по­чувствовала, как устала. Ноги заледенели: унты были потеряны. На одной ноге остался меховой носок, дру­гого не было. Его потом нашли и передали Руфе сол­даты, ходившие к парашюту искать ее.

В траншее Руфу окружили бойцы, дали горячего чаю, кто-то снял с себя сапоги и предложил ей. Потом ее повели на командный пункт.

Долго шли по извилистой траншее, пока не уткну­лись в блиндаж. Руфа двигалась как в тумане. В насквозь прокуренном помещении было много народу. Руфу расспрашивали, она отвечала. Качали головой: чуть бы раньше прыгнуть и снесло бы прямо к немцам.(73)

Ширина нейтральной полосы, на которую она призем­лилась, была не больше трехсот метров. Отсюда, с зем­ли, всё видели: как загорелся самолет, как падал.

Ей хотелось спросить о Леле, но она не могла ре­шиться. «Почему они не говорят о ней ни слова? По­чему?» - думала Руфа. И, словно угадав ее мысли, кто-то произнес:

- А подружке вашей не повезло - подорвалась на минах.

Это было сказано таким спокойным, ко всему при­вычным голосом, что Руфа не сразу поняла. А когда смысл этих слов дошел до ее сознания, внутри у нее будто что-то оборвалось...

Она автоматически продолжала отвечать на во­просы, но все окружающее перестало для нее существо­вать. Все, кроме Лели. «Подорвалась... Леля подорва­лась...»

- Она тоже шла через минное поле. Но там были мины противопехотные. А вы наткнулись на противо­танковые, потому и прошли.

«Да, да... Я прошла. А вот Леля...»

      Потом Руфу куда-то повезли на машине. Машина

подъехала к землянке. Руфа оказалась перед генера­лом. Он задал ей несколько вопросов. Она односложно отвечала, ничего не понимая, не чувствуя, как камен­ная. Генерал протянул ей стакан:

- Пей!

Это был спирт. Покачав головой, Руфа отказалась: - Не хочу.

Тогда он решительно приказал:

- Пей, тебе говорят!

Она выпила спирт как воду. Потом пришла медсестра, дала снотворное, но Руфа не уснула. Она знала: на рассвете Лелю должны были вынести с минного поля. Уставившись стеклянными глазами куда-то в(74) угол, она сидела и ждала рассвета. И опять в ушах зву­чал все тот же веселый мотив.

Часто приходила медсестра, что-то говорила. В памяти у Руфы оставалось только то, что касалось Лели.

Утром Лелю должны были принести. За ней пойдут саперы... А может быть, она жива?

Наступило утро. Лелю нашли, принесли. Руфа вышла из землянки посмотреть на нее. Леля лежала на повозке, и казалось, что она спит, склонив голову на плечо. Руфа видела только лицо, все остальное было закрыто брезентом.

Перед Руфой на повозке лежала Леля. Она была мертва. Ей оторвало ногу и вырвало правый бок. Все это Руфа уже знала. Но ничто не шевельнулось в ней. Она равнодушно смотрела на подругу, как будто это была не она, а груда камней.

Потом приехали летчицы из полка. Обнимали, уте­шали Руфу, старались отвлечь от мыслей о Леле. Когда сели в машину, Руфа сняла сапоги - передать солдату. Ей укутали ноги, и всю дорогу она молчала.

Спустя час показался аэродром и на нем - замаски­рованные самолеты ПО-2. Машина въехала в большой тенистый парк и остановилась у дома, где жили лет­чицы. Руфа сразу же встрепенулась, заспешила и, вы­прыгнув из машины, босиком побежала в свою ком­нату. Ей казалось, что настоящая Леля там, живая...

Два дня она лежала с открытыми глазами на койке и никак не могла уснуть. Возле нее дежурили, давали ей порошки. Она послушно принимала их, но сон все равно не приходил.

Лелю решили похоронить в Гродно, на советской территории. Когда Руфа узнала, что Лелю увезут, то ночью пошла проститься с ней. Девушки-часовые про­пустили Руфу в клуб, где лежала Леля. Медленно по­дошла она к гробу и упала...(75) Очнулась она у себя в комнате. В тот же день Руфу отправили в санаторий, где она пробыла почти месяц. Первое время она не могла ни спать, ни есть, ни на что не реагировала, словно совсем выключилась из жизни. Врачи говорили, что у нее психотравма.

Целые дни Руфа проводила у камина одна. Уста­вившись в одну точку, молча смотрела, как полыхает огонь. Она не могла оторвать глаз от пляшущих языков пламени. Ей все казалось, что она сидит в самолете, а пламя ползет по крылу, приближаясь к кабине.

Все, что случилось в ту ночь, никак не могло улечься в голове, стать прошлым. Отдельные моменты пережи­того вдруг живо всплывали в памяти. Только Руфа ни­как не могла связать их вместе, и это было мучи­тельно...

Но однажды, когда она, как обычно, сидела, тупо ус­тавившись в огонь, обрывки воспоминаний как-то сами собой соединились, и ей стало легче. Вечером она ус­нула и впервые за все это время про спала до утра.

А еще через несколько дней Руфа вернулась в полк. Сначала она опасалась: а вдруг после всего пере­житого она будет бояться летать? Ведь иногда случается такое. Но все обошлось. Она снова начала летать на боевые задания, с хорошей летчицей - Надей Поповой. Надя была энергичная и веселая девушка, много смея­лась. На Лелю она ничем не была похожа, но в полете Руфа часто называла ее Лелей...

В начале 1945 года в полк пришло известие: девяти девушкам, летчикам и штурманам, присвоено звание Героя Советского Союза. Из них троим посмертно­ Леле Санфировой, Тане Макаровой и Вере Белик.

В феврале в польском городе Тухоля командующий фронтом маршал К. К. Рокоссовский вручил Золотые Звезды награждены.(76)

Получила высокую награду и Руфина Гашева, один

из лучших штурманов полка. На ее долю за эти годы выпало немало ис­пытаний, и она с честью справилась с ними. Руфу любили и уважали в пол­ку, и девушки от всего сердца поздравляли ее с высоким званием Героя. Вместе с Руфой получила Золотую Звезду Героя и Катя Рябова, которая то­же была штурманом эс­кадрильи.

На праздник, устроен­ный в местном театре, приехал Михаил. Поздра­вил Руфу и, конечно, как всегда, добавил:

- Вообще-то я бы не пускал девушек на вой­ну... Особенно таких... Каких?

- Прытких!

- Ну, пора бы уж и привыкнуть,- усмехнулась Руфа.

Она стояла перед ним и улыбалась, вся собранная, светлая, сияя зелеными глазами на смуглом лице. Не­большая тяжелая звездочка поблескивала на темной гимнастерке...

 

Кончилась война. Перестал существовать 46-й гвар­дейский Таманский авиаполк. Девушки разъехались по домам. Некоторые остались в авиации, но большин­ство вернулось к прерванной учебе, к мирной работе.(77)

Руфа окончила Военный институт иностранных язы­ков. Некоторое время она еще оставалась в армии, ра­ботая преподавателем английского языка в военной академии. Потом демобилизовалась. Последние годы Руфина Сергеевна работает редактором военно-техниче­ской литературы.

Много событий произошло в жизни Руфины Гаше­вой после войны. Она ездила на всемирный слет демо­кратической молодежи в Лондон, на студенческий кон­гресс в Прагу, на слет славянских женщин-антифаши­стов в Болгарию. Руфину Сергеевну Гашеву хорошо знают в Советском комитете ветеранов войны.

После войны у Руфины родился сын Володя. Сей­час он учится на геологическом факультете, на третьем (78) курсе. А дочь Маринка в третьем классе. Марина Ми­хайловна... Так звали отважную летчицу Раскову.

Маленькая Маринка, светловолосая и голубоглазая, очень похожа на своего отца, Михаила Пляца, того са­мого младшего лейтенанта, который когда-то провожал Руфу в первый боевой полет.

      Михаил Степанович, полковник  авиации, вспоминая тот день, всегда шутит:

    - Подумать только, Руфина, что было бы, если б я тогда подошел не к тебе, а к другой...

А Руфина отвечает:

- Я думаю, что ничего бы не изменилось.

Глаза у нее смеются. Они и сейчас такие же зеленые и решительные, как двадцать пять лет назад.

Письма... Их приходит так много, что Руфина едва успевает отвечать. Однажды пришло письмо, которое особенно взволновало ее. Писал солдат-пехотинец, Сил­кин Владимир Павлович.

«Уважаемая Руфина Сергеевна!

      Я также участник Отечественной войны, но не лет­чик, а обыкновенный пехотный разведчик. У меня в памяти остался эпизод, когда ночью сбили самолетПО-2 над передним краем немецкой обороны и из него выпрыгнули на парашютах два человека, которые при­землились между немецкой и нашей обороной. Вскоре мы услышали взрыв и крик женщины: «Помогите!»

Мы немедленно кинулись на помощь, но все место было заминировано. Прежде чем мы успели подползти к летчице, мы нашли ее парашют. Двое из моих товари­щей тоже подорвались на минах. Потом летчица, уже раненная, вторично наползла на мину. Сильный взрыв... Рядом со мной падает воротник комбинезона. Немцы непрерывно стреляют. Только утром мы смогли подо­брать летчицу и унести. Другая была счастливее: она приземлилась правее, на противотанковых минах

(79) Кто были эти летчицы, мы не знали. И живую не удалось как следует рассмотреть.

И вот теперь, когда я прочитал очерк в газете, мне кажется, что там приведен именно тот случай, который мне пришлось видеть своими глазами. Если мне не из­меняет память, то это было в Польше, недалеко от на­селенных пунктов Буда, Обремб и Пашковица...

Знал я и того солдата, который дал Вам сапоги. Его фамилия Мороз, он погиб спустя полтора месяца после этого случая с Вами.

Фронтовые годы не забываются. Это на всю жизнь. Часто, очень часто вспоминает Руфа войну, по­леты, бомбежки и своих боевых подруг, тех, кто не вер­нулся, кто не дожил. Вспоминает Лелю. И часто к ней возвращается мысль, которая долго преследовала ее после Лелиной гибели: «Я прошла. А вот Леля...»

Тогда она смотрит на Володю, на Маринку и думает о том, что их счастье добыто дорогой ценой.

(80)

 

 

 

 

 

 

­

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

­

 

 

 

 

­

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

­