Бершанская Е.Д.

Было летнее солнечное утро. Где-то высоко в небе слышалась звонкая песня жаворонку. За опушкой леса уже показались соломенные крыши села Бурлацкого. По проселочной дороге шла босоногая девочка-подросток.

В ясном, без облачка, небе вдруг послышался рокот. Это было настолько необычно, что девочка остановилась и стала всматриваться в бездонную синеву. Через минуту из-за вершин сосен показался низко летящий самолет.

Пятнадцатилетняя школьница Дуся впервые увидела самолет. «Вот бы мне полетать!» — подумала она, провожая взглядом удалявшийся самолет. «А может, и я когда-нибудь полечу?» — И с этими думами она не заметила, как дошла до Бурлацкого, куда она обычно ходила по субботам к сестре, где та преподавала в школе.

...Наступил канун праздника годовщины Октябрьской революции. Дуся с особым волнением узнала новость: в праздник, 7 ноября, к ним в село должен прилететь настоящий самолет.

Седьмого ноября еще с утра было известно, что летчик прокатит на самолете несколько пионеров, и Дуся уже видела себя в кабине самолета. Но ей не повезло. Мальчишки оттеснили девочек, когда старший пионервожатый отбирал кандидатов на полет. В числе пионеров, совершивших полет над селом, был брат Павел. Дуся с завистью потом слушала его бессвязный рассказ о полете и твердо решила по окончании семилетки пойти в летную школу.

Но планы Дуси были нарушены. Райком комсомола предложил ей поехать учиться в педагогический техникум. Не хотелось быть педагогом, но путевка, выданная райкомом, была для нее как бы комсомольским поручением, и Дуся не могла его не выполнить. [65]

Прошел год. Молодая девушка училась без энтузиазма. А когда ей довелось попасть на практику после первого курса в детский сад при Центральном Доме Красной Армии, она уже окончательно решила, что не будет руководителем дошкольного учреждения.

Когда Дуся приехала домой на летние каникулы, то все заметили, что учеба в техникуме ей не по душе.

— Не нравится мне учиться на педагога, Паша, — сказала она брагу. — Плохой педагог из меня выйдет.

— А ты поступай к нам, в Осоавиахим, — предложил Павел. — Мы как раз женщин набираем.

Дуся тут же с радостью согласилась. Наступили беспокойные дни. Нужно было пройти через несколько комиссий: мандатную, медицинскую, [66] по отбору летного состава. И наконец наступил желанный день, когда плачущей от счастья Дусе вручили документ о зачислении ее в списки курсантов.

Вместе с братом Павлом ее направили в летную школу в Вольск.

В Вольске она узнала, что с ноября текущего года летная школа будет выпускать только механиков. Павел согласился учиться на механика, а Дуся решила ехать в Сталинградскую военную школу, чтобы учиться на летчика.

До начала учебы оставалось еще четыре месяца. Дусе необходимо было устроиться на временную работу. Скрепя сердце она согласилась стать работницей на городской тарной базе. Денег не хватало, однако домой она написала, что живет хорошо и ни в чем не нуждается.

В конце сентября к Дусе приехала сестра. Она ужаснулась, увидев ее исхудавшее лицо и ввалившиеся глаза.

— Почему ты ничего не писала об этом? — спросила она.

Дуся ничего не ответила.

— Тебе не следует оставаться в этом городе. Пойди в крайком комсомола — там помогут.

В крайкоме ей сообщили, что в Батайске открывается летная школа, и она сразу же согласилась поступить в нее. На запрос комитета комсомола ее документы прибыли из Сталинградской школы, и 6 октября 1931 года она уже была зачислена курсантом Батайской летной школы.

Время было трудное. Курсанты сами строили себе жилье, паек был не большой, не хватало топлива. Но все эти невзгоды не разочаровывали курсантов. Их всех объединяла одна цель — стать летчиками.

С волнением пришла Дуся на первое занятие летной школы. Наглядных пособий не было, и инструктор объяснял устройство авиационного мотора главным образом на доске и на пальцах...

Весной летная школа получила первые самолеты. Курсантов теперь нельзя было выгнать с летного поля. Каждую свободную минуту они осматривали самолет «Р-Т» — одну из неуклюжих моделей того времени.

Наконец наступил долгожданный день первого полета курсантов. Инструктор выбрал Дусю для полета первой. Каждый летчик, налетавший сотни тысяч километров, всегда вспоминает свой первый полет с волнением.

Дуся сделала над аэродромом три круга и удачно посадила машину Выстроили отряд. Инструктор Приживуцкий — напарник Дуси по первому тренировочному полету — поздравил отряд с первым летчиком и рекомендовал, чтобы курсанты поучились у нее правильной координации движений и выдержке.

В конце года Дуся настолько хорошо овладела летным делом, что руководство школы предложило ей стать инструктором. В ноябре 1932 года [67] ей пришлось принимать группу курсантов от своего бывшего инструктора Заметив ее нерешительность, Приживуцкий крепко пожал ей руку и сказал:

— Ты никогда не боялась трудностей, не следует бояться их и теперь Принимай группу — все будет в порядке.

Однажды, когда Дуся совершала тренировочный полет с курсантом-девушкой, самолет неожиданно вошел в пике. И тут впервые она проявила то редкое самообладание летчика, которое дает ему возможность не растеряться и мгновенно прийти к необходимому решению. Самолет был выведен Дусей из пике на высоте всего пятидесяти метров. Посадка была совершена удачно.

Как оказалось впоследствии, она использовала правильный прием, чтобы спасти самолет, хотя об этом ей ничего не говорили «а теоретических занятиях.

Прошло несколько лет. За это время Евдокия Давыдовна воспитала и выучила много хороших летчиков. [68]

2

В 1936 году Евдокия Давыдовна вышла замуж. Однако она не оставила работу в летной школе и продолжала отдавать любимому делу все свои силы.

Советское правительство высоко оценило деятельность Евдокии Бершанской. Был опубликован Указ Верховного Совета СССР о награждении летчиков Гражданского воздушного флота. Среди награжденных была и Е. Д. Бершанская. Ее вызвали в Москву для вручения высокой награды — ордена «Знак Почета».

...С огромным волнением входила Евдокия Давыдовна в Московский Кремль. С волнением вспоминает она, как ее вызвали к столу президиума и. Михаил Иванович Калинин лично вручил ей орден и пожал руку.

В 1938 году отряд Батайской летной школы, инструктором которой была Евдокия Давыдовна, с хорошими результатами выдержал государственный экзамен. Перед молодыми специалистами открывалась светлая дорога в будущее. Отныне они должны были работать самостоятельно в тех местах, куда получили направление.

Однажды к Евдокии Давыдовне подошел заместитель начальника Батайской летной школы по политчасти Таранов.

— Евдокия Давыдовна, — сказал он, — ты уже прошла неплохой жизненный путь, была летчиком, инструктором, командиром. Мы считаем, что тебе пора вступать в члены партии. Подумай об этом.

Через несколько дней он снова подошел к ней.

— Ну как? Не забыла нашу беседу? Что решила? — спросил он.

— Я решила, что могу вступить в члены партии, — ответила Бершанская, — только не знаю, смогу ли оправдать доверие...

— Сможешь! — сказал Таранов. — Доверие ты оправдаешь. Я и командир школы дадим тебе рекомендации. Подавай заявление.

В сентябре 1939 года Евдокия Бершанская получила партийный билет Ее назначили на новое место работы — в отряд спецприменения, который дислоцировался в Краснодарском крае.

Прибыв в отряд, Бершанская была зачислена летчиком санитарной авиации. Началась будничная работа советского летчика-транспортника. Часто, не считаясь с непогодой, нужно было срочно доставлять в пункт назначения врача, медикаменты, перевозить больного в больницу. И эта работа была по душе Бершанской.

Отряд спецприменения был расположен недалеко от станицы Пашковской. Жители этой станицы знали и любили Бершанскую, ценили ре труд. Они выдвинули ее кандидатам в депутаты Краснодарского городского Совета. Позднее ее избрали членом райисполкома и членом пленума Пашковского райкома партии. [69]

Несмотря на то что к этому времени у Бершанской было уже двое детей, она по-прежнему работала летчиком, не требуя по отношению к себе никаких привилегий и поблажек. Она деятельно участвовала в обследованиях медицинских учреждений, детских садов, яслей, аккуратно и добросовестно выполняла партийные поручения.

3

Начало Великой Отечественной войны застало Бершанскую на выполнении задания. Когда Советское правительство сообщило о нападении фашистской Германии на Советский Союз, она пилотировала самолет, в котором находился тяжело больной человек.

Как и все советские люди, Бершанская решила отдать все силы, чтобы обеспечить фронт всем необходимым. Отряд спецприменения стал доставлять грузы и в прифронтовую полосу.

Седьмого октября 1941 года Бершанскую вызвали в Главное Азово-Черноморское управление ГВФ, где она получила приказ прибыть в Москву, в распоряжение М. М. Расковой.

В Москве Евдокия Давыдовна узнала о том, что предполагается сформировать женский авиационный полк. В Главном управлении ГВФ ей предложили поехать в школу спецслужбы, где находился отдел формирования полка, и ждать дальнейших распоряжений.

Через месяц она получила вызов и 15 ноября прибыла в город, где формировался женский авиационный полк.

После недолгих розысков Бершанская нашла Марину Михайловну Раскову. Крепко пожав руку Бершанской, та с улыбкой спросила:

— Что же ты не дождалась меня в Москве? — и тут же, как бы оправдываясь, добавила: — Я была так занята! Дело вот в чем. Мы формируем женский авиационный полк. Ты будешь штурманом истребительного полка.

— Но я ведь никогда не была штурманом, — возразила Бершанская.

— Ничего, научишься! — убежденно возразила ей Раскова. — Нам всем приходится сейчас учиться на ходу. Ну, а пока иди отдыхай. Работы будет много.

Работы у Бершанской теперь действительно было много. Ей приходилось изучать штурманское дело, новую материальную часть, оружие. В один из таких хлопотных дней к ней подошла Раскова.

— Ну, Дусенька, — сказала она, — еду в Москву. Может, сюрприз гебе привезу...

Через несколько дней Бершанскую вызвали в штаб. Когда она вошла в кабинет Расковой, та вышла из-за стола и чисто по-женски обняла ее:

— Поздравляю! Принимай командование полком! [70]

— Каким полком, товарищ майор?

— Бомбардировочным. Ночным.

— Где же этот полк? — озадаченно спросила Бершанская.

— Ну, положим, полка еще нет, — улыбаясь, ответила Марина Михайловна, — но он будет. И нам с тобой его надо организовать.

Беседа между Расковой и Бершанской продолжалась долго. Как-то само собой, незаметно, Марина Михайловна перевела разговор на другую тему. Рассказала о своих планах после войны Потом предложила Бершанской:

— Дуся! Расскажи-ка подробнее о себе, о своем детстве.

— Трудное у меня было детство, — улыбаясь сказала Евдокия Давыдовна Бершанская. — И, тем не менее, я не отказалась бы пережить его еще раз.. Самым тяжелым горем моего детства была смерть отца. Отец был болен туберкулезом. Однажды я увидела, как горлом у него пошла кровь, я заплакала, а отец успокаивал и говорил, что ничего страшного не случилось.

Как-то ночью отцу опять стало плохо. И в это время мама сказала нам. что недалеко появились белые и мы должны отсюда уехать.

По пути в наше новое место жительства нас несколько раз останавливали разъезды белых, проверяли документы. Какой-то офицер даже кричал на маму... Но все обошлось благополучно. Мы добрались до Ново-Васильевки, и здесь отец мой умер.

Летом 1920 года моя мать снова вышла замуж. Теперь в семье нас было уже четверо: я, брат и двое детей отчима. Отчим был хороший и добрый человек и заботился о нас так же, как и о своих родных детях.

В 1922 году, когда мне еще не было восьми лет, умерла моя мать. Нас взял к себе в Ставрополь мой дядя. Его жена, Евдокия Филипповна, была в то время больна тифом и лежала в больнице. У дяди было четверо детей, один из них грудной. Когда тетю отвезли в больницу, кормить маленького было нечем, и он умер у меня на руках.

Дядя отдал нас в детдом. Несмотря на недоедание, в детдоме нам было хорошо. Здесь я и мой брат пробыли до 1924 года. В детдоме нас приучили [71] к труду. Мы ходили в лес заготовлять топливо, рвали крапиву для щей, носили хлеб из пекарни.

Иногда нам становилось грустно, особенно в те дни, когда к некоторым детям приходили родные. А к нам ведь никто не приходил.

Но вот однажды приехал нас навестить дядя. Он подробно расспросил меня о жизни в детдоме, а потом сказал: «Хочешь домой?»

Да, все-таки домой нам хотелось, и дядя нас забрал с собой. Тетя пришла в ужас, когда увидела меня: моя голова была вся в струпьях. Дядя посадил меня в деревянное корыто и начал стричь, а затем сказал: «Больше я детей от себя не отпущу».

Вскоре дядю перевели в село Благодарное на должность председателя райисполкома. С 1925 года я стала нормально учиться. Вступила в пионерскую организацию. В то время быть пионером считалось делом очень почетным. Мы активно участвовали во всех кампаниях того времени: собирали утильсырье, металлолом, кости.

В день десятилетия комсомола меня приняли в члены ВЛКСМ. Нашей комсомольской организации довелось принимать участие в распространении первых государственных займов. Кроме того, я работала в школе ликбеза, где преподавала арифметику работницам и домохозяйкам.

Дядя старался нас приучить к труду, хотел, чтобы мы выросли крепкими и выносливыми. В летние каникулы мы с братом большей частью были заняты на сельских работах. У дяди было и свое хозяйство — лошадь, свинья, ведь нас было восемь душ.

Вот так я училась и работала. Кем я хотела быть в то время? Об этом я не задумывалась. В школе, когда преподаватель спрашивал об этом, отвечала: «Педагогом», но, когда впервые увидела самолет, мне стало ясно, что педагогом я уже не стану.

Приняв полк, Бершанская отдавала все свои знания и энергию подготовке летного состава. Под ее руководством летчики отрабатывали технику пилотирования под колпаком (вслепую), полетов строем, бреющего полета, а также полетов по маршруту и «а бомбометание. В помощь ей [72] дали двух инструкторов из военной школы пилотов.

Все ночи Евдокия Давыдовна проводила на старте, руководя выпуском экипажей в полет. Требовательная и заботливая, властная и сердечная, всегда спокойная, она быстро снискала доверие и уважение девушек.

Полк был разделен на эскадрильи Командиром первой эскадрильи назначили Серафиму Амосову, получившую звание лейтенанта. Ее заместителем стала младший лейтенант Дина Никулина, комиссаром — старший политрук Ксения Карпунина. Во второй эскадрильи командиром стала лейтенант Любовь Ольховская, ее заместителем — младший лейтенант Мария Смирнова комиссаром — старший политрук Ирина Дрягина, молодая коммунистка, студентка из Саратова.

В полку в то время было еще немного коммунистов. На общем собрании было избрано партийное бюро полка в составе Марии Рунт, Евдокии Бершанской, Ольги Фетисовой, летчицы Надежды Тропаревской и инженера по спецоборудованию Клавдии Илюшиной.

Комсомольская организация объединяла весь остальной состав полка В ее бюро были избраны штурман Женя Руднева, вооруженец Саша Хорошилова, летчицы Маша Смирнова и Нина Худякова и работник штаба Рая Маздрина.

Каждая девушка получила должность, звание: летчики — младших лей тенантов, штурманы — сержантов и старшин, вооруженцы — рядовых. С того времени девушки при исполнении служебных обязанностей называли друг друга только по званиям, а не по именам. Это внесло много нового во внутреннюю жизнь полка. Долго девушки не могли освоиться с тем. чтобы обращаться к подруге, с которой спали рядом, которую называли Ира или Ириночка, официально: «товарищ старший политрук» или «товарищ младший лейтенант».

В связи с новыми назначениями были и другие недоразумения Ракобольская, окончившая теоретический курс в штурманской группе, хотела летать, а начальнику штаба летать на боевые задания не полагается Когда она сказала об этом Расковой, то услышала решительный ответ: [73]

— Я штатских разговоров не люблю.

Пришлось подчиниться.

Но все эти временные недоразумения были ничем в сравнении с тем фактом, что они служат теперь в боевой части, в полку!

С особой силой девушки почувствовали себя бойцами, когда принимали боевую присягу. Огромный спортивный зал был расцвечен красными знаменами, плакатами, гирляндами зелени. Играл духовой оркестр. Их достроили. Раздалась команда «смирно». Зал замер, и в торжественной тишине звонко и чеканно разносились слова присяги, произносимые каждой девушкой отдельно:

— «...не щадя крови и самой жизни для полной победы над врагом...» Это был один из самых запоминающихся моментов в их жизни. Девушки писали взволнованные письма родным и Друзьям.

«Какими словами рассказать вам о том чувстве, которое охватило меня, когда я произносила торжественные слова присяги? — писала Рая Аронова в Саратов своим товарищам по институту. — С этого момента я стала бойцом Красной Армии. Пройдет еще немного времени, и я получу звание штурмана. С великим нетерпением жду я дня, когда поведу свою [74] боевую машину на запад. Беспощадно будем мы бомбить проклятых фашистов, вторгшихся на нашу родную землю.

Майор Раскова сказала нам: «Учитесь упорно, используйте каждую минуту для учебы — экзамен будете сдавать на поле боя». Товарищи, заверяю вас, что экзамен этот я выдержу с честью».

Торжество принятия присяги было ознаменовано вечером художествен ной самодеятельности. Лились песни, дробью рассыпались пляски, запомнился всем литературный монтаж «Русские женщины», посвященный величию духа женщины нашей страны, начиная от жен декабристов и кончая героинями Великой Отечественной войны. [75] Магид)