Наша работа очень усложнилась. И не только из-за отвратительной погоды. Летать приходилось под сильным заградительным огнем хорошо организованной системы ПВО противника и в сфере действий его истребительной авиации. Нельзя было не учитывать и того обстоятельства, что летали мы в свете прожекторов собственной противовоздушной обороны, над вздернутыми дулами своих орудий. В горячке и суматохе боя — мы-то отлично знали это — всякое могло случиться. Попробуй разберись сразу, что к чему, в той кутерьме, которая творилась в воздухе, когда в небе одновременно действовали десятки своих и чужих самолетов. Не мудрено было попасть и под свой снаряд, тем более ночью.
В районе аэродрома соблюдалась максимальная осторожность, так как к нам частенько заглядывали фашистские самолеты. Поэтому, как правило, мы шли на посадку без бортовых огней, ориентируясь лишь по тщательно замаскированным наземным световым сигналам. Нервы в этой обстановке были напряжены до предела. Выключишь мотор, идешь на посадку, а кругом тьма, сплошная густая тьма, лишь фосфоресцируют в кабине стрелки приборов. Земли не видно, ее приближение угадываешь только тогда, когда в нос начинает бить запах сырости и чернозема. [103]
Но какая под тобой высота? Может, тридцать метров, а может, всего один метр? Еле приметные по курсу посадочные огни только вводят в заблуждение, усиливая впечатление темного провала под плоскостями.
Каждый: мускул у тебя напряжен. Особенно тщательно приходится ловить звуки: страшно услышать поблизости характерный свист воздуха, рассекаемого плоскостями другого У-2. Увидеть его было невозможно, так как бортовых огней мы не зажигали. А вверху, надсадно воя мотором, ходил фашист в ожидании легкой добычи.
Опасность была всюду: над тобой, под тобой, впереди и сзади. Она сжимала со всех сторон, словно тисками. Удивительно ли, что, приземлившись, мы долго приходили в себя. А как только чувствовали, что избавились от нервного перенапряжения и нервная система пришла в норму, тут же опять бросали свою машину в бой, в грохот разрывов, в свистопляску орудийного огня и света. И так каждую ночь. Не всякий даже испытанный, побывавший в переделках летчик выдержит долго подобную нагрузку.
И сейчас, когда все давно отошло в прошлое, я не могу забыть этих ночей. Ох, как они памятны нам! В одну из таких ночей в Ивановской, на аэродроме «подскока», куда мы из Пашковской перелетали перед вечером, полк потерял сразу два экипажа. Это случилось, когда у нас была ночь-максимум — вылеты следовали один за другим до рассвета.
Мы только что приземлились и, сидя в кабине, ждали, когда вооруженны подвесят под плоскости новые бомбы. Я отдыхала, наслаждаясь тишиной, ни о чем не думая, выключив сознание. Молчание нарушила Ольга Клюева:
— Слышишь, Маринка, кажется, фашист идет в сторону нашего аэродрома.
— Опять! — с досадой вырвалось у меня; — А через несколько минут девочкам садиться.
— Ничего, не привыкать.
— Ты же знаешь, Оля, как трудно при посадке не только нам — летчицам, но и вам — штурманам...
— Очень трудно, Марина. С этим я полностью согласна. А что поделаешь?..
Мы помолчали.
— Маринка! [104]
— Да.
— О чем ты сейчас думаешь?
— О соленых огурцах.
— Я серьезно.
— И я не шучу. В Москве у соседки знаешь какие огурцы были! Вот бы сейчас попробовать!
— Просись в отпуск. На попутном самолете туда и обратно — быстро.
— Скажешь тоже! А вообще-то, неплохо бы пройтись сейчас по затемненным улицам Москвы, побывать в театре, — мечтательно произнесла я. — Интересно, какая она сейчас, Москва? А ты, Оля, была в Москве?
— Все собиралась съездить, а тут война. Когда училась в институте и в Саратовском аэроклубе, надеялась прилететь в Москву на воздушный парад. Обязательно побываю там после войны. Ты меня в гости пригласишь. Хорошо?
— Хорошо, Олечка. А вот, кажется, и наши «старички» тарахтят.
Где-то далеко-далеко мерно рокотали во мраке моторы У-2. А фашист -все кружил и кружил над аэродромом.
— Готово, Маринка! — донесся из темноты голос Кати Титовой. — Давай на взлет. Желаю прилететь без дыр.
Я только собралась включить зажигание, как воздух потряс сильный взрыв. Это фашист сбросил бомбы недалеко от аэродрома.
А наши «ласточки» ходили над точкой, выжидая, когда можно произвести посадку.
— Титова, к запуску!
— Есть, к запуску!
— Контакт!
— Есть, контакт!
Я нажала сектор газа. Чихнув несколько раз, взревел мотор. Оторвавшись от земли и набрав высоту, легла на боевой курс. Это был последний наш вылет в ту страшную ночь.
Утром мы узнали, что при заходе на посадку в воздухе столкнулись самолеты Полины Макагон — Лиды Свистуновой и Юли Пашковой — Кати Доспанов
ой. (Чечнева М. "Небо...")
Макагон Полина
