|
На прошлой неделе, 22 июня, фронтовичка, доктор наук, преподаватель кафедры космических лучей МГУ Ирина Вячеславовна Ракобольская впервые в жизни посетила Генеральную прокуратуру России. Ее туда не вызывали — пошла сама. С заявлением о возбуждении уголовного дела.
Так совпало, что я познакомилась с Ириной Ракобольской именно в этот день.
Я хотела расспросить ее о Жене Рудневой — жила такая девочка в Лосинке до войны. Теперь в Лосинке, в 300-х метрах от станции, есть маленькая улица ее имени. В 20 лет Женя ушла на фронт. В 24 сгорела в самолете над Керчью.
Сохранился удивительный дневник и фронтовые письма Жени, их десять лет назад издала Ирина Ракобольская. Как следовало из предисловия, она воевала в одном полку с Женей, а до этого обе учились в университете, куда Ракобольская вернулась после войны.
Дневники были изданы 10 лет назад. Я посчитала, что сегодня Ракобольской должно быть как минимум лет 85 (столько было бы и Жене). И что, наверное, на личную встречу уже нельзя рассчитывать. Не очень надеясь на удачу, я все-таки позвонила на кафедру космических лучей физфака МГУ. К телефону подошла женщина.
— Скажите, у вас на кафедре когда-то работала Ирина Ракобольская…
— Почему работала? Я и сейчас работаю, — невозмутимо произнес женский голос.
Я приехала к ней в ее университетскую квартиру на Воробьевых горах именно 22 июня. Ирина Вячеславовна только вернулась из прокуратуры. Она сама открыла мне дверь. Подтянутая фигура. Добрый внимательный взгляд.
— Ирина Вячеславовна, где застал вас этот день 65 лет назад?
— В Москве. Мы с подругой готовились к экзамену. Должны были его сдавать 23-го. В 11 утра нам позвонил приятель и сказал: «Девочки, включите радио, сейчас будет известие. Как будто речь идет о войне с Германией». Мы немедленно поехали в университет на Моховую. Провели в Коммунистической аудитории комсомольское собрание и приняли решение считать себя мобилизованными. Мы с Женей стали военоргами на своих факультетах. Когда немцы совсем близко подошли к Москве, учить физику, математику, геометрию было не для чего. Нам надо было идти с оружием, каким можем, защищать наш город. В начале октября я получила для райкома телеграмму из ЦК комсомола, что объявляется призыв девушек, желающих пойти в армию. Куда в армию и к кому — ни слова. Я проводила набор в университете. Лишь в ЦК мы узнали, что это знаменитая летчица Марина Раскова формирует женские авиационные части. Почти все студенты, и мы с Женей в том числе, попали в штурманы. Выдали нам мужское обмундирование — гимнастерки, шинели, противогазы. Сапог меньше 40 размера и не было. Наворачивали портянки потолще, чтоб сапоги не слетали. И 16 октября, когда в Москве был самый страшный день и весь город стоял на дыбах, нас отправили в теплушках в авиационную школу пилотов в Энгельск. Мы были страшно огорчены. Думали, сейчас пойдем защищать Москву, а нас в тыл повезли.
— Родителям сказали, куда едете?
— У меня была одна мама, и ее тогда не было в Москве. Оставался мой дядюшка. Я ему сказала: «Дядя Ваня, еду преподавать физику в военное училище». — «Что никого лучше не нашли, чем вас, студенток посылать…» — ответил он мне. Женя тоже что-то похожее сказала своим родителям.
Так двадцатилетние студентки стали штурманами женского полка ночных бомбардировщиков, которых немцы прозвали «ночными ведьмами».
— Они считали, что мы заколдованы, потому и не могут нас сбить.
— А наши как вас называли?
— Сначала — Дунькин полк (командир полка была Евдокия) или бабий полк. А потом нас очень полюбили и стали звать сестренками, небесными созданиями, наши Маруси. Такого женского полка больше нигде не было. И бомбы подвешивали девочки, и самолеты чинили, ставили заплатки, и моторы чистили.
— Вы летали на легендарных У-2. Эти самолеты действительно были сделаны из дерева?
— Действительно.
Ирина Вячеславовна достает с книжной полки маленькую пластмассовую модель У-2.
— Это ведь учебные самолеты. Крылья (плоскости) вообще были из ткани, лишь по краям деревом окантованы. Пальцем ткнешь — будет дыра. Кабина открытая, никакой загородки от пуль. Без радиосвязи, прицелов, парашютов. На таких самолетах можно было только ночью летать. В конце 44-го нам дали парашюты, после того, как над нашей территорией сгорели в самолете две наши летчицы. Но девочки были не очень рады парашютам. В кабине итак было тесно, а штурман еще брал на колени бомбы. Парашют к тому же был тяжелый.
Мы ведь как думали. Если над нашей территорией подобьют, как-нибудь сядем. У-2 при выключенном двигателе не срывался в пике, а мог парашютировать.
А если над немецким расположением собьют, то лучше погибнуть, чем попасть в плен.
— Если бы у Жени был парашют, она могла бы спастись?
— Может быть. Никто не знает. Одной нашей девочке парашют сохранил жизнь — Герою Советского Союза Руфине Гашевой. Она до сих пор здравствует.
— Какой была Женя?
— Мечтательница и фантазерка. Мы ее звали звездочетом и сказочницей. Туман. Летать нельзя.
Сидим на аэродроме под плоскостями своих У-2. И Женя нам читала тихим высоким голосом баллады Жуковского, рассказывала легенды о созвездиях Волосы Вероники, Андромеда. Отыскивала на небе свою любимую Капеллу и говорила: «Когда я гляжу на звезды, думаю о том, как вернусь в университет…» Она была особая в своем идеализме, восторженности. Жизнерадостная, искренняя, нежная. Мы еще ее прозвали «вопросником».
Прозвенел звонок в штурманской школе. Конец занятиям. Все собрались уходить, и вдруг Женька поднимает руку: «Скажите, пожалуйста, а почему…» Мы даже на нее сердились. Потом я узнала, что в университете ее так же звали. В итоге она стала лучшим штурманом нашего полка.
В конце 43-го Женя выпросилась вместо санатория, куда уже была оформлена путевка, в Москву. 11 дней общалась с родителями, подругами. По дороге домой встретила свою первую и единственную любовь — танкиста Славу. Сохранилась их переписка. С подругами Женя делилась сокровенным — «мечтаю о сыне...».
Евгения Руднева погибнет в апреле 44-го. Похоронена на военном кладбище Керчи. В 76-м только что открытая нашими астрономами малая планета №1907 получила имя Руднева.
Из дневников и писем Жени Рудневой
январь 1942 год
«5 января я первый раз в жизни 10 минут была в воздухе. Это такое чувство, которое я не берусь описывать, так как все равно не сумею. Мне казалось потом на земле, что я вновь родилась в этот день. Но 7-го было еще лучше: самолет сделал штопор и выполнил один переворот. Я была привязана ремнем. Земля качалась, качалась и вдруг встала у меня над головой. Подо мною было голубое небо, вдали облака. И я подумала в это мгновение, что жидкость при вращении стакана из него не выливается… После первого полета я стала на мир смотреть другими глазами… и мне иногда страшно становится, что я ведь могла прожить жизнь и ни разу не летать…»
февраль 1942 год
«Дорогие мои мамулька и папист!
…Как ваше здоровье? У нас сегодня наступила весна — не оттепель, но тепло. Странно мне будет ходить потом — после войны — в одних чулках. Сейчас я ношу кальсоны, брюки, шерстяные носки и, если кальсоны почему-либо заменю на свои трико, — холодно, приходится одевать чулки. Вообще стала одеваться, как мальчишка…»
13 июня 1942 года
«Здравствуйте, мои любимые!
Прежде всего, винюсь: следуя своему обещанию, я должна была написать вам письмо вчера, но вчера наш почтальон улетел рано утром, когда я еще спала, переслать же это письмо можно будет только завтра. Теперь сообщаю то, что тебя так интересует, мамулька: я жива и здорова и больше всего вам обоим этого желаю… Сегодня восемь месяцев с того времени, как я в армии. А помните, ведь я даже на два месяца никогда из дому не уезжала!.. Вы, наверное, очень беспокоитесь с тех пор, как я в армии, тем более что теперь вы знаете мою профессию. Но вы не очень смущайтесь: моя Женечка — опытная летчица (Евгения Крутова — летчик-напарник Рудневой. — Е.А.), мне с ней ничуть не страшно. Ну, а фронтовая обстановка отличается от нашей учебной работы только тем, что иногда стреляют зенитки. Но ведь я тоже, как и вы, хорошо помню бомбежки Москвы: сбить самолет очень трудно. В общем, не беспокойтесь. А уж если что и случится, так, что же, вы будете гордиться тем, что ваша дочь летала. Ведь это такое наслаждение — быть в воздухе».
20 октября 1943 года
«Мамулечка и папист!
В Москву на два-три дня приехала Леля… Она передаст тебе мои фотографии… Я тебя очень прошу и думаю, что ты мою просьбу выполнишь. Эти карточки у меня все по одной штуке… Никому не давай ни одной. Всем остальным получить мою карточку — минутное удовольствие, а если я вернусь домой, для меня все эти карточки будут самым дорогим воспоминанием. А вернусь я обязательно…»
Из писем Славы
«… Огромное тебе спасибо за то, что сама сказала о своем дорогом чувстве ко мне… Самое лучезарное воспоминание у меня — это то, когда я вспоминаю тебя, какой ты была в день своего рождения; веселая, разрумянившаяся, легкий след загара на нежной шее, золотистые волосы и чудесные глаза.
…А в отношении того, что ты обыкновенная девушка, уж тут ты меня не убедишь. Обыкновенные девушки работают на заводах, учатся в институтах в глубоком тылу.
…Да, я не знал до тебя такой нежной, развитой, волевой и обаятельной девушки. И прости меня, если я как-нибудь отважусь еще поцеловать тебя».
«5 января я первый раз в жизни 10 минут была в воздухе. Это такое чувство, которое я не берусь описывать, так как все равно не сумею. Мне казалось потом на земле, что я вновь родилась в этот день. Но 7-го было еще лучше: самолет сделал штопор и выполнил один переворот. Я была привязана ремнем. Земля качалась, качалась и вдруг встала у меня над головой. Подо мною было голубое небо, вдали облака. И я подумала в это мгновение, что жидкость при вращении стакана из него не выливается… После первого полета я стала на мир смотреть другими глазами… и мне иногда страшно становится, что я ведь могла прожить жизнь и ни разу не летать…»
Ирина Ракобольская рассказывает, что из полка живет сегодня в Москве 19 человек, про двоих из которых ничего не известно.
— Так что, может нас семнадцать и осталось… Ах, нет — 16. Одна умерла две недели назад.
Все 60 лет после войны этот знаменитый женский полк собирается в сквере у Большого театра не 9 мая, а 2. Этот день назначили еще в 43-м. Решили, что удобно. 1 и 2 мая — выходные. Из других городов смогут выбраться в Москву. В этом году тоже встречались. Думала ли штурман, а затем начальник штаба 46-го гвардейского полка ночных бомбардировщиков Ирина Ракобольская, что в год 60-летия Победы ей придется защищать честь своих однополчан, в том числе и Жени Рудневой.
В заявлении, адресованном Генеральной прокуратуре, пять женщин из полка ночных бомбардировщиков (три из них — Герои Советского Союза) просят возбудить уголовное дело о клевете. Клевете пошлой и грязной. Речь идет о книге «Походно-полевые жены», выпущенной издательством «Пресском, Яуза». Авторы книги — Олег и Ольга Грейг. Среди прочего авторы сообщают, что в женском полку ночных бомбардировщиков Звезды Героя получались «через постель».
— Как это могло быть напечатанным у нас в стране? — спросила меня Ирина Ракобольская.
И я не знала, что ей ответить.
|
Ракобольская Ирина
