Жаркий летний день. Бледно-голубое небо словно выцвело от жары. Душно. Пахнет разогретой травой. И только по временам ветерок приносит прохладу со стороны реки. Аэродром наш в эти летние дни располагался в Белоруссии, рядом с Неманом.
Устроившись недалеко от штаба полка, мы горячо обсуждали результаты последних боевых вылетов. Шло заседание партбюро. Оно неожиданно было прервано. Прибежал запыхавшийся боец — в нескольких километрах от аэродрома немцы обстреляли нашу машину с бойцами батальона аэродромного обслуживания.
— Связному самолету вылететь на разведку, — приказала командир полка. — Экипажам Макаровой, Тепикиной и Смирновой подготовиться к вылету. Полетите среди бела дня, так что на цель заходите на высоте не ниже девятьсот метров.
Мария Тепикина со штурманом Руфиной Гашевой бегом направились к стоянке самолетов.
— Руфа, ты как к этой высоте относишься? — на бегу спросила Мария.
— Критически.
— И я тоже. Давай с пятисот попробуем.
— Вышли к цели, — рассказывала позже Мария. — Обстреляли фрицев, видим, как они отступили, спрятались в поле, во ржи. Знаем, что должна группа батальона аэродромного обслуживания подъехать на помощь. А как немцев до их прихода задержать и как показать нашим, где враг? «Будем стрелять? — Руфа спрашивает. — Разбегутся, пожалуй, фрицы». — «Да и хлеб гореть станет, жалко», — отвечаю. И мы стали круто пикировать вниз, прямо на немцев. Видим, лежат, прижавшись к земле. А мы наберем высоту — и опять пикируем. Три таких захода сделали, а там и наши подоспели, окружили [145] немцев... Нравилось мне с Руфиной летать. Что ни говори, а когда за спиной опытный штурман, да еще такой волевой, как Руфа, полет проходит спокойней, какая бы сложная обстановка ни была. Летать мне с Гашевой посчастливилось не раз — помню эти полеты и Руфу всегда с радостью вспоминаю — яркий человек, большой души и прекрасный товарищ.
Как-то в Польше Мария и Руфина вылетели на Остроленку, недалеко от Варшавы. Задание — разбомбить переправу под Остроленкой. Высота — 500 метров.
Ночь выдалась лунная, облака редкие — не спрячешься. И тишина какая-то подозрительная. Только экипаж на цель вышел, как включились прожекторы. Руфина сбросила бомбы. А обстрела нет. Девушки насторожились!
Летчица взяла курс на восток. Вдруг слышит взволнованный голос штурмана:
— Маша! Самолет — сзади, выше нас! Снижайся!
Мария резко направила «ласточку» к земле, стремясь уйти от света прожекторов и от вражеского самолета. Умелый маневр помог — на высоте 50 метров прожекторы потеряли нашу машину, отстал и немецкий летчик. Мария повела самолет в сторону лесного массива, где не было такой опасности снова попасть под обстрел. Над лесом набрали высоту 100 метров и спокойно полетели к дому.
— Маша, тебе не до того было, — возбужденно говорила Руфина, — а я во все глаза смотрела, как фрицы реагировать будут, что мы на такой высоте уходим. Здорово получилось!
Полеты, полеты... Похожие друг на друга — всегда напряженные, опасные и всегда разные. Летишь, как на самый трудный экзамен, и не знаешь, какой билет сегодня вытянешь. Да, каждый полет был экзаменом — испытанием на летное умение, на мужество, находчивость, выдержку. Много их сдали мы в то суровое время...
Лохматые зеленые ветки дружелюбно заглядывают в окна уютной, чистой до блеска квартиры. В углу комнаты увлеченно возится с самосвалом малыш, насыпает в кузов яркие кубики и без конца разговаривает сам с собой.
— Внук, — отвечая на мой вопрос Говорит Мария Николаевна, — больше с нами живет, чем с папой-мамой. [146] То прихворнет, а то родителям молодым некогда. Да и нам с ним, откровенно говоря, веселее.
Смотрю на Марию Николаевну, теперь уже Попову, — такую женственную, мягкую и улыбчивую — и думаю: «Наверно, когда Маша проходит по тихим зеленым улочкам Лобни, никто, глядя на нее, не подумает, что это идет военный летчик, человек незаурядной смелости, выполнивший 640 полетов ночью».
Отличным летчиком была Мария Тепикина. Какое бы сложное задание ей ни дали, можно было быть уверенным — выполнит безукоризненно. Как и всем, Маше были свойственны переживания, связанные с трудностями боевых вылетов, — волнение, страх, но она умела держать себя в руках и быстро перестраиваться. А еще умела улыбаться, даже когда бывало тяжело. Никто из подруг не помнит ее печальной, угнетенной — всегда веселая, жизнерадостная. А это было нелегко. Мало кто из нас знал в те дни, какое страшное горе пережила она в начале войны. Ее муж — тоже летчик — погиб в одном из первых боевых вылетов. Вслед за этой потерей — вторая: смерть годовалого сынишки. Мария осталась одна, далеко от родных мест, от близких людей, кто поддержал бы ее в эти тяжелые месяцы...
В полк Мария Тепикина прибыла в августе 1943 года. «Начиная с 9 сентября 43-го и до конца боевой деятельности нашего полка я не покидала его ни на один день, — вспоминает она в одном из писем. — Ни разу не перегоняла самолеты в мастерские, ни разу не отдыхала. Летала и летала. В любых условиях вместе со всеми. И в то же время до самого конца войны считали меня новичком, так как пришла в полк позже. Ну а почему задержалась в тылу, тебе известно. Не пускали. Нужны были фронту летные кадры...»
Кадры — это больше пятидесяти летчиков, которых Мария подготовила, работая в авиационной школе Гражданского воздушного флота. Работали днем и ночью, отдавая делу все силы. Тепикину назначили командиром звена: в ее обязанности входило проверять учлетов перед самостоятельным вылетом, а затем и перед выпуском из школы. Одновременно Мария и сама готовила группу летчиков.
Трудиться приходилось очень напряженно, но ни усталость, ни сознание своей необходимости здесь в Актюбинске, в авиашколе ГВФ, не могли отогнать мыслей [147] о фронте. Таким же нетерпеливым желанием попасть на фронт была полна и подруга Марии — Людмила Горбачева, тоже летчик-инструктор. Она и рассказала Марии о том, что на фронте воюет женский авиационный полк ночников, командиром в котором Е. Д. Бершанская.
— Вот бы к Евдокии Давыдовне попасть, — мечтали летчицы, обе окончившие Батайскую авиашколу и считавшие себя ученицами Бершанской.
Не один раз обращались подруги к командованию с просьбой послать их на фронт, но до поры до времени безуспешно...
Как-то под вечер Людмила прибежала к Марии домой и с порога обрушила на нее новость:
— Маша, на двух летчиц разнарядка в школу пришла, вызывают в Москву, в отдел кадров ВВС! Будем проситься?
— Конечно!
Но на следующий день Мария узнала, что послать в Москву решено не ее, а Горбачеву и еще одну летчицу-инструктора. Тепикина бросилась к начальнику авиашколы и стала убеждать, что послать нужно именно ее.
— Вы же знаете, я давно рвусь на фронт, — отчаянно повторяла она, — налет у меня не маленький.
— Опытные инструкторы, сама знаешь, Мария, нужны и здесь, — строго сказал начальник школы, опытнейший летчик, участник боев в Испании, и уже мягче добавил: — А мне, думаешь, не хочется на фронт? Маша, да ведь уже документы из Москвы сегодня утром подписанные получены.
— А вы скажете, что мы вылетели, а документы пришли чуть позже, — Мария умоляюще и с надеждой смотрела на начальника.
— И что вы так на фронт рветесь, девчонки мои неразумные? Думаешь, там легче, что ли?
— Нет, не думаю. Но мне надо туда. А ведь у Ани — ребенок, — Мария отвернулась и глухо, в сторону добавила: — а я, вы же знаете, одна.
— Ну, ладно, лети, птенец отчаянный, да меня потом, смотри, не брани!
В Москве в штабе ВВС девушки получили направление в наш полк. Здесь они встретили немало знакомых и друзей по Батайской авиашколе. У Марии к этому [148] времени был налет около тысячи часов в дневных и ночных условиях, и она быстро вошла в строй. 2-я эскадрилья, куда была назначена Тепикина и которой командовала капитан Ольга Санфирова, за время тяжелых боев на Кубани и Таманском полуострове, почти полностью сменила свой летный состав. Так, за лето и осень 1943 года в боевой строй вошли летчицы Рая Юшина, Люся Корниенко, Лиза Казберук, Маша Никитина, Люся Горбачева, штурманы Валя Пуставойтенко, Валя Лучинкина, Катя Студилина, Лена Никитина, Поля Петкилева, Женя Павлова. Несмотря на это, 2-я эскадрилья боевые задания выполняла не хуже других.
Мария Тепикина — отличная летчица и опытный педагог, кроме боевой работы много занималась с молодыми штурманами — проводила полеты по маршруту днем, а потом ночью, выполняла с ними первые боевые вылеты. Ей много раз пришлось вылетать с юными, начинающими штурманами Валей Пуставойтенко, Полей Петкилевой, Женей Павловой, Леной Никитиной и другими.
В первые же месяцы пребывания в полку Мария зарекомендовала себя знающим и мужественным пилотом. Вскоре она была назначена командиром звена.
В глухую ноябрьскую ночь Тепикина со своим штурманом Олей Голубевой вылетела в район Керчи. Это был 60-й боевой вылет Маши. В те дни на полуострове еще не было нашего плацдарма. Обстановка — сложная, а главное — сведений о расположении противника почти никаких. Поэтому высота бомбометания была задана больше тысячи метров.
Мария Николаевна вспоминает:
— За полминуты до цели Оля мне скомандовала: «Товарищ командир! Держите курс...» Иду строго по курсу. На цель вышли точно. Но тут нас ухватили сразу три прожектора. Отбомбиться мы все же успели. И неплохо. Теперь одно — как уйти? Крутанула правым разворотом в направлении на север, потом левым опять резко курс меняю и пытаюсь скольжением уходить. Ничто не помогает. Держат фрицы нас в своих лапах, «Командир, высота девятьсот!» — кричит Оля. А фрицы такой ураганный обстрел начали, что и представить трудно. Развернулась вправо и к морю, южнее Чушки, с резким снижением. [149]
Не убирая оборотов двигателя, летчица направила машину к морю с таким резким снижением, что немецкие прожекторы потеряли самолет и стали один за другим выключаться. Но зенитчики продолжали вести обстрел. Вот под крылом «ласточки» показался Керченский пролив. С повреждениями в машине экипаж вышел из зоны огня и оказался над темной водой.
— Товарищ командир! Скорость сто семьдесят, самолет рассыплется! Высота сто метров!
Море — ласковое и грозное — спасающее от вражеского огня и грозящее гибелью. В те тяжкие месяцы мы и любили его, и боялись. Водная поверхность одним видом своим успокаивала, когда приходилось спасаться от зениток и прожекторов, но она становилась холодной и неприветливой, когда нужно было тянуть к берегу на поврежденной машине. Мария и Ольга напряженно прислушивались к двигателю, вглядывались в черноту ночи, с надеждой ожидая появления берега.
— Ну как, штурман?
— Нормально. Дотянем потихоньку.
Экипажи, подлетавшие к цели за самолетом Тепикиной — Голубевой, видели, с каким резким снижением уходил раненый самолет, и решили, что он сбит и падает в бездну пролива. Вернувшись с задания, так и доложили Бершанской.
— Нет, не может быть, — твердо возразила Евдокия Давыдовна. — Включите посадочный прожектор, — добавила она, продолжая вслушиваться в ночное небо.
Через 20 минут после подруг подлетела «двойка» со слоником на хвосте — прилетели Тепикина и Голубева и доложили о выполнении задания.
Через несколько дней со штурманом звена Галей Беспаловой Мария летала на Эльтиген сбрасывать боеприпасы и медикаменты десантникам. Сначала перелетели к «братцам» — в полк Бочарова. Там загрузили «ласточку» — слева и справа под плоскости подвесили мешки. Полетели. Перед Эльтигеном над немецкими плавсредствами наши самолеты пролетали крадучись, на самых малых оборотах, чтобы их не слышно было, а потом снижались до высоты 50 метров — так что перекликаться с нашими героями-десантниками можно было.
Благополучно выполнили шесть вылетов, удачно сбросили груз и в седьмой раз. А при уходе на первом же развороте на высоте 75 метров самолет обстреляла [150] немецкая батарея. Прямых попаданий девушки как будто и не почувствовали, но самолет тряхнуло так, что подруги долго потом удивлялись, как они уцелели. Мотор забарахлил.
— Маша, падаем! Что случилось?
Потом падение прекратилось. Как пелось в песне, улетали от братцев «на честном слове и на одном крыле».
— Ну и выносливы наши «ласточки»! Такие с виду маленькие, слабенькие, а какие перегрузки выдерживают, — говорила Маша на аэродроме.
— Ну что, обстреляли крепко вас, сестренки? — с беспокойством спрашивали на земле.
— Да тряхнуло разок. Не поймем, в чем дело, что с машиной?
— Поддерживающая лента левой полукоробки лопнула, — ответила старший техник эскадрильи. — Так что на сегодня отлетались...
* * *
Далеко не всегда все кончалось благополучно. Иногда просто чудом летчица выводила машину из-под огня, не раз совершала вынужденные посадки. Выручало летное умение, воля и выдержка.
— Мы как-то с Галкой Беспаловой вспоминали конец сорок третьего года (Мария Николаевна часто ездит в гости к своему штурману в Одессу), и она говорит: «Ох, и не везло тебе в те месяцы! Ведь то и дело какие-нибудь чрезвычайные происшествия!» А я в ответ смеюсь: «Наоборот — везло, да еще как! Ведь кончались-то они все благополучно». Тогда же вот, когда на Эльтиген летали...
Мария Николаевна замолкает ненадолго, с улыбкой вспоминая те незабываемые дни и ночи. С годами она не утратила своей удивительной жизнерадостности и, вспоминая трудное военное время, то и дело улыбается или заразительно смеется.
— Да, так вот, когда на Эльтиген летали, еще и такое ЧП было. С Валей Пуставойтенко сделали два вылета, и очень нам мешал береговой немецкий прожектор. В третьем Валя говорит: «Разрешите отбомбиться по прожектору?» Погасили его мы удачно. А мотор вдруг начал давать перебои. Высота — четыреста метров, а над морем нужно еще километров двадцать пролететь. Как ни удерживаю машину, снижаемся все равно. [151] Вот когда водичка показалась коварной, а берег — таким желанным... До берега все же дотянули — правда, уже на ста шестидесяти метрах. Берег гористый, но садиться надо. «Валя, стреляй!» — говорю, а штурман мой молчит, а потом виновато так: «У меня ракет нет. Они в фюзеляже.» Сумела я прицелиться к проселочной дороге и так между гор долетели к бочаровцам... Нет, конечно, везло, — с веселой убежденностью продолжает Мария Николаевна. — Три вынужденных посадки ночью. Помню, на запасную площадку села — маленькая площадочка, да еще истребители там стояли и от партизан СП-2 прилетел. А у меня с мотором совсем плохо. С трудом, но все же приземлилась: ввела самолет в пике и с левым разворотом... Начальник площадки Анисимов (я его еще по Батайской школе знала) увидел это безобразие и грозно так: «Еще и бомбы висят у нее?» Трое суток искали тогда причину — почему упало давление масла?
А в декабре Маша с Валей Пуставойтенко произвели вынужденную посадку в поле, недалеко от станицы Фанталовская, на Тамани. Экипаж вылетел на разведку погоды без бомбового груза. Полет осложняли метеоусловия: облачность высотой 150 метров, морось, слабое обледенение. Перед экипажем была поставлена задача: промерить высоту облачности над Керченским заливом. Дважды девушки долетели до пункта Маяк и обратно. И вот при возвращении над косой Чушка мотор начал давать перебои. Обледеневшая машина не могла сохранить высоту. Пришлось садиться, не долетев до родного аэродрома 15 километров. Штурман даже не успела осветить ракетой место посадки. Летчица в темноте благополучно приземлила машину.
Второй раз за месяц Тепикина спасла машину и жизнь экипажа. В Фанталовской в те дни базировалась эскадрилья связи воздушной армии. Когда «ласточка» заходила на посадку и прошла над станицей, летчики услышали, что мотор работает с перебоями, и побежали к месту посадки. Среди них был и бывший курсант Тепикиной — Смирнов. С какой же радостью увидел он своего учителя — Марию Тепикину.
Обрадовалась этой встрече и Мария. В эскадрилье связи кроме Смирнова служили три ее курсанта. Все они были хорошими летчиками, и Мария вновь испытала чувство гордости за своих учеников. [152]
Нередко приходилось Марии выполнять специальные задания днем — эти полеты требовали не меньшего напряжения сил и воли, чем ночные. Как-то на поиски пропавшего экипажа Таи Володиной и Ани Бондаревой вылетели два самолета — Тепикиной и заместителя командира полка Серафимы Амосовой. Вылетели и попали в штормовой ветер.
Амосова приземлялась первой. Села нормально, но стоило прорулить несколько метров, как ветер поставил машину на нос. Видя это, Мария решила сесть ближе к стоянке самолетов, чтобы избежать руления. Техники приготовились, чтобы после посадки сразу же удержать машину. Оказалось, что ветер дул в тот день со скоростью 30 метров в секунду.
Сколько раз на долю пилота Марии Тепикиной выпадали сложнейшие полеты и всегда она с честью выходила из этих испытаний. Так было, когда пришлось срочно вылететь в штаб воздушной армии с начальником штаба полка Ириной Ракобольской. Сгущались сумерки, а ночного старта на аэродроме посадки не было. Подлетели уже в полной темноте. Ракобольская выстрелила один раз из ракетницы, летчица разглядела площадку справа от дороги, вдоль которой стояли столбы. А второго выстрела начальник штаба сделать не смогла — помешала застрявшая в ракетнице гильза. Мария посадила самолет, что называется, на ощупь. Получив задачу для полка, девушки вернулись на свой аэродром, и Мария вместе со всеми вылетела на боевое задание.
А в другой раз Тепикина вылетела на разведку погоды со штурманом звена Лидой Лошмановой. Перед экипажем стояла задача: идти с бомбами и промерить высоту облачности над расположением противника в районе Керчи.
Выполнили два вылета. Сбросили бомбы над целью Аджимушкай. Высота по прибору — 500 метров, а истинная и того меньше — около 350. При появлении самолета враг открывал ураганный огонь, ведь машина видна была как на ладони. Поврежденный самолет летчица сумела довести до Пересыпи, а полеты в ту ночь были отменены — изменения погоды не предвиделось.
Эти вылеты Марии запомнились острым чувством одиночества. Обычно экипажи шли один за другим, выручая друг друга, когда это требовалось. А на этот раз [153] Мария и Лида были совершенно одни и потому казались себе абсолютно беззащитными. Но задание выполнили безукоризненно.
Полеты — экзамены, полеты — работа. Дорогие мои подруги! Они и сегодня, спустя десятилетия, снятся нам, и снова тревожно стучит сердце, руки крепко сжимают штурвал, а ослепительно холодный свет прожекторов обжигает воспаленные глаза. Сколько таких экзаменов мы сдали? В летной книжке у Марии Тепикиной записано: «Произвела 640 вылетов ночью, выполняла спецзадания в дневных условиях. По далеко не полным данным, было вызвано 85 сильных взрывов, 14 пожаров, уничтожено 2 склада с боеприпасами...»
Пройдут долгие годы, многое забудется, но нашу фронтовую юность, опаленную войной, мы запомним навсегда...
М.Чечнева
