Ты помнишь, родная, октябрьские ночи,
Тревожные дни под Москвой,
Когда, не смыкая усталые очи,
Она сохраняла свой гордый покой.
Мы крепче в те дни полюбили столицу,
Она нам казалась прекрасней в сто крат,
Кругом дорогие суровые лица,
И каждый москвич — словно друг или брат.
В тяжелое время мы с ней расставались,
Стреляли зенитки, ревел паровоз,
Священною местью сердца наполнялись,
Но в наших глазах не увидели слез.
Нас старые матери в бой провожали,
С собой мы везли их сердечный покой.
В глазах их усталых все слезы дрожали,
И сердце полно было горькой тоской.
«Не плачьте, родные!» — мы их утешали.
Вернемся с победой мы снова домой,
Чтоб спать вам тревоги в ночи не мешали,
Врага мы прогоним холодной зимой.
Потом мы в теплушке семь дней коротали,
Грызя сухари, запивали водой.
Часы, как минуты, у нас пролетали,
Кругом были песни, задор молодой.
С какою охотой учиться мы стали,
По десять уроков и два строевой,
А в зимние ночи почти и не спали,
Их трудной учебе отдав боевой.
Когда с полигона в морозное утро
Придет делегат, и еще у двери
Он девушкам крикнет с задорною шуткой:
«Мы все погасили вчера фонари!»
Учебных бомбежек своих результаты
Мы крепко старались узнать и понять,
И счастливы были надеждой крылатой,
Что фрицев весной нам придется гонять.
И так незаметно весна подоспела,
На фронт вылетать получили приказ.
Почувствовали, что для сложного дела
Родная страна призвала теперь нас.
Как первые вылеты нас волновали!
И полк весь сплотился заботой одной,
Когда мы с заданья подруг ожидали,
Была для нас каждая близкой, родной. [77]
Да, было не просто в дивизии нашей
Добыть себе право быть равным в строю.
Самим чтоб летать, без мамашей, папашей,
Отбросивши женскую хрупкость свою.
Мы ночи летали, а утром не спали,
В глазах воспаленных всегда был вопрос:
«Как ночью сегодня по фрицам мы дали,
Что штаб нам наземный об этом донес?»
Да, нам не забыть, как мы Дон защищали.
Там ночью бомбили мы немцев не раз,
Как с фрицами лодки на дно опускали,
Стараясь точно исполнить приказ.
Над нашим Кавказом нависла угроза,
Для Родины трудные выпали дни,
Мы снова летали бомбить по дорогам,
Бить танки, тушить у машин их огни.
И если бы чувствовал немец проклятый,
Когда он, от страха язык проглотив,
В канаву валился, весь дрожью объятый,
Кто в страх тот смертельный его обратил?
И Терек седой удивлен не на шутку,
Такого он раньше в веках не видал.
Кто немцам вздохнуть не давал ни минутки,
Кто жару такого арийцам поддал?
А сверху спокойно, но точно и метко
Летят на них бомбы опять и опять.
А утром нам наша доносит разведка,
Что немцы устали убитых считать.
Да, немцы не знают, что девушки это,
Веселые, смелые — кровь с молоком!
Что больше всего дорожат они в свете
Своим первым в мире женским полком!
Теперь же девчата блестят орденами,
Но скромности девичьей полны сердца,
И нет хвастунов и зазнаек меж нами,
Мы помним советы вождя и отца.
Пусть скажет отец, что гордится он дочкой,
Не только сынами гордиться должны!
Летает она каждой темною ночкой,
И бомбы ее очень фронту нужны.
В семье нашей дружной есть строгий порядок:
Приказ командира — священный закон.
Хоть жизни ценою, а выполнить надо,
Как бы ни сложен, опасен был он. [78]
А наш командир, комиссар — это люди,
К которым привязаны мы навсегда.
И что б ни случилось, и где мы ни будем,
Любовь нашу к ним не сотрут и года.
Нет, кажется, женщины более скромной,
Чем наша майор — командир боевой.
В работе большой, напряженной, огромной
Прекрасный товарищ, простой, волевой.
Мы все ее любим, И каждая тайно
Мечтает спасти ее в жарком бою,
Без шума и пафоса, будто случайно,
Отдать за нее жизнь и силу свою.
Нет, это не лесть! Да зачем она людям,
Которых роднят боевые дела.
Об этом мы ей говорить и не будем,
Мы делом покажем, чтоб так поняла.
А наш комиссар — это мама родная,
О каждой заботится лично сама,
О том, как она нас растила, ласкала,
Напишем когда-нибудь книги, тома.
Ей партия, Родина нас поручила,
Сначала мы были девчонки, юнцы.
Она нас работе и жизни учила,
Да так, что завидовать могут отцы.
И так мы воюем. И летчики-»братцы»
«Сестренками» девушек наших зовут,
В семье боевой мы, как равные, драться
За Родину будем, за радостный труд.
Пока хоть один запаршивевший немец
На нашей земле будет трупом смердить,
Мы вахту почетную, сестры, не сменим.
За нами народ. Мы должны победить!
