"Труными дорогами" (Кравцова Н. "От заката до рассвета")
И.Ракобольская:
Из людей, которые много сил положили при формировании полка на учебу и воспитание технического состава, нельзя не отметить инженера Соню Озеркову. Она была кадровая военная. Военная до мозга костей. Вначале она нам казалась сухой, но потом мы оценили и полюбили Соню. Оказалось, что Устав Красной Амии не мешает ей, а даже помогает быть прекрасным работником, организовать техников, заботиться о них и любить.
Я уважала Соню за силу ее характера, благодаря которой она не сломалась, когда была приговорена трибуналом наземной Армии к расстрелу после выхода из окружения. Она отказалась подавать на кассацию. Спас ее, очевидно, комиссар дивизии Горбунов. Он писал мне уже после войны, что ему шофер сказал во время поездки: «А у женщин инженера полка к расстрелу приговорили...» Горбунов не знал об этом, срочно дал шифровку в штаб ВВС фронта. Оттуда приостановили выполнение приговора, дело пересмотрели, и Соню оправдали.
Она вернулась в полк остриженная наголо, без улыбки на лице...
Мы приняли ее, как будто ничего и не было. И она сумела справиться с пережитым ужасом. Я никогда не говорила с ней об этом...
Долго девушки не могли привыкнуть к тому, чтобы обращаться к подруге, с которой спала рядом, которую называла «Ира» или «Ириша», официально: «Товарищ начальник штаба» или «товарищ лейтенант». Строгости воинской дисциплины казались ненужными.
Вот как об этом вспоминает авиатехник Мария Щелканова:
«С первых же дней организации полка к нам прибыла инженер старший лейтенант Озеркова — строгая, по-военному подтянутая, физически закаленная. Прибыла она из Иркутского военного училища, где вела педагогическую работу.
Весь коллектив механиков и техников невзлюбил ее. За что? За то, что она начала с муштры, выправки, строгого соблюдения уставных правил. Требовала, чтобы мы дословно повторяли ее приказания, докладывали об исполнении, подходили и отходили по форме. А мы, люди, пришедшие с гражданской службы, считали соблюдение внешней дисциплины ненужной формальностью. Мы были убеждены, что и без следования букве устава честно и самоотверженно выполняем свой долг.
А Озеркова была неумолима и не шла ни на какие уступки. В любое время — и днем и ночью, в мороз и в бурю — она поднимала [163] нас "по тревоге" и с часами в руках следила за точным выполнением своих приказаний.
Только позже, на фронте, мы изменили свое отношение к Озерковой. Мы поняли, что своей требовательностью и строгостью она закаляла нас, готовила к преодолению трудностей, с которыми мы встретились в боевой обстановке. Только на фронте мы поняли свою ошибку: Озеркова не сухой бездушный формалист, за которого мы ее принимали, а живой, прямой, отзывчивый человек. Мы полюбили Соню Озеркову, оценили ее как талантливого руководителя, старшего товарища и друга».
Август 1942 года. Воровский
"Полк по тревоге снялся с места — к хутору подходили немецкие танки. На аэродроме остались два самолета — один с неисправным мотором, с другим задержались две летчицы, ожидая, когда будет окончен ремонт. Инженер полка Соня Озеркова и техник Ира Каширина безуспешно пытались оживить мотор — нужны были запчасти и основательный ремонт в мастерских. Придя к такому выводу, Соня решила отпустить ожидавший их самолет: втроем в заднюю кабину никак не втиснуться, и обе решили оставаться вместе...
Нужно было избавиться от непригодного уже для полетов По-2. Соня не стала медлить — и вот он запылал, жалобно потрескивая, бедный самолет. Отойдя от него подальше, обе замерли, не в силах оторвать глаза от яркого торжествующего огня, которому дали полную волю — гуляй!
Дорога была запружена отступающими войсками: люди, машины, лошади, повозки... Соня и Ира медленно двигались вперед. Ночевали в поле, в стогу. Утром Соня открыла глаза, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд. У стога стояла женщина.
— Вы, бабоньки, военные? И чего ж вы не скинете ту форму?
Она сказала, что немцев в хуторе нет, танки проехали дальше. Повела их к себе, дала простую деревенскую одежду.
Однажды они столкнулись с двумя мотоциклистами. Один чинил мотоцикл, другой, увидев девушек, стал показывать пальцем на узелки, где была еда. Он настойчиво тыкал в узелок, и Ира растерялась: [180] на дне лежал пистолет... Очень медленно стала она развязывать концы платка, а в это время Соня быстро вынула свой пистолет и выстрелила в немца. Подбежав к другому, сделала еще два выстрела в упор. Обе бросились в кустарник и долго бежали что было сих от этого места...
Все дальше шли они под палящим солнцем, босиком, в светлых платочках и длинных юбках, невысокая крепкая Соня впереди, за ней, все время отставая, тоненькая Ира. К концу третьей недели у Моздока увидели, наконец, красноармейцев. В городе царила суматоха — шла эвакуация... Соня нашла коменданта, сдала в госпиталь заболевшую Иру. Оказалось — тиф... В полк добралась на попутной машине. Издали увидела огоньки садящихся По-2. Это было похоже на чудо... Она спрыгнула с машины и побежала туда, к самолетам, спотыкаясь, падая, вставая..."
Соня Озеркова вернулась в полк, все были ей рады, особенно техники, которые успели полюбить своего начальника: несмотря на внешнюю строгость, даже суровость, она была человеком добрым и справедливым. Соня была готова с ходу приступить к своим обязанностям, как вдруг ей это запретили. Больше того, стали вызывать ее в особые отделы, где подробно расспрашивали о том, как она выбиралась из вражеского «окружения». А главное, чем интересовались, — почему у нее не оказалось партийного билета: куда он девался?..
До войны Соня несколько лет преподавала в авиационном училище, помнила годы репрессий и была достаточно опытным человеком, чтобы теперь понять безвыходность своего положения: нельзя ни врать, ни говорить правду — и то и другое плохо. Боясь попасть в лапы к немцам, она уничтожила партбилет собственными руками. И теперь сама не знала, правильно ли поступила, поэтому безропотно ждала своей участи.
Это было время, когда партбилет ценился дороже человеческой жизни... И вот — трибунал! Соня была поражена, когда военный трибунал приговорил ее к расстрелу... С нее сняли погоны, разжаловали, остригли наголо. Она сидела взаперти, у входа стоял солдат с винтовкой.
Правда, ей предложили написать просьбу о помиловании. Она отказалась... И только вмешательство командования фронта спасло Соню Озеркову. Дело было пересмотрено, обвинение снято, ее [181] восстановили в должности и звании, вернули в полк, и она честно, как и раньше, работала инженером полка до конца войны.
Однако неприятный осадок на душе остался навсегда. Уже после Победы она призналась однажды: «Иду по улице, и кто-нибудь внимательно посмотрит на меня — я вздрагиваю, и сердце начинает тревожно колотиться...»
(Меклин Н.)
1944 год. Польша
"
В связи со всем этим мне хочется сказать доброе слово о «хозяйках нашей судьбы», о девушках, готовивших наши победы, о наших верных помощницах, от самоотверженности которых в конечном счете зависело все.
Сказать, что наши инженеры, старшие техники, механики, вооруженцы, электрики, прибористы не жалели сил, — значит почти ничего не сказать. От их работы зависело все: и поведение самолета в воздухе, и то, как скоро он, израненный и разбитый, сможет вернуться в строй, и количество вылетов экипажей за ночь, а значит, и эффективность наших ударов по врагу.
Старший инженер полка Софья Ивановна Озеркова на формирование женской авиачасти прибыла одной из первых.
И с самого начала боевых действий у нас заработала своя «академия». Пройдя ее курс, девушки-вооруженцы становились механиками и техниками, переучивались на штурманов, а штурманы — на летчиков. Преподаватели «академии» — командиры, штурманы, стартехи эскадрилий и, естественно, старший инженер Софья Озеркова — учили новичков без отрыва от боевой работы.
А сколько всяких иных забот и хлопот было у самой Озерковой!
Она отвечала за каждый самолет, за надежность его работы в каждом вылете, за скорейший ввод в строй поврежденных в бою машин, за каждого механика и техника, за правильность организации работы всего технического состава. В прошлом кадровый командир Красной Армии, Софья Ивановна к моменту формирования полка имела за плечами десять лет службы в Иркутской авиатехнической школе. Взыскательная и строгая, она требовала от подчиненных высокой ответственности за порученное дело.
А нагрузка ее все возрастала.
Летчиков, штурманов, техников, вооруженцев изумляло мужество, стойкость, высокое чувство долга, присущее нашему старшему инженеру. Днем Озеркова проводила технические осмотры, проверяла выполненные работы, учила вновь прибывших. А ночью — отправляла машины на боевые задания и обязательно встречала их. Замечательная спортсменка, она не только была непременной [201] участницей всех спортивных соревнований, но и отвечала за строевую подготовку...
В 1943 году старший инженер полка Софья Озеркова получила первый орден.
А каких прекрасных специалистов она воспитала!
Взять хотя бы оружейниц. Сложна и кропотлива их работа, особенно ночью, в условиях затемненного аэродрома, когда выполнять самые опасные операции приходилось на ощупь. И тут наши девушки были на высоте. Лидия Гогина, Татьяна Масленникова, Мария Марина, Зинаида Вишнева, Анна Шерстнева и многие другие в темноте по капсюлю определяли тип взрывателя. А чтобы определить, закрыт или открыт замок бомбодержателя, им достаточно было прикоснуться к нему.
Одно из самых важных условий в работе оружейников — быстрота. Самолет не должен простаивать на старте ни одной лишней минуты. Это девушки хорошо уяснили себе. Если раньше на снаряжение машины у них уходило 30 минут, то позднее самолеты обслуживались за 6–7 минут. А мастера по вооружению Мария Логачева и Зинаида Вишнева управлялись с этим ответственным делом за 3 минуты. (Чечнева)
Февраль 1945 года. Пруссия
10 февраля в штаб 2-го.Белорусского фронта поступила директива Ставки передать 3-му Белорусскому фронту четыре армии ... 2-й Белорусский фронт освобождался от участия в операции против восточно-прусской группировки противника и ему предстояло продолжать выполнение первоначального плана - наступать на запад, взаимодействуя с 1-м Белорусским фронтом.
Женский авиаполк продолжал боевые действия против окруженной группировки противника. Это была единственная в те дни"летноспособная" часть ночной бомбардировочной авиации 2-го Белорусского фронта.
На техническом совете полка, по предложению старшего инженера Софьи Озерковой, поддержанной командиром полка Евдокией Бершанской, было принято решение о строительстве "деревянного аэродрома". В течение нескольких дней была сколочена взлетно-посадочная полоса. В дело были пущены заборы, сараи все, что можно было достать.
Одно неудобство было у этой "танцплощадки", как назвали летчицы эту деревянную полосу, взлетать и садится на нее можно было только в одном направлении, независимо от направления ветра. Сто пятьдесят на тридцать метров - деревянный настил, а вокруг грязь. Вот на этом "паркете" летчицы действительно показали свое мастерство. Точность приземления требовалась идеальная, немного вправо или влево - и переворот. Взлет с бомбами был еще опаснее, отклонение грозило неминуемой гибелью. Но, несмотря на это, никто ни разу не сполз на грунт. Из всей дивизии в те дни продолжал боевую работу только один женский полк.
