...Полк прибыл на фронт в трудное время. В южной части Донбасса, на рубеже реки Миус, шли ожесточенные бои. Фашистские дивизии рвались к донским переправам у станиц Константиновской, Мелеховской, Раздорской.
Вначале девушки совершали только ознакомительные полеты к линии фронта, отшлифовывали технику вождения машин в свете прожекторов, приучались распознавать с воздуха укрепленные пункты противника, его огневые точки. Короче, привыкали к фронтовой обстановке.
Но всем не терпелось скорее приступить к настоящему делу: фронт находился рядом, его горячее дыхание ощущалось постоянно. С запада круглые сутки доносились глухие раскаты канонады. По ночам в звездной вышине надсадно завывали моторы фашистских самолетов. Они шли всегда одним и тем же курсом; точно на восток. Фашистские бомбы рвались в Каменске и Ворошиловграде. На горизонте то и дело вспыхивали отблески пожаров...
И вот из штаба дивизии пришел боевой приказ:
«В ночь на 8 июня 1942 года полк должен бомбить скопление войск противника в пункте «Шахта № 1».
В деревянном домике с низким потолком за столом сидели трое: командир, комиссар и начальник штаба полка.
Три головы склонились над картой. Твердый нажим красного карандаша подчеркнул едва заметную на ней точку.
— Вот она, шахта номер один. Десять километров от линии фронта. — Это заговорила лейтенант Ракобольская, очень красивая и строгая и потому казавшаяся немного старше своих лет. — Я получила сегодня разведданные этого района. Там три зенитные точки и два прожектора. Карту боевой обстановки готовит начальник оперативного отделения Еленина. — Ракобольская посмотрела на часы. — Через несколько минут должна быть готова.
«Первое боевое задание? Как лучше поступить? Послать все экипажи? Или, может быть, несколько? Тогда — кого именно? Не растеряются ли мои летчицы? Ведь прожекторы и зенитки уже не свои, как бывало на тренировках, а вражеские. И снаряды не холостые...»
— О чем задумалась? — прервала размышления Бершанской комиссар полка.
— О чем? Думаю, нужно прежде всего понюхать пороху мне самой. Познакомиться с обстановкой над целью, увидеть ее своими глазами, а тогда можно будет посылать на задание и другие экипажи.
— Ты думаешь, наши девчата не справятся? — спросила Рачкевич. — По-моему, они подготовлены хорошо. А ты командир, и вдруг...
— «Не справятся» — не те слова. Нет, я не сомневаюсь в их смелости и мастерстве. Но девушки привыкли летать в мирном небе. А мы уже на фронте. Тут можно поначалу и растеряться. Трудно сейчас представить, в какой сложный переплет могут попасть экипажи. А от успешного выполнения первого задания зависит многое... Первой полечу я со штурманом полка, — заключила Бершанская,
— Пожалуй, верно, — вздохнув, согласилась Рачкевич, и ее поддержала начальник штаба.
Евдокия Яковлевна невольно залюбовалась высокой, ладной фигурой Бершанской и особенно остро почувствовала, как дорога ей эта умная, мужественная и душевная женщина. Захотелось обнять подругу. Но вместо этого комиссар нарочито деловым тоном, не допускающим и тени фамильярности, спросила:
— Товарищ командир полка, в дивизию о готовности докладывать будем?
Бершанская задумалась. Насколько она понимала, командир дивизии не очень верил в боеспособность женского полка. И это, в общем-то, можно было понять. Он — кадровый офицер, всегда имел дело с хорошо обученными, дисциплинированными солдатами. А тут вдруг — девчонки... Но она-то знает их целеустремленность, силу воли, комсомольский энтузиазм, знает, как искренне хотят они принести пользу Родине. Ведь именно эти качества привели их на фронт. И девушки будут сражаться с врагом не хуже мужчин!
Бершанская встала из-за стола, после небольшой паузы сказала:
— Конечно, доложим. Дискутировать по этому поводу нечего. В армии дисциплина и порядок — прежде всего.
И вот вместе со штурманом Софьей Бурзаевой тщательно изучен маршрут предстоящего полета, под плоскости самолета подвешены первые бомбы с надписью «За Родину!», сомкнулись стальные челюсти бомбодержателей, Постепенно сгустились сумерки, на землю опустилась ночь.
Проводить нашего командира приехал полковник Попов, собрались все девушки полка. Еще бы: первый боевой вылет!
Взревел мотор, густую тьму прорезал сноп искр. Набирая скорость, машина побежала по влажной, покрытой росой земле. Самолет Бершанской взлетел точно в назначенное время и взял курс на заданную цель.
«Счастливого пути!» — мысленно желала улетевшим каждая из нас. Одинокий маленький самолет летел в непроглядной тьме южной ночи.
Евдокия Давыдовна волновалась, пожалуй, больше, чем в свой первый самостоятельный вылет. Ведь так важен «хороший почин»! Нет, это был не страх, она его не чувствовала. Наоборот, испытывала прилив бодрости и необыкновенного подъема. «Я должна доказать подчиненным, что самолет можно провести сквозь зенитный обстрел, что останешься невредимым, если будешь начеку, сумеешь вовремя сманеврировать, мобилизуешь всю силу воли и летное мастерство».
...Мотор гудел ровно, надежно, и звук его размеренной работы неожиданно показался в ночной тишине каким-то очень мирным, Бершанская подумала об отце, о матери, о своей семье. Подумала о том, что должна быть сильной и храброй именно во имя любви к своим близким.
В задней кабине притихла штурман полка Соня Бурзаева. Деловито насупившись, она проверяла расчеты, высчитывала поправки в курсе. Сильный встречный ветер значительно уменьшил скорость полета, и Соня беспокоилась, как бы не ошибиться!
Бурзаева — опытный и знающий штурман. После окончания аэроклуба она училась в Херсонской летной школе и там получила солидную штурманскую подготовку. С Бершанской они быстро сдружились и, если можно так выразиться, хорошо слетались. Евдокия Давыдовна, хотя и была опытнее штурмана, никогда не подчеркивала своего превосходства, умела просто и тактично, совсем незаметно поправить, посоветовать, подсказать нужное решение.
Бершанская вела машину на умеренном режиме, стараясь не перегружать мотор. Под плоскостями — 180 килограммов бомб. Это не так много, но и не мало. Во всяком случае, если все их положить в цель, этого достаточно, чтобы уничтожить вражескую батарею, пустить под откос железнодорожный состав или навсегда вогнать в землю несколько десятков фашистских вояк.
Мотор работал ровно. Тугая струя воздуха била в козырек, и он чуть вибрировал. Фосфоресцировали в темноте кабины цифры на приборных досках. Евдокия Давыдовна молча следила за показаниями приборов.
Первой заговорила Бурзаева.
— Товарищ, командир, посмотрите, какой пожар впереди справа. Наверное, фашисты сбросили зажигательные бомбы.
— Нет, штурман, это не пожар. Это зарево. Там металлургический завод. Над домнами круглый год, днем и ночью стоит огненное облако. Я летала здесь еще до войны. Это зарево светило нам, как маяк, А потом как-то раненых везла, уже в начале войны. Наверное от усталости или от переживаний, лечу и глаза слипаются. Чувствую, что засыпаю в воздухе. Борюсь со сном, а сама волнуюсь, Не за себя боялась, за раненых. Вдруг засну... Тру глаза, чтобы сон разогнать и все-таки, видно, на секунду вздремнула. Очнулась через мгновение и не могу понять, где я, что со мной. К счастью, увидела зарево. Вот это самое. Оно просто спасло меня. Сразу все вспомнила, восстановила ориентировку и прилетела в назначенное место... Вот так-то, штурман. Кстати, сколько минут до цели осталось? Что-то скорость у нас мала, будто на якоре стоим.
— До цели осталось двадцать минут. Очень сильный встречный ветер, — ответила Бурзаева.
— Да, ветер не в нашу пользу. Хочется скорее дойти, а он не дает.
«Значит, люди работают... — думала Бершанская, глядя на зарево. — Почти рядом с линией фронта, под бомбежкой и обстрелом. Таких людей никто не победит...»
Наконец впереди показалась извилистая лента реки Миус. По ней проходила линия фронта. Внизу виднелись вспышки выстрелов, тянулись нити трассирующих пуль, А дальше на западе — сплошная темень.
Нервы у летчицы и штурмана были напряжены до предела. Обе — само внимание. Бершанская, чуть крепче чем обычно сжимая ручку управления, внимательно осматривалась по сторонам, пытаясь запомнить каждую деталь. В любую минуту могли вспыхнуть прожекторы, загрохотать зенитки. Тогда наблюдать будет невозможно — прожекторы ослепят, ничего не увидишь.
Штурман сбросила за борт светящуюся авиабомбу — САБ. Местность под самолетом стала видна как на ладони. Черными пятнами выделялись горы околоугольной породы, силуэты разбросанных домиков напоминали спичечные коробки. А чуть в стороне — какие-то строения. Там должен быть вражеский штаб. Штурман вывела самолет точно на цель. Суматошно заметались лучи прожекторов, спеша поймать в свои щупальца маленький самолет.
— Почему молчат зенитки? Почему не стреляют? — громко спрашивает Бершанская. А штурман уже дает команду:
— Подвернуть вправо! Еще на пять градусов! Хорошо! Держать боевой курс!
Летчица тщательно выдерживает скорость и высоту, чтобы штурман могла лучше прицелиться.
Бурзаева замирает. Есть! Ниточка прицела легла на намеченную точку. Штурман плавно нажимает рычаг бомбосбрасывателя и откидывается на спинку сиденья. Какую-то долю секунды сидит неподвижно, потом наклоняется за борт кабины, чтобы рассмотреть, куда угодили бомбы. Вспышка. Взрыв! Самолет подбросило. Бершанская плавно развернулась и ушла от цели.
Бомбы сброшены на врага, но торжественной приподнятости почему-то нет. Летчица и штурман готовились встретить ураганный огонь, однако враг молчал. Как выяснилось позже, фашисты в первое время предпочитали «проглатывать» наши неприятные гостинцы молча, чтобы не демаскировать себя.
Теперь можно было возвращаться домой. Начало сделали, хотя и не так, как думалось. Крещения огнем не состоялось, но боевое задание выполнено!
Почти два часа продолжался полет экипажа Бершанской — Бурзаевой. Те, кто оставался на аэродроме, немало передумали за это время. Каждой девушке хотелось увидеть экипаж живым и невредимым, первой услышать гул машины командира полка. А самолет приблизился незаметно, почти неслышно. О приближении его догадались, когда он уже сделал круг над аэродромом.
— Пошла на посадку, — произнес кто-то рядом со мной.
По сухой земле аэродрома застучали шасси. Обороты винта стали реже. Чихая отработанным газом, самолет Бершанской подрулил к заправочной линии.
Мы молча ждали. Заложив руки за спину, напряженно всматриваясь в темноту, вместе с нами ждал командир дивизии Дмитрий Дмитриевич Попов. Наконец раздались шаги, и из чернильной густоты ночи вынырнула фигура летчицы. Поравнявшись с полковником Поповым, Бершанская доложила о выполнении задания и, не спеша, видимо желая, чтобы каждое слово дошло до нас, стала рассказывать, как протекал полет.
Потом Бершанская и Бурзаева попали в окружение подруг.
— Ну как? Как там? — спрашивали мы.
— Ничего, девушки. Не так страшен черт, как его малюют. Будем бить фашистов!
Бурзаева Соня 
