 Аронова Раиса
Аронова Раиса Ермолаевна - старший летчик 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного Таманского Краснознаменного полка (325-я ночная бомбардировочная авиационная дивизия, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт), гвардии лейтенант.
Родилась 10 февраля 1920 году в Саратове в семье рабочего-железнодорожника. Русская. Член КПСС с 1942 года. Окончила среднюю школу, аэроклуб, два курса Саратовского института механизации сельского хозяйства имени М.И. Калинина. В 1940 году перевелась в Московский авиационный институт.
В октябре 1941 года Аронова пошла в Красную Армию. В 1942 году окончила Энгельсскую военную авиационную школу пилотов.
С мая 1942 года до победы над Германией в Великой Отечественной войне сражалась в составе 4-й воздушной армии на Северо-Кавказском, 4-м Украинском и 2-м Белорусоком фронтах. Принимала участие в обороне Кавказа, освобождении Крыма, Белоруссии, Польши, разгроме врага на территории Германии. Ранена 23 марта 1943 года. За боевые отличия награждена двумя орденами Красного Знамени (1943, 1945), орденами Отечественный воины 1-й степени (1944), Красной Звезды (1942), медалями "3а оборону Кавказа" и "За победу над Германией в Великой Отечественной воине 1941-1945 гг.".
Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" № 8961 Раисе Ермолаевне Ароновой присвоено 15 мая 1946 года за 941 боевой вылет, нанесение большого урона противнику и проявленные при этом доблесть и мужество.
В послевоенные годы Р.Е. Аронова закончила Институт иностранных языков (1952). С 1961 майор Аронова — в запасе, жила и работала в Москве.
Умерла 20 декабря 1982 года. Похоронена в Москве, на Кунцевском кладбище.
 И.Дрягина " Записки летчицы У-2. Женщины-авиаторы в годы Великой Отечественной войны. 1942-1945"
Аронова Р."Ночные ведьмы"
Полина Гельман:
"Заканчивала я войну в экипаже русской летчицы Раисы Ермолаевны Ароновой. О ней без особого трепета не могу говорить. Ведь в одном самолете мы совершили более пятисот боевых вылетов. Как поется в песне, нас сдружило небо, общие бои...
Рая была прекрасным летчиком, не терялась в опасной ситуации, в лучах прожекторов, в обстреле. Сначала штурманом, а затем пилотом она совершила 960 боевых вылетов.
Нам с Раей одним Указом было присвоено звание Героев Советского Союза"
Р.Аронова:
"Припомнились строки из дневника Гали Докутович:
«Девушки вчера летали бомбить аэродром в Гостагаевской. Там «миллион прожекторов». И Наталке Меклин они сегодня снятся. Проснулась и села на кровати. «Натка, ты чего?» — «Понимаешь, не могу крепко заснуть — все время прожекторы снятся».
Нам всем до сих пор снятся иногда военные ночи: черной небо, слепящие лучи прожекторов, вспышки разрывов зенитных снарядов, пламя горящих самолетов. Просыпаешься с колотящимся сердцем. Потом с облегчением вздыхаешь: хорошо, что это только сон!"
Р.Аронова:
...мы с мужем жили в маленькой комнатке многонаселенной коммунальной квартиры. Жила там одна женщина — ее все не любили за злой язык. Стою я как-то в общей кухне, варю кашу пятимесячному сыну. Вошла та женщина. Я, как и все жильцы, взбегала вступать с ней в беседы, но у нее была странная манера — рассуждать вслух, вызывая, таким образом, присутствующего на разговор. Так было и в тот раз.
— Гм, — усмехнулась она, вроде как отвечая на мой слова,— «воевали!» Знаем, как вы воевали и за что ордена получали!
Словно кипятком плеснули мне в лицо. Мгновенная вспышка гнева затмила разум. И не помню, как так получилось: рука, в которой я держала ложку, мелькнула в воздухе и...
— Караул, убивают! — завизжала злоязычница не своим голосом.
Она преувеличивала, конечно. Никто но выбежал на ее крик.
Я понимаю, что поступок мой был некрасивым. Но почему меня не мучает раскаяние? Наверно, потому, что мы до сих пор видим во сне войну. И еще потому, что нет сейчас среди нас таких славных девчат, как Дуся Носаль, Галя Докутович, Полина Белкина, Тамара Фролова и много других...
Май 1942 года. Донбасс
Р. Аронова:
Мой первый боевой вылет не оставил у меня особенно яркого впечатления: все проходило почти как на полигоне. Противник ничем себя не обнаружил — ни прожекторов, ни шквала огня и даже ни единого выстрела. В душе я была немного разочарована.
В течение нескольких последующих ночей боевые вылеты были похожи на первый —противник не обращал на наш самолет никакого внимания.
— Катя, знаешь, просто неудобно становится докладывать одно и то же: «Обстрелу не подвергались», — сказала я как-то Пискаревой.
— Ну, а что же делать?
— Мне даже порой кажется, что Ракобольская, выслушивая доклад, как-то подозрительно смотрит и, может быть, думает: «А были ли они над целью?»
— Ты слишком мнительная.
— Но ведь по другим стреляют!
— Значит, для нас еще пули не отлиты.
Настала ночь, когда мы с Катей Пискаревой полетели в тринадцатый боевой вылет. Я не верила в дурную славу «чертовой дюжины», так как, по моим наблюдениям, она всегда приносила мне удачу. Катя была об этом числе другого мнения.
— Ну, Раек, сегодня готовься к бою, — не то шутя, не то серьезно сказала она перед вылетом.
— Не бойся, Катюша, сегодня мне наверняка повезет,— серьезно ответила я, приложив ладонь к левому карману гимнастерки.
Пискарева поняла; всего час назад она поздравила меня с получением партбилета.
Хотя я вступила в кандидаты партии еще весной 1940 года, но за последние два года обстоятельства у меня складывались так, что я не могла оформить вступление в члены. Вначале, и связи с переводом в МАИ, возникли формальные препятствия — коммунистам института нужно было знать меня не менее года, чтобы дать рекомендацию. Но не прошло и года, как началась война. Я ушла в армию. В это время я уже сама поставила себе барьер морального порядка: «Подам заявление не раньше, чем после первого боевого вылета».
Впрочем, наверное, не я одна давала себе такую клятву. Наш полк вылетел на фронт почти весь комсомольским, и только с началом боевой работы парторганизация полка стала быстро расти.
Леля Евполова, техник нашего самолета, старательно и долго опробовала мотор перед вылетом. Провожая нас на старт, она помахала рукой и звонко прокричала:
— Ни пуха ни пера!
Летим уже с полчаса. В темном небе спокойно мерцают звезды. Густой ночной воздух прохладной струей бьет в лицо. Я всматриваюсь в черноту под самолетом. Похоже, идем верно.
— Через пять минут будем над Миусом,—сообщаю летчице.
По реке Миус проходила линия фронта. Река — ориентир надежный, различимый даже в самую темную ночь, ее не проскочишь. Вот она выделяется серой ниточкой на общем мутно-черном фоне земли. Вспышек выстрелов не видно, и с трудом верится, что здесь, по берегу, проходит передний край.
— Пересекаем линию фронта.
Катя кивает: «Поняла!»
Почти моментально все меняется: и воздух стая мутнее, и вроде гарью запахло, а от земли потянуло холодом — нечто подобное ощущаешь всякий раз, когда оказываешься над территорией противника.
Цель в десяти километрах от линии фронта. Начинаю отсчитывать долгие, тягучие минуты.
— Ложись на боевой курс,— говорю наконец летчице. Она удивительно точно выдерживает курс, высоту.
— Бросаю!
Самолет сразу делает ощутимый рывок вверх: четыре бомбы отделились от плоскостей. Несколько мгновений — и под нами рвануло. Цель накрыта.
— Теперь домой! Курс восемьдесят пять градусов,— с облегчением говорю я.
И тут... Что это, обстрел? Вокруг самолета густым бисером замелькали разноцветные огненные точки. Послышались зловещие хлопки зениток, появились шапки черного дыма. Я завертелась в кабине, ища выхода из огненной ловушки, в которую мы так неожиданно попали. В шутку говорят, что голова у штурмана должна свободно вращаться на триста шестьдесят градусов. Моя в тот момент вращалась, наверное, на все семьсот двадцать.
— Отворачивай вправо! Круче, круче! — тороплю Пискареву.
Но едва самолет повернул вправо, как перед мотором вспыхнул целый веер трассирующих пуль. Немцы давали нам первый предметный урок с использованием всех зенитных средств. На какое-то мгновение я растерялась: куда же теперь выводить самолет? Кругом все бахало, ухало, блестело, сверкало... А что, если уйти вниз?
— Катенька, попробуй...
Не успела я договорить, как самолет резко накренился и со свистом понесся к земле. Мы потеряли метров четыреста высоты, но положение не улучшилось. Огонь вокруг нас бушевал с прежней силой.
— Пойдем прямо курсом девяносто, может быть, так быстрее вырвемся, — предложила я в отчаянии.
И Пискарева повела самолет на восток. Прямо через шквал зенитного огня... Я замерла и ждала: сейчас мы либо взорвемся, либо загоримся — ведь невозможно пройти через сплошную огненную стену...
Лезть напролом сквозь ураганный огонь и выйти живыми и даже невредимыми — такое счастье выпадает на войне не часто.
— Вот видишь, мне всегда везет с чертовой дюжиной, — напомнила я Кате, когда мы пересекли линию фронта и ко мне возвратился дар речи.
— Я бы не сказала, что нам очень повезло, но на худой конец и так неплохо.
На аэродроме нас уже ждали. Леля Евполова очень волновалась.
— Все в порядке?
Беглый осмотр показал, что самолет получил десятка два мелких пробоин, но серьезных повреждений не было.
— Вот теперь могу сказать; все в порядке,— заключила Катя Пискарева.
Мы пошли на КП. Командир полка внимательно выслушала наш подробный доклад. А потом все трое — Бершанская, Рачкевич и начальник штаба Ракобольская — поздравили нас с настоящим боевым крещением и с благополучным возвращением.
В ту ночь мы с Катей Пискаревой сделали еще три полета. И, как во все предшествующие ночи, — опять ни одного выстрела по самолету. Но я больше не сетовала на судьбу; мы получили достаточно полное представление о зенитном огне.
Осень 1942 года. Ассиновская
В небе над Грозным было все черным-черно, горели нефтяные емкости после бомбежек. С трудом долетели до Ассиновской. Полк уже трое суток не летал на задания из-за пожаров и дыма горящей нефти.
Экипаж Пискаревой и Ароновой готовился к очередному боевому вылету. К самолету подошла инженер по вооружению Надя Стрелкова.
- Аронова, возьми в кабину десяток немецких "зажигалок". Они небольшие, по килограмму всего. Перед тем как бросить бомбочку за борт, сними вот этот колпачок с носика бомбы, поняла?
- Поняла, давай твои "зажигалки".
Штурман сложила бомбочки на пол кабины, а Надя побежала к другому самолету.
Трофейные "зажигалки", или "электронки", как называли их летчицы, были новинкой, и нужно было успеть объяснить всем штурманам , как с ними правильно обращаться.
Бензозаправщик задерживался и не подъезжал к самолету Пискаревой.
Штурман Рая Аронова решила воспользоваться свободными минутами, чтобы устроить "зажигалки" в своей кабине поудобнее.
-"Чего они будут мешаться у меня под ногами? Положу-ка на сиденье, - подумала она. - Десять штук. Перед тем как бросить за борт, снять колпачок... Сколько же лишнего времени придется кружиться над целью? Сниму колпачки сейчас, а потом буду бросать сразу по три-четыре штуки".
Сказано - сделано. Поснимала защитные колпачки, уложила бомбы с оголенными взрывателями на сиденье и, довольная своей находчивостью, уселась на них.
Полет прошел успешно. Цель была накрыта. Первой, кто подошел к самолету после приземления, была Надя Стрелкова. Она поинтересовалась, как штурман справилась с "зажигалками" и какой от них был эффект. Не без некоторой гордости Рая рассказала ей о своей "рационализации".
- Боже мой!- Всплеснула руками Надя. Это просто чудо, что вы остались живы! Ведь ты оголила чувствительные мембраны, и достаточно было слабого удара, даже нажима, чтобы бомба загорелась под тобой! Как же ты не сообразила?!
Лето 1943 года. Кубань.
Пискареву и Аронову считали в полку "везучим" экипажем. Из самых сложных ситуаций они выходили невредимыми и с небольшим числом пробоин в самолете. Они и сами, видимо, уверовали в свое везение и летали иногда безрассудно смело.
Но вот на Кубани летное счастье стало им изменять. Немецкая оборонительная "Голубая линия", до предела насыщенная средствами ПВО, представляла собой плотную огненную преграду.
Все чаще и чаще самолеты возвращались. С задания с многочисленными пробоинами в плоскостях, а экипажи - с неуемной дрожью в коленях. .
В районе станицы Киевской у немцев среди множества других находился очень мощный "липкий" прожектор. Именно его необходимо было уничтожить в первую очередь, уж очень он мешал работе ночников.
Катя и Рая получили задание уничтожить этот прожектор. Подойдя к цели, их самолет попал в лучи целого десятка прожекторов противника, особенно цепко в них вцепился их "подопечный". Зенитчики, видя хорошо освещенную цель, открыли бешеный огонь по их самолету. И тут Раю толкнуло в бок чем-то острым,' горячим. Она охнула и ткнулась головой в приборную доску. Сознание не покинуло ее и, превозмогая сильную боль, она подняла голову и опять смотрела в прицел. Дернуть за бомбосбрасыватели сил еще хватило. Рывок - и бомбы полетели вниз. Самый яркий луч погас, но остальные, как щупальца гигантского спрута, крепко держали их самолет в своих слепящих объятиях. Зенитки продолжали неистовствовать.. .
Утром в санчасти хирург делал Рае операцию. Сначала он извлек из ран клочья от мехового комбинезона, брюк и на здоровенной своей ладони поднес все эти мокрые от крови лохмотья к ее лицу.
- Вот, отдашь начхозу. В обмундировании теперь не хватка.
Ей стало хуже, и "шутка" не очень помогла терпеть невыносимую боль. Хирург начал вытаскивать из глубоких ран осколки зенитного снаряда. Их было бесконечно много, а он все считал:
... четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать...
Когда он особенно глубоко залезал инструментами в рану, ей хотелось кричать, но она не осмеливалась: рядом, за фанерной перегородкой, находилась мужская палата.
- Очень больно, - почти шепотом говорила она хирургу.
- Врешь! - рявкнул он так, что она уже и рта больше не раскрывала, только еще крепче вцепилась в руку полкового врача Ольги Жуковской.
А за дверью стояла комиссар полка Рачкевич, "мамочка", и, наблюдая сквозь щелку за операцией, потихоньку плакала...
.
Осень 1943 года.Пересыпь
Ночь... Темная южная осенняя ночь. Низкая облачность, чуть моросил мелкий дождь. Под крылом самолета бесшумно делали свое дело вооруженцы - прикрепляли мешки, которые необходимо было доставить на тот берег пролива десантникам.
Штурман Полина Гельман, сидя в кабине, задумчиво постукивала пальцами по борту самолета. Ей предстояла трудная работа: в густом мраке, не видя ни одного хоть сколько-нибудь заметного ориентира, даже не различая четко, где небо, а где земля, а вернее море, провести самолет над Керченским проливом и точно вывести на маленький, полностью разрушенный поселок Эльтиген. И там, точно в назначенном месте, сбросить мешки со специальным грузом для десантников.
- Готово! - сообщили девушки-вооруженцы.
Летчица Рая Аронова вырулила на старт. Подошла командир полка и дала последние указания. Взлетели.
Самолет летел над проливом в кромешной тьме. Летчица пилотировала только по приборам. Море внизу не просматривалось . сплошная темно-серая мгла. Высотомер показывал 200 метров, не даже на такой высоте самолет все время "цепляется" за нижнюю
кромку облачности.
- По моим расчетам, через пять минут нужно снижаться, - послышался в переговорном устройстве голос штурмана.
Впереди внизу мелькнул огонек, сначала слабо, потом ярче. Эта цель - небольшой костерок, который разложили десантники во дворе единственного целого здания, местной школы. Виден он был только со стороны моря, иначе немцы уже давно накрыли бы его артиллерийским огнем. Этот единственный "маячок" ни в коем случае нельзя было проскочить, разворот и повторный заход могли
стоить не только времени, но и жизни. Зенитные и обычные пулеметы противника простреливали все пространство над небольшим плацдармом, расположившись на всех господствовавших высотах.
- Иду на снижение, цель вижу! - предупредила Рая штурмана. Высота - сто метров, семьдесят, пятьдесят... Вдруг откуда-то сзади заработал пулемет. Светлячки трассирующих пуль прошли над самолетом.
- Это наземный пулемет немцев по нам стреляет! - сообщила, как-то непринужденно, Полина.
- Ты так спокойно об этом сказала, будто мы застрахованы от его пуль! - ответила Рая, продолжая снижение.
"Стрелка высотомера опустилась ниже пятидесяти метров. Костер под нами, нужно сбрасывать груз!" - подумала летчица. Как бы угадав ее мысли, Полина с ювелирной точностью сбросила мешки прямо во двор школы. Даже сквозь шум работающего мотора девушки услышали возгласы одобрения внизу.
- Вот это бомбометание! Молодец Полинка!
18 августа 1944 года. Белоруссия-Польша
В Белоруссии полк базировался всегда на случайно выбранных площадках. Находили их летчицы, а оборудовали девушки-техники и бойцы аэродромного обслуживания.
Поселок Новоельня был последней точкой, откуда женский полк ночников наносил бомбовые удары по противнику, еще находящемуся на нашей территории. Времени на поиски хорошей площадки не было, командование требовало срочного перебазирования и начала работы. Прилетели на площадку и поняли, что взлетать, да еще имея 200 кг бомб, с нее даже теоретически невозможно - песок. Размеры минимальные, а в направлении взлета - лес. Влипли.
Если теоретически нельзя, но очень надо, то практически оказалось, возможно. Самолет, снаряженный бомбами, откатывали в дальний угол площадки, подкладывали под колеса упоры, техники и вооруженцы держали его за плоскости и хвостовое оперение, чтобы не скапотировал, а летчица давала полный газ. Команда: "Пошел!" - упоры выбивали, все разом отбегали, и самолет, взметнув за собой клубы песка и пыли, взлетал.
Но эти "аттракционы" не всегда проходили успешно.
К таким полетам допускали только опытных летчиц, но даже им бывало трудно.
Экипаж Аронова-Гельман с трудом оторвал самолет от земли, и он нехотя пошел с набором высоты. Вдруг послышалось «чирк», чирк" по плоскостям. У летчицы пробежал мороз по коже. Самолет задевает за верхушки деревьев. И "чирк!" по бомбе, подвешенной под крылом слева от кабины пилота. Рая с ужасом увидела, что контровые "усики" слетели с ветрянки взрывателя. Еще несколько секунд - и ветрянка слетит и оголит мембрану взрывателя авиабомбы и тогда от малейшего прикосновения любой веточки произойдет взрыв...
Весь полет до цели Рая не спускала глаз с бомбы, из штурманской кабины этого не было видно, и она решила" не волновать Полину, ничего ей не сказала.
Внизу показались колонны отступающих войск противника. Дорога у местечка Попраны была забита немецкими машинами.
-Полина, целься быстрей по головной машине. Под нами колонна! - как-то нервно сказала Рая штурману.
-Будет сделано, держи боевой! Есть! попали! Смотри, что творится! - восторженно воскликнула Полина.
Удачно попали по головной машине, образовалась пробка, и по ней, идущие следом экипажи, также нанесли бомбовые удары. Ко гда удалялись от цели, Полина заметила: " Здорово мы их расколошматили!"
Рая инстинктивно еще раз посмотрела налево. Под крылом мир, но торчали концы пустых бомбодержателей.
Наступило 18 августа - День авиации.
-Под нами Государственная граница! Доложила штурман Полина Гельман.
-Ура! Ура! Ура! - дружно прокричали обе летчицы.
Весна 1945 года. Пруссия.
Весна была самым радостным временем года, при рода пробудилась от зимней спячки, ярко светило солнце, и появились звонкие ручейки. Потеплело, начал таять снег, и набухла вешними водами поверхность земли.
Для нашей авиации начало весны 1945 года в Восточной Пруссии было периодом вынужденной "безработицы". Полевые аэродромы раскисли, и взлетать с них самолеты не могли, шасси вязли в грязи.
Женский авиаполк в начале февраля перебазировался в небольшую деревушку Слуп.
На следующий день, 10 февраля, одной из летчиц полка исполнилось двадцать пять лет. Подруги решили отпраздновать это событие всей эскадрильей, погода стояла нелетная, и посидеть за столом своей компанией было совсем неплохо.
В километре от поселка, где расквартировался весь полк, на опушке леса виднелось богатое имение. Изредка оттуда доносился рев коров, предоставленных самим себе сбежавшими хозяевами. Девушки отправились туда, чтобы раздобыть посуду для сервировки стола. Хотелось все обставить красиво, по-домашнему.
Через распахнутые ворота вошли во двор. Коровы, почуяв людей, призывно замычали.
-Девочки! У них вымя раздутые, как бы им помочь? - спросила подруг одна из летчиц.
-Погладь их, доить-то мы коров не умеем! - ответила Наташа.
Парадная дверь была открыта. Достав на всякий случай свои наганы летчицы, вошли внутрь поместья.
Большой двухэтажный дом был пуст, окна изнутри зашторены, всюду полутьма. В столовой одно из окон оказалось приоткрытым, и полоса света падала на большой длинный стол, весь уставленный бутылками, графинами с вином и закусками. Хрустальные бокалы были наполовину выпиты. Казалось, что люди на минуту вышли покурить и сейчас вернутся, чтобы продолжить пиршество.
-Ой, девочки, а может быть, тут кто-то остался и прячется? - шепотом сказала одна из девушек.
- Давайте быстренько возьмем то, что надо, и уйдем отсюда поскорее, а то что-то мне жутковато здесь.
Вся компания на цыпочках направилась к массивному буфету, взяли кое-какую посуду, вилки, ложки и гуськом пошли к выходу. Рая Аронова, а именно она была именинницей, шла замыкающей и в гостиной вдруг обо что-то споткнулась. Нагнулась, чтобы посмотреть, на что она наступила, и увидела белую красивую туфельку, как раз ее размера.
"Война войной, а примерить бы надо", - подумала она. Когда три года ежедневно приходилось ходить в солдатских сапогах, Пройти мимо такой роскоши было выше ёе сил. Она села на диван, сняла сапог и надела туфлю. Красиво!
-Рая! - послышалось со двора.
-Где ты там? Мы уходим! - крикнули подруги.
И в этот момент в столовой послышались чьи-то осторожные шаги: ..Топ-топ Кто-то направлялся в гостиную, где она в одном сапоге и с туфлей на другой ноге восседала на диване. Paя обмерла от страха. Наган! Где же наган? Завозившись с примеркой, она отложила его куда-то в сторону. Руки сами лихорадочно ощупывали все вокруг. Нагана не было. Шаги все ближе, ближе. Под руки попадали какие-то тряпки, коробки, шляпки. Все, что угодно, но только не наган! "Топ, топ.. В последней безнадежной попытке она подползла на коленях к дивану и в самом углу, подлокотника ее рука наткнулась на холодную сталь своего оружия. С наганом в одной руке и сапогом в другой она побежала к выходу. А за спиной слышались четкие "топ, топ.;." по дубовому паркету пола. . .
Рая пулей вылетела во двор и только там остановилась.
-Что случилось? На тебе лица нет, - удивленно спросила Полина. Там кто-то идет, - еле выговорила она.
Все схватились за свое оружие... следом за Раей из дома вышел большой гусь и громко загоготал.
Пляц. А.Л.
|
