Чечнева Марина

ДЕВЧОНКА, МЕЧТАВШАЯ ОБ ЭКРАНЕ

Всякий раз, приезжая в Москву, она звонит мне по телефону, и мы непременно встречаемся. Мы знаем друг друга около тридцати лет, о многом переговорено за эти годы, и все-таки нам никогда не хватает времени, чтобы наговориться.

Вот и на этот раз мы засиделись до глубокой ночи. Нет, годы ее не изменили. Оля Голубева, одна из моих фронтовых подруг, по-прежнему молода и по-прежнему красива, хотя за плечами у нее нелегкая, полная тревог и испытаний жизнь.

— Ольга Тимофеевна,— неожиданно вмешалась в наш разговор моя дочь,— что такое, по-вашему, мечта?

— Очень трудно, Валюша, коротко ответить на твой вопрос. Каждый мечтает о своем... И я в твои годы мечтала.

— А о чем вы мечтали? Оля улыбнулась.

— Смешно даже вспомнить. Хотела быть киноактрисой. Но вышло все по-другому...

Ее отец, старый большевик и партизан, дрался за Советскую власть в Западной Сибири. Детям своим он сумел внушить глубокую веру в дело партии.

Детские годы Оли тоже прошли в Сибири. Семья ее жила и в Омске, и в Барнауле, и в Тобольске. На всю жизнь связаны у нее с юностью воспоминания о начальной школе, самостоятельных спектаклях, ночи над покорившей ее книгой «Как закалялась сталь», о далеких лыжных походах.

В год, когда Оле должно было исполниться восемнадцать, лето пришло в Тобольск рано. Июньское солнце щедро отдавало земле свое доброе тепло. Небо было такое синее и глубокое, что Оле казалось: если полететь туда, ввысь, то до самых звезд не встретишь ни одной тучки.

А как хорошо мечталось в такие дни! Лучше всего, конечно, стать преподавательницей иностранных языков. Нет, пожалуй, лучше сделаться великой артисткой и играть так, чтобы люди удивлялись ее необыкновенному таланту...

Завтра, 22 июня 1941 года, последнее воскресенье, которое она проведет в родной семье после окончания школы. В понедельник Оля поедет в Москву поступать в институт.

 

Началась война. Поездка в Москву не состоялась. К зданию Тобольского военкомата тянулись вереницы людей. Молодых и пожилых. Призванных по мобилизации и пришедших добровольно.

— Тебе чего, девочка?

—- Хочу на фронт.

— Как зовут-то?

— Оля.

— Так вот что, Оля: детей на фронт не берут... Она нахмурилась и заняла очередь на прием к военкому. Войдя в кабинет, молча положила на стол свое заявление. Усталый военком быстро пробежал строки Олиного «рапорта».

— Иди домой и жди вызова...

Ждать пришлось недолго. В извещении военкомата говорилось, что Оля оставлена в Тобольске «до особого распоряжения».

— Что значит «до особого»? — горячилась она.

Председатель мобилизационной комиссии мягко объяснил: могут отправить сегодня, завтра или чуть позже.

Ушла из военкомата расстроенной. Мечта попасть на фронт не сбылась.

Оля поступила работать в совхоз, бралась за любую работу. Была поварихой, работала на току и на тракторном прицепе. Одновременно училась на курсах медсестер.

А однажды торжественно объявила родным:

— Еду в Москву учиться в институт.

Оля успешно сдала вступительные экзамены в Государственный институт кинематографии на актерское отделение и была зачислена на первый курс.

Мечта сбылась, и у девушки, казалось, не было причин сетовать на судьбу. Но учеба не принесла никакого удовлетворения. Мысль попасть на фронт не давала ей покоя. Своими думами поделилась с однокурсницей Лидой Лаврентьевой и встретила у нее горячую поддержку. Вскоре институт эвакуировали в глубокий тыл, а студентки Голубева и Лаврентьева оказались в военно-санитарном поезде, уходившем на Юго-Западный фронт. Настойчивость победила.

Здесь, в поезде, девушки услышали, что Герой Советского Союза Марина Раскова формирует женскую авиачасть, и решили разыскать ее.

Подругам сопутствовала удача.

Ожидая приема у Расковой, девушки познакомились с летчицей Дусей Носаль. Оля откровенно призналась, что не имеет никакой надежды быть принятой в авиачасть, так как ничего не смыслит в авиации.

— А ты скажи, что знаешь электричество, нам как раз электрики нужны,— посоветовала Носаль.

— Ладно, будь что будет, лишь бы приняли... В кабинет Расковой девушки вошли вместе. Марина Михайловна очень внимательно отнеслась к их просьбе.

С Лидой Лаврентьевой все решилось сразу: она окончила аэроклуб в Средней Азии.

— Ну, а вы кто? — обратилась Раскова к Ольге.

— Я? — смутилась та.— Я Голубева Ольга из Табольска. Училась в Москве в институте кинематографии, добровольно пошла в армию...

— Это хорошо... А вот как насчет авиации? С ней вы знакомы? — спросила Марина Михайловна.— И вообще, что вы умеете делать?

— Ничего,—упавшим голосом призналась Ольга.— Точнее, почти ничего,— добавила она.— Вот петь могу, плясать умею, стихи читаю неплохо... И электричество хорошо знаю. В школе по физике пятерки получала...

— Ах, девчонки, девчонки! Что мне с вами делать? — с улыбкой сказала Раскова.

И выход был найден. Лиду Лаврентьеву зачислили штурманом, а Олю Голубеву назначили мастером по электрообуродованию на самолете По-2.

Это было в январе 1942 года.

 

В пункте формирования Оля Голубева вся ушла в учебу. Экзамены по теоретической подготовке сдала на «отлично» и в мае 1942 года вместе с нашим женским комсомольским полком ночных бомбардировщиков направилась на фронт.

Здесь она готовила самолеты к вылетам, провожала ,подруг на выполнение боевых заданий, с тревогой ожидала их возвращения. Инженер полка по электрооборудованию Клавдия Илюшина ставила в пример другим работу техника Голубевой. Оля действительно прекрасно выполняла свою работу, но... ей хотелось летать самой.

Никому не открыв своей мечты, Оля тайком готовилась стать штурманом. В течение нескольких месяцев, не досыпая по ночам, она урывала часы для занятий. Решила ни к кому не обращаться за помощью, боялась услышать: «Куда тебе летать? Ведь от горшка три вершка!» Она отличалась маленьким ростом, и было ей всего 18 лет.

Только один человек догадывался о том, что она задумала. Это была командир звена Дуся Носаль, частенько застававшая Олю по ночам возле самолета. Делая вид, будто ни о чем не догадывается, Носаль бросала, как бы невзначай: «Ну, что, Оленька, скоро, наверное, сама летать будешь? Что ж, учись, добивайся. Выучишься, к себе возьму».

 

В мае 1943 года полк стоял под Краснодаром. Однажды утром, когда летный состав еще отдыхал после боевой ночи, Оля Голубева, проверив электрооборудование самолетов эскадрильи и устранив обнаруженные дефекты, сидела вместе с техником Верой Маменко у машины. Девушки с завистью смотрели, как тренируются десантники. Вера Маменко была такой же фантазеркой, как и Оля Голубева, У обеих сразу мелькнула мысль — а почему бы им самим не стать десантниками? Работали бы в тылу врага, взрывали вражеские штабы, уничтожали склады оружия и боеприпасов, подрывали мосты и различные важные объекты...

Не сговариваясь, они направились к капитану, проводившему тренировку десантников.

Тот внимательно выслушал девушек и посоветовал обратиться, как положено, по команде о зачислении в десантную часть.

Комиссар эскадрильи Ирина Дрягина взялась помочь девушкам, но в штабе авиационной дивизии на эту затею посмотрели другими глазами. Дрягина получила нагоняй от начальства за то, что «поощряет беспочвенные фантазии девчат». Ей посоветовали серьезнее относиться к подобным просьбам.

Но у молодости, как известно, свои взгляды на вещи и свои, иногда и неверные, решения. «Раз так случилось, что нам не дают возможности драться с врагом по-настоящему там, где всегда подстерегает опасность, там, где мы могли бы совершать подвиги, то остается одно: попасть в число штрафников. Тогда уж наверняка нас пошлют в самое пекло...» Именно такое решение приняли девушки под горячую руку. И для начала Ольга Голубева начала дерзить старшим начальникам.

Шло время. Однажды, проверяя работу девушек-вооруженцев и электриков-прибористов, к самолету Ирины Дрягиной подошли командир полка Е. Д. Бершанская и комиссар полка Е. Я. Рачкевич. Будучи комиссаром эскадрильи, Дрягина в то же время летала на боевые задания в качестве летчика. Доложив командованию о работе подчиненных, Дрягина, характеризуя девчат, не умолчала и о заветной мечте Оли Голубевой:

— Летать хочет. Свою специальность знает великолепно. Давно самостоятельно готовится стать штурманом. Вот бы попробовать испытать ее.

— Что ж, испытаем в качестве штурмана,— согласилась Бершанская.

В августе 1943 года на Кубани шли жестокие бои. В один из дней Бершанская улетела на совещание в воздушную армию, и ее заместитель по летной части Серафима Амосова разрешила Голубевой сдать экзамен по штурманской подготовке. Экзамен длился три дня. Он прерывался то боевыми вылетами, то ремонтом самолетов, поврежденных в боях. И наконец штурман полка Евгения Руднева доложила командованию:

Экзамен Голубева сдала на «отлично».

 

Ольгу Голубеву допустили к боевым вылетам. Все шло успешно. Это окрылило девушку. Она стала летать каждую ночь и буквально рвалась на задания, В сентябре 1943 года был ее восьмой боевой вылет. Мы бомбили тогда «Голубую линию» — полосу немецких укреплений от Черного до Азовского моря. Летали беспрерывно и только по ночам. Занимались главным образом уничтожением огневых точек, скопления войск и различной боевой техники противника.

Вечер, предшествовавший вылету, выдался пасмурным. Моросил мелкий дождь, низко плыли над землей облака. Командир полка приказала выпустить самолет на разведку погоды в районе цели. Это задание получила командир звена Нина Худякова, летавшая в те дни с молодым штурманом Голубевой. Однако на этот раз Худяковой приказали взять с собой опытного штурмана звена Катю Тимченко.

Оля почувствовала себя самым несчастным человеком на земле. Но даже она считала приказ справедливым: ведь у нее за плечами было всего-навсего семь боевых вылетов.

Самолет Худяковой — Тимченко еще не успел вернуться, как погода стала улучшаться, и Бершанская приняла решение поднять в воздух весь полк. На земле остались только штурман Ольга Голубева да молодая летчица Нина Алцыбеева.

— Нина, полетишь со мной? Что мы, беспомощные, что ли? До каких пор нам няньки будут нужны? Пойдем к командиру,— предложила Оля.

Алцыбеева с радостью согласилась. Получив «добро» у командира, девушки, не мешкая, тоже поднялись в воздух. Оля чувствовала себя на седьмом небе: ведь она была «опытнее» своего летчика (на ее счету было одним вылетом больше, чем у Алцыбеевой). Нина Алцыбеева, работавшая до войны летчиком-инструктором в аэроклубе Осоавиахима, спокойно и уверенно вела самолет. Линия фронта уже осталась позади. Обе девушки довольно быстро отыскали цель, сбросили бомбы и были очень обрадованы, увидев, что на земле возник большой пожар.

Пора было возвращаться. Но это оказалось не так-то просто сделать. Сильный встречный ветер снизил скорость самолета до 60 километров в час. На фоне белых облаков, освещенных луной, их машина была видна как на экране. Она будто висела над землей и сразу была обнаружена немецкими артиллеристами. Вокруг стали рваться снаряды.

Убедившись, что пробиться на восток сквозь стену огня невозможно, девушки приняли решение с попутным ветром вырваться из-под обстрела и уйти в тыл противника. Штурман подавала короткие команды летчице. Алцыбеева выглядела внешне спокойной и уверенно вела самолет, хотя на нем уже зияло немало пробоин. Вырвавшись из зоны обстрела, летчица решила пересечь линию фронта севернее станицы Курчанской, через лиман. Южнее пройти было нельзя: самолет не выдержал бы нового обстрела.

— Хорошо ли ты знаешь этот район? — взволнованно спросила летчица штурмана.

Что могла ответить Голубева? Этот район она знала плохо. Но верила в себя и прибегла к спасительной лжи — ответила летчице утвердительно.

К счастью, полет завершился благополучно. (Только много времени спустя Оля Голубева призналась подругам, что чуть не заплакала в тот раз от счастья, увидев родной аэродром.) Как только Алцыбеева произвела посадку и зарулила на заправочную полосу, к их самолету подошли техники во главе с техником звена Зиной Радиной. Осмотрев машину, они доложили: летать на ней больше нельзя, нужен ремонт.

Бершанская поздравила девушек с выполнением задания, похвалила их за то, что не растерялись в сложной обстановке, пожелала новых боевых успехов.

 

Так и стала летать с Ниной Алцыбеевой Оля Голубева. О ее мужестве и штурманском мастерстве вскоре заговорили в полку. В октябре 1943 года имя штурмана Голубевой стало известно всей нашей воздушной армии. Снайперски точным бомбометанием она подняла на воздух крупный склад горючего одного из танковых соединений гитлеровцев.

В труднейшей переделке побывали тогда летчица и штурман. Их машина была изрешечена множеством осколков, в обеих кабинах оказались пробоины. Те, кто наблюдал за их посадкой с земли, видели, что самолет вел себя, как израненная птица. И все же они вылетели в ту ночь вторично. Правда, второе боевое задание девушки выполняли уже на другой машине. И тоже добились хороших результатов. Вскоре после этого командир полка Евдокия Бершанская вручила гвардии старшине Голубевой орден Славы III степени. Наша подруга первой в полку стала кавалером боевого солдатского ордена.

Ольга Голубева летала со многими летчицами. Но больше всего ей нравилось летать с командиром звена Ниной Худяковой, которая была ее первой наставницей. С нею Ольга ушла на боевое задание и в ночь под Новый, 1944 год. Тогда каждый экипаж должен был сделать по четыре боевых вылета. Бомбили фашистов в Бул-ганаке на Керченском полуострове. Подходы к цели прикрывались зенитными установками и прожекторами. Перед вылетом Нина Худякова по-хозяйски уложила в кабину большой кусок хлеба, жареную рыбу и еще какую-то снедь.

— На случай, если придется запоздать на встречу Нового года,—поясняла она.

Девушки уже поднялись в воздух, когда Голубева услышала через переговорное устройство;

— Ольга, слушай, я буду читать стихи. Это тебе новогодний подарок.

Стихи были о дружбе летчиков и пехотинцев.

— Кто это написал?

— Написали пехотинцы и вчера принесли в полк. Просили прочитать тебе в ночь под Новый год.

— Но почему мне? Это одинаково относится ко всем нашим девушкам!

— Ты совершенно права. Но написаны стихи все же именно для тебя...

К 24.00 Худякова и Голубева вернулись с задания на встречу Нового года. И какая это была встреча! В гости к нам пришли пехотинцы. Они привезли с собой движок, и у нас появилось электричество.

После ужина экспромтом начался концерт художественной самодеятельности. И здесь тоже Оля имела блестящий успех.

 

Летом сорок четвертого года мы перебазировались в освобожденную к тому времени Белоруссию. В «котле» восточное Минска оказались основные силы 4-й и 9-й немецко-фашистских армий. И в первые дни нас нередко обстреливали из лесов ночью, а подчас и днем. Летать даже над освобожденной территорией стало опасно. Однажды, когда мы стояли в Гнесичах, к нам прилетел самолет из мужского авиаполка. Мы только что пообедали и грелись на солнышке, ожидая задания на вечер. На прилетевший самолет никто не обратил внимания. Вдруг к Голубевой подбежала девушка-связист и передала приказание срочно явиться к командиру полка в полном летном снаряжении. Одновременно было передано приказание нескольким экипажам вырулить на старт, подвесить бомбы, зарядить пулеметы ШКАС.

— Днем на задание? — недоумевали мы.

Действительно, наши фанерные По-2 совершенно не были приспособлены для действий в светлое время суток. И вдруг такой приказ.

Вместе с другими готовилась к дневному вылету и я со своим штурманом Сашей Акимовой.

Как выяснилось, самолет из мужского полка был обстрелян из лесной чащи в двух километрах от расположения нашего полка. При этом был тяжело ранен штурман самолета.

Командир еще раз уточнила наш квадрат бомбометания, и мы поочередно пошли на задание... За время войны мы привыкли ко многому, но бомбить противника днем довелось впервые.

Раненого штурмана на прилетевшем самолете заменила штурман Ольга Голубева, и экипаж Мусина — Голубевой тоже поднялся в небо. Майор Бершанская приказала держаться не ниже 500 метров и бомбить именно с этой высоты.

Едва вылетели, Голубева услышала из переговорного аппарата голос Мусина:

— Полетим бреющим, посмотрим, где фрицы. Наверное, переместились.

«Что делать? — подумала Ольга.— Лететь приказано на высоте пятьсот метров. Напомнить об этом? Летчик подумает, что я струсила... эх, будь, что будет! — решила она.— Лучше получу выговор от командира полка, чем дам повод Мусину заподозрить меня в трусости...»

А немцы действительно сменили позицию и неожиданно ударили по самолету.

Набирать нужную высоту было уже некогда, и Голубева выполнила бомбежку с высоты 300 метров. Самолет сильно подбросило взрывной волной, но Мусин был опытный летчик и благополучно привел машину на аэродром.

Произвели посадку. Голубева пошла докладывать командиру. Докладывает, а сама и в глаза ей не смотрит.

— Вы поняли задачу при вылете? — спрашивает Бершанская.

— Так точно, поняла.

— Почему же пошли бреющим полетом?

— Надо было посмотреть, где находится противник и как лучше его бомбить.

— Один товарищ посмотрел уже,—указала Бершанская на раненого штурмана, который лежал на носилках в ожидании санитарного самолета.

Ольга Голубева тоже посмотрела на раненого и виновато опустила голову.

Вторично Голубева вылетела на задание опять с Мусиным.

— Летим опять так же? — спрашивает летчик, будто не замечая, что штурман чем-то расстроена.

Экипажи нашего ночного полка, работавшие в непривычных дневных условиях, и на этот раз основательно потрепали группировку противника, укрывавшуюся в лесу.

Но Оле Голубевой опять попало от командования за непослушание. Об этом я узнала случайно, услышав разговор Голубевой с Ниной Ульяненко.

— Как же так? — спросила ее Ульяненко.— Зачем ты огорчаешь Бершанскую?

— Пойми, Нина,— горячилась обычно рассудительная Ольга.— Ну не могла же я объяснять майору Бершанской, что дело тут вовсе не в моих капризах... Мусин решил бы, что мы, девчонки, труса празднуем. И рассказал бы об этом в мужском полку... И вообще... Мне показалось, Нина, что он испытывал меня...

В июле 1944 года Голубева была уже штурманом звена и летала с командиром звена Худяковой. Их экипаж получил задание подыскать новую площадку для перебазирования. Командир полка предупредила, чтобы девушки были очень внимательны: в лесах много торфяных болот, которые легко принять за зеленые лужайки, Вокруг таких «лужаек» нередко бродят немцы, отбившиеся от своих окруженных частей.

Самолет вылетел на задание. Девушкам очень хотелось отыскать такую площадку, которая была бы недалеко от речки, чтобы можно было купаться. И вот, кажется, нашли. Большое зеленое поле, рядом лес, за ним река, Чудесно! Сделали несколько виражей над полем, решили посадить По-2.

— А это не торфяное болото?—спросила Худякова, вспомнив предупреждение командира полка.

— Да вроде бы нет. Давай проверим!

Произвели посадку... и самолет сразу «сделал стойку» на мотор, задрал хвост. Влипли-таки з болото. Летчица и штурман выбрались из машины, чтобы осмотреться. И тут же увидели группу вооруженных гитлеровцев, выходивших из леса. Девушки приготовились драться, благо их пулемет ШКАС был заряжен, карманы комбинезонов полны патронов для пистолета. Но ни одного выстрела сделать им не пришлось. На опушке появилось подразделение советских кавалеристов, при виде которых немцы побросали оружие и подняли руки.

Оказалось, это были партизаны. Они видели, что самолет долго кружил над одним участком, а затем сел. Решив, что случилось что-то неладное, партизаны поспешили на помощь. Их появление оказалось как нельзя кстати. Они не только спасли жизнь летчице и штурману, но и помогли вытащить завязший самолет из болота.

Площадку для перебазирования девушки нашли уже в другом районе.

 

Крепко дружила Оля Голубева с техником Верой Маменко. Мы уже находились в Германии, когда Вера была тяжело ранена. Ее положили во фронтовой госпиталь в городе Мариенвердере и оттуда должны были отправить в глубокий тыл. Обычно веселая, Оля загрустила, ходила сама не своя.

Однажды, не выдержав, подошла она к Клаве Рыжковой:

— Клава, помоги моему горю... Давай слетаем к Вере Маменко... Ей так худо без нас...

— Не иначе как ты что-то задумала,— дружелюбно заметила Рыжкова.

— Тебе признаюсь... Хочу похитить Веру и перевезти в наш армейский авиационный госпиталь.

Клава Рыжкова эту мысль поддержала. Так и решили сделать.

Пошли к заместителю командира полка по летной части Серафиме Амосовой, добились, и та разрешила слетать к Маменко, чтобы поздравить ее с днем 8 Марта и вручить подарки.

Рыжкова и Голубева уже вырулили на старт и приготовились к взлету, В этот момент к ним подбежала дежурная по аэродрому Лида Гогина и передала приказание штаба: полет отставить.

— Ты не успела нам передать. Мы уже улетели. Ясно? — крикнула Голубева, и самолет взял курс на восток.

Минут через сорок девушки попали в страшный снегопад. И тут они поняли, чем был вызван приказ об отмене полета. Но изменить ничего было нельзя, оставалось одно: пробиваться к цели. Трубка приемника воздушного давления оказалась забитой снегом, и скорости прибор не показывал. На их счастье, в облаках появилось окно, и Клавдия с Ольгой вышли к аэродрому истребителей. Не успели приземлиться и выключить мотор, как оказались в приятном «окружении».

Незаметно летело время. Не прошло и двух часов, как погода прояснилась, и экипаж продолжил прерванный полет.

Как же обрадовалась Вера Маменко, увидев подруг! Долго упрашивали девушки лечащих врачей отпустить Веру с ними, но так ничего и не добились. Им пришлось самым настоящим образом выкрасть подругу. С большим трудом втиснули они ее в штурманскую кабину, благополучно взлетели втроем и спокойно, без приключений доставили раненую в госпиталь нашей воздушной армии.

 

Свой шестисотый боевой вылет штурман звена Ольга Голубева провела 4 мая 1945 года. Цель была расположена севернее Берлина. По всему чувствовалось; окончательная победа близка, разгром противника будет завершен не сегодня — завтра. В тот раз Ольга вылетела с летчицей Зоей Парфеновой.

Немцы сильно укрепили участок обороны и, казалось, стянули к нему все прожекторные и зенитные средства, Экипаж Парфеновой — Голубевой был уже на подходе к цели, когда включились сразу до десятка прожекторов. Парфенова считалась у нас мастером вождения самолета в любых условиях. И считалась не зря. Большое искусство проявила она и в том полете. Непрерывно маневрируя, летчица попыталась вывести самолет из лучей. Она изменяла курс на 15—20°, меняла скорость, шла на снижение, но прожекторы цепко держали самолет в своих щупальцах, а немецкие зенитчики били по нему из нескольких точек.

Экипаж шел на высоте 700 метров. Задание еще не было выполнено, под плоскостями самолета находилось 400 килограммов бомб, которые необходимо было сбросить на цель, Голубева, как обычно, спокойным голосом передала летчице, откуда по ним ведется огонь, а Парфенова хладнокровно держала заданный курс. Три минуты били по ним зенитки. Это время показалось девушкам вечностью. Первым подоспел на выручку подругам самолет Клавы Рыжковой и ее штурмана Ани Волосюк. Сброшенные ими бомбы погасили один из прожекторов. Следующие экипажи нанесли бомбовый удар по зенитным точкам. Это позволило Парфеновой с Голубевой снизиться до 400 метров и сбросить весь бомбовый груз на скопление машин и живой силы неприятеля. На земле возник пожар огромной силы. Стали рваться боеприпасы. Не думая об опасности, штурман Голубева начала обстреливать фашистов из пулемета ШКАС. А на подходе были уже новые экипажи женского полка. На высоте 300 метров Парфенова и Голубева вышли из-под обстрела и взяли курс на сзой аэродром. Перетянули через линию фронта.

— Зоя, родная, ты не ранена? — спросила летчицу Оля.

Парфенова молчала.

— Почему ты молчишь? — встревожилась штурман.

— У меня все в порядке, Оля,— со вздохом ответила летчица.— А на сердце тяжесть. Думала, не вырваться нам из такого пекла. Кажется, никогда еще я так не нервничала... В глазах — сплошное пламя... Посмотри на самолет: решето! Признаюсь, я уж решила, если подожгут самолет, направлю его в самую гущу немецких солдат, чтобы больше истребить... Должно быть, мы с тобой, Оленька, в сорочке родились, что и на этот раз вышли победителями из стычки и невредимы остались...

Это был последний боевой вылет Ольги Голубевой.

 

«Как сложилась ее жизнь после войны?» — наверняка спросите вы. Охотно отвечу. Актрисой Ольга так и не стала. Она успешно окончила Военный институт иностранных языков.

Сейчас Ольга Тимофеевна — преподаватель английского языка в одном из вузов Саратова. Она, как и прежде, энергична, подвижна, доброжелательна, неутомима. Кажется, даже годы не властны над ней.

«Мне иногда кажется, что я все еще нахожусь на передовой»,— призналась однажды подруга моей юности. И меня нисколько не удивило такое признание.