М.Чечнева
КРЫЛАТАЯ ЮНОСТЬ
Поезд в Ленинград пришел утром. Водяная пыль дрожала в воздухе, и контуры зданий расплывались в неяркой сиреневой дымке.
— Как проехать к Неве?—спросила молоденькая девушка у пожилой киоскерши.
— А какое место на Неве вас интересует?
— Мне нужно к Медному всаднику.
— Тогда, милая, садись вон на тот автобус,— женщина показала на остановку,— и доезжай до Исаакиевской площади.
— Спасибо!..
— Первый раз в нашем городе?
— Первый...
Девушка смотрела в запотевшее окно и радовалась, что легко узнает дома и памятники. Тысячи раз перечитывала она строки об этом гордом и загадочном городе на Неве, рассматривала фотографии и гравюры. Да и сейчас он казался размытой старой гравюрой; вздыбленные кони Клодта на Аничковом мосту, силуэт Александрийского театра, строгие линии Гостиного двора...
— Исаакиевская площадь! — объявил кондуктор.
Девушка вышла из автобуса, все еще не веря, что сбылась ее давняя мечта, что не во сне — наяву стоит она на земле древнего города и громада Исаакия плывет в тумане над мокрым асфальтом, и что за ним вот сейчас, сию минуту, откроется перед ней вставший на дыбы конь — Медный всадник, легенда, воплощенная в бронзе гением Фальконе и воспетая Пушкиным.
Она обошла вокруг памятника. Один раз, второй, третий. Прошла еще немного — к каменному парапету набережной.
Ажурной резьбой темнел вдали Дворцовый мост, и пронзительный шпиль Петропавловки уходил прямо в нависшие над городом тучи.
— Ну что ж, Мери Авидзба,— сказала она самой себе,— считай, что тебе повезло. Жить и учиться в таком городе — счастье...
Устроиться в общежитии академии было делом трех минут.
Комендант просмотрел документы, назвал номер комнаты, протянул ключи,
— Ну вот и отлично. Будем знакомы. Вы откуда?
— Из Абхазии.
— Жаль, не был. Говорят, сказочный край.
— Не знаю, сказочный или нет, а уж то, что прекрасный,— это точно. Приезжайте в гости, посмотрите.
— Как-нибудь приеду...
Вечером она долго не могла заснуть.
Кто из нас не переживал такие минуты! Какой-то важный рубеж жизни остался позади. А ты стоишь на пороге нового и словно сам экзаменуешь себя — выдержишь ли на этом переходе? Хватит ли сил, чтобы не свернуть с выбранной дороги?
Кажется, пока все у нее шло как надо...
В 1936 году школьница-комсомолка Мери Авидзба узнала, что первый летчик Абхазии Виктор Арагун набирает курсантов для летной школы. Мери помчалась к Арагуну и услышала, что набор уже закончен. Не потеряв присутствия духа, Мери так горячо стала убеждать летчика включить ее в число курсантов, что он сам пошел с нею в обком комсомола. Вскоре Мери закончила аэроклуб. А спустя некоторое время девушка уже садилась на теплоход; в руках у нее была путевка в Батайскую авиационную школу.
...В углах еще таились густые тени. Слабое ночное освещение длинных коридоров не в силах было рассеять ночную мглу. Всюду стояла тишина, и было отчетливо слышно, как дежурный горнист подымался наверх по ступенькам, чтобы протрубить «подъем».
По этому сигналу сразу распахивались двери многочисленных комнат, и коридоры заполняла молодежь. Утренняя зарядка, завтрак, потом занятия теоретическими предметами, обед, снова занятия, ужин, внекурсовая работа и сон. И так день за днем. День за днем овладевала Мери сложными предметами, необходимыми для того, чтобы она, первая летчица Абхазии, однажды вновь поднялась в небо.
Через год учебы Мери приехала в отпуск в родной Сухуми и здесь будто впервые увидела себя со стороны. Как же изменилась она за время пребывания в авиационной школе!
Ее приглашали в гости, расспрашивали о будущей специальности, задавали вопросы. И Мери пришла мысль собрать девчат, рассказать им об авиационной школе, привлечь в авиацию.
Так она и сделала. Слушали ее девушки с затаенным дыханием. Многие помнили, как еще год назад она выступала в школьной самодеятельности и, смущенно улыбаясь, исполняла на скрипке вариации Паганини. Специалисты-музыканты предсказывали ей большое будущее. После выступления Мери Авидзбы в местный аэроклуб поступило много заявлений от девушек, решивших изучать парашютное дело. А Мери вернулась в летную школу, словно набравшись новых сил у родной земли.
Вскоре был пройден теоретический курс. Началась летная практика. Затем Государственная комиссия приняла у курсантов экзамены, и Мери в числе других было присвоено звание пилота. На прощальном вечере она снова взяла в руки скрипку...
После выпуска ее назначили на работу в аэроклуб в Сухуми. Это было в 1938 году.
Тогда, казалось, весь город вышел встречать первую летчицу Абхазии. Мери была смущена вниманием своих земляков. Ее приглашали на собрания, просили выступить перед молодежью, зазывали в гости, хвалили за смелость. Земляки гордились ею и не скрывали этого.
В сухумском аэроклубе Мери Авидзба снова встретилась со своим первым наставником, учителем и другом Виктором Арагуном. Это был летчик высокого класса, замечательный человек и товарищ. Работал он начальником летной части. Под его руководством Мери продолжала совершенствовать свое летное мастерство и сама готовила летчиков. За один год аэроклуб выпустил более 100 авиаторов. В этом была и ее заслуга.
В 1939 году Сухумский аэроклуб прекратил свое существование. Инструкторы начали переводиться в другие аэроклубы. И перед Мери встал вопрос, как быть дальше! Она не хотела терять связь с авиацией и решила поступить в Военно-медицинскую академию. Девушке казалось, что военный врач в авиационных частях наилучшим образом сумеет совместить обе свои специальности: врача и авиатора.
Так Мери Авидзба оказалась в Ленинграде в Военно-медицинской академии.
Как-то попалась ей в руки книга великого русского хирурга Николая Ивановича Пирогова. С изумлением и гордостью читала Мери его рассказ о героической обороне Севастополя.
«Во время бомбардирования в течение 9 трудных дней все 6 врачей с 3-мя другими ко мне прикомандированными, день и ночь без смены занимались приемом и перевязкой раненых.
В летописях науки раны такого рода, с какими мы в продолжение этого времени постоянно имели дело, едва ли не беспримерны. Тысячи 65-фунтовых пушечных ядер и 200-фунтовых бомб являли свою разрушительную силу над человеческим телом. Надлежало действовать без малейшего промедления, чтобы сохранить жизнь, которую уносило быстрое истечение крови. Страшное потрясение всей нервной системы в весьма многих случаях делало бесполезным, даже вредным, употребление хлороформа. На трех хирургических столах почти беспрерывно подавалась хирургическая помощь при содействии сестер. Большая танцевальная зала Благородного собрания четыре раза наполнялась сотнями людей, подвергшихся операциям, и четыре раза опять очищалась, чтобы дать место новым страдальцам. Триста ампутаций, не считая других значительных операций, сделано нами в течение первых дней бомбардирования.
Особенно утомительно для подающих помощь было то обстоятельство, что после беспрерывного, усиленного занятия днем нельзя было ночь посвятить покою, потому что ночные вылазки и взрывы мин даже по ночам имели последствием новый прилив раненых. Для того чтобы при таком беспрерывном притоке раненых всегда быть ближе к ним, сестры и мы переселились в главный перевязочный пункт.
Хотя геройство не принадлежит к числу глазных добродетелей при совершении благочестивых дел милосердия, однако я не могу обойти молчанием, что независимо от добросовестного и неутомимого выполнения лежащих на них обязанностей сестрам был чужд страх перед опасностью жизни...
Бомбы и ракеты часто падали вблизи этого здания, равно как и в жилища врачей и сестер; несмотря на то, все готовы, без страха и боязни, так же хладнокровно и рассудительно, как доселе, подавать помощь страдающим...»
«Я готовлюсь стать военным врачом,— подумала Мери, закрывая книгу.— Но хватит ли у меня сил, мужества, чтобы в решительную минуту действовать так, как Пирогов и его коллеги?!»
Она машинально потрогала переплет книги. Ей казалось — раскроет книгу и наяву увидит черный, дымящийся ад Севастополя, окровавленных людей, поднимающихся в последнюю атаку, и человека в белом халате, склонившегося над разбитым гранатой операционным столом.
Могла ли она знать тогда, что война, в тысячу раз более страшная и жестокая, чем та, что описана Пироговым, стоит на пороге и что самой Мери предстоит участвовать в новой героической Севастопольской эпопее.
Ленинград горел.
Горел город, в который она влюбилась с первого дня, с первой минуты пребывания в нем. Горел город, о котором поэты писали с гордым благоговением.
Давно стихами говорит Нева,
Страницей Гоголя ложится Невский,
Весь Летний сад—«Онегина» глава.
О Блоке вспоминают острова.
И по Разьезжей бродит Достоевский...
Черный дым вставал над Бадаевскими складами: чадили горевшие сахар, масло, мука. Пылал Гостиный двор. Рушились столетние дворцы и музеи. Пытаясь уничтожить Ленинград, гитлеровцы били в самую душу русского народа.
Мери отнесла заявление в военкомат; «Я — летчица. Не могу смотреть, что делают проклятые фашисты с любимым Ленинградом. Не могу находиться в тылу. Мое место — на фронте».
Пока ждала ответа, дежурила в команде МПВО, тушила «зажигалки», патрулировала с нарядами по улицам.
Вызов пришел в тот день, когда фашисты впервые подвергли город артиллерийскому обстрелу.
Мери пробиралась к штабу где перебежками, где ползком, где осторожно крадучись, вдоль стен. На ее глазах снаряд попал в переполненный пассажирами трамвай. Бросилась к месту взрыва. Невидящими глазами смотрела на искореженный горящий вагон, на раненых и убитых. Душераздирающие крики и стоны вывели ее из оцепенения. Бросилась помогать пострадавшим...
Только к вечеру добралась до штаба. Ей вручили назначение в прифронтовую полосу на границе с Финляндией: «Будете летать на У-2».
А через две недели Авидзбу направили в истребительную авиашколу в Пермь.
Стоял октябрь сорок первого. Враг подходил к Москве. Курсанты жили одной мыслью: скорее на фронт. Но предстояло заново переучиваться на новую специальность.
Откуда-то стало известно, что в Н-ске есть военная школа пилотов, где формируется авиачасть из девушек-летчиц. Рассказывали, что формирование ведет известная еще в мирное время летчица Герой Советского Союза Марина Раскова.
Мери потеряла покой и сон, но в конце концов добилась перевода в эту авиачасть.
В небольшом, очень скромно обставленном кабинете Мери впервые увидела Марину Михайловну Раскову.
Авидзбу зачислили в штурманскую группу. Начались регулярные занятия.
Зима 1941 года выдалась на редкость суровой. Морозы на Средней Волге доходили до сорока градусов. Постоянные северо-восточные ветры при таких морозах для не привыкшей к холоду Мери были источником постоянных мучений.
Однажды она вернулась с полетов с сильно обмороженным лицом. Это заметила Раскова. Вызвала Авидзбу к себе и предложила ей сопровождать эшелон раненых бойцов из Саратова в Сухуми. «Сейчас вам тренироваться все равно нельзя; чтобы не терять время попусту, вы сдадите бойцов и останетесь в Тбилиси. Там пройдете всю летную тренировку, а затем вернетесь к нам...»
В нашем женском полку ночных бомбардировщиков Мери появилась в декабре 1942 года. Случилось так, что не ей пришлось ехать в полк, а наоборот, полк перебазировался на Кавказ и к тому времени громил противника в Донбассе, под Ростовом и Таганрогом, в Сальских степях и на Кавказе.
Мери прибыла как раз в то время, когда наши войска вели тяжелые оборонительные бои под Моздоком и Орджоникидзе.
Однополчане с радостью встретили старую знакомую. А Авидзбу ожидала у нас приятная неожиданность — встреча с бывшим ее командиром авиационного женского отряда Батайской авиашколы майором Евдокией Давыдовной Бершанской.
И командир эскадрильи Полина Макагон, и штурман Лида Свистунова, и командир звена Зоя Парфенова, и штурман звена Дуся Пасько сразу полюбили Авидзбу. Они вводили ее в курс боевой работы, щедро делились своим боевым опытом. И надо сказать, Мери оказалась хорошей ученицей, вскоре она стала летать на боевые задания со многими летчицами.
Ее родной Сухуми постепенно становился прифронтовым городом. Немцы неоднократно бомбили его. Из города начали эвакуировать детей. Их посадили на пароход. Но фашистские стервятники атаковали транспорт, на котором ясно были видны знаки Красного Креста. Пароход затонул вместе с детьми и всей командой... В эту ночь экипаж Зои Парфеновой — Мери Авидзбы совершил больше, чем другие, боевых вылетов. Авидзба уничтожила зенитную точку и переправу противника. Это была ее месть ненавистным врагам. И не случайно в армейской газете появился тогда очерк о доблести и мужестве славной дочери абхазского народа...
Дух времени властно накладывает на людей свой отпечаток, влияет на формирование самых сильных чувств человека. Дружба людей на фронте строже, величественней и в то же время проще, чем в любой другой обстановке. Мери дружила с Зоей Парфеновой, Дусей Пасько и другими девушками. Любила своего строгого и справедливого командира эскадрильи Полину Макагон, штурмана эскадрильи Лидию Свистунову, старшего техника эскадрильи Дусю Коротченко.
Однажды Полина Макагон вылетела с ней на боевое задание по проверке самолетовождения. Еще на земле Мери волновалась: как оценит ее штурманское мастерство командир эскадрильи? Шли они в район Моздока. В пути Мери успокоилась. По переговорному аппарату четко сообщала командиру ориентиры, режим полета.
Внизу проплыли огни фар. Штурман сбросила САБ. Бледный свет залил землю. Длилось это недолго, но времени оказалось достаточно, чтобы экипаж заметил вражескую колонну у леса севернее города.
Крутой разворот. Несколько стремительных маневров — и машина вышла на цель. Бомбы были сброшены.
Вернувшиеся вскоре с боевого задания заместитель командира полка Серафима Амосова со штурманом эскадрильи Ларисой Розановой сообщили, что пожар, возникший от бомб, сброшенных экипажем Макагон — Авидзбы, отмечен двумя крупными очагами огня. Мери в ту ночь получила благодарность командира эскадрильи...
И снова наступил вечер. С гор шли низкие тучи. Девушки ждали сигнала на вылет. Говорили о предстоящих боях у Моздока и Прохладного, о жестоких кровопролитных стычках на земле. Берега Терека были покрыты тогда вражескими трупами. Фашисты бросали сюда отборные войска, имевшие большой опыт ведения войны в горах.
— Лида, почитай Лермонтова,— вдруг попросила Мери.—Ты знаешь, что я хочу послушать?
— Знаю, конечно:
Там поразить врага не преступленье,
Верна там дружба, но вернее мщенье;
Там за добро — добро, и кровь за кровь,
И ненависть безмерна, как любовь.
Голос штурмана эскадрильи Лиды Свистуновой звучал тихо и как-то особенно проникновенно. И ночь плыла над головами девчат. Ночь с крупными, тяжелыми звездами, Словно не было войны и не нужно было завтра снова лезть в огненный ад... Но почему стихи Лермонтова звучали так, словно написаны они вчера? Написаны об их любви и ненависти...
В один из дней Мери получила радостную весть о подвиге первого летчика Абхазии, ее учителя Виктора Арагуна. Сопровождая бомбардировщиков, наносивших удары по противнику в районе Псху, Арагун заметил, как один из наших самолетов совершил вынужденную посадку на территории, занятой противником.
Рискуя жизнью, Виктор пошел на выручку товарищу. Он приземлился около сбитого истребителя, вытащил раненого летчика, посадил его в свой самолет, взлетел и, маневрируя между горными хребтами под огнем немецких зениток, благополучно достиг своего аэродрома, хотя и был при этом ранен.
Мери написала Арагуну восторженное письмо, в котором передала ему привет от всех девушек полка.
Мы очень ждали ответного послания, но вместо него пришло сообщение, что Виктор пал смертью героя.
Мери не плакала. Долго сидела она на камне у дороги. Думала о чем-то. А потом попросила, чтобы ее послали на задание...
Говорят, дома и стены помогают. Мери находилась в родных местах. Но дом ее был в смертельной опасности. Фашистские войска через Санчарский, Марухский и Клухорский перевалы стремились пробиться к морю и отрезать наши части, действовавшие в районе Новороссийска—Туапсе. Путь врагу преградили бойцы Красной Армии и подразделения Сухумского истребительного батальона, Немцы бросали в бой лучшие свои части, в том числе альпийских стрелков. Желая посеять панику, они бомбили Сухуми, поджигали жилые кварталы, расстреливали из пулеметов мирное население. В Абхазию пришла война.
Мери стала неузнаваемой. Она посуровела и даже потемнела лицом. На какое бы задание ее ни посылали, возвращалась неудовлетворенной, хмурой, печальной.
— Наши на переправах кровью истекают. А мы?..
— Но ты, Мери, делаешь все, что можешь... Даже больше...
Наступил новый, 1943 год. На счету Мери Авидзбы было уже более 100 боевых вылетов. В конце декабря долго держалась летная погода. Над самой землей стелились облака, шел сильный снег. В общежитии готовились к встрече Нового года.
Мери рассказала нам в тот вечер о встрече Нового, 1941, года в Ленинграде, о том, как мягко падал на землю снежок, как звучали вальсы Штрауса.
В медицинской академии, где она тогда училась, был небольшой концерт, и она играла на скрипке. Ей жали руку, говорили какие-то теплые слова...
Сейчас все это казалось далеким и нереальным. В землянку доносился грохот орудий. Мигала коптилка, тускло светились стартовые фонари.
В 24.00 нас поздравили с Новым годом командир полка Евдокия Давыдовна Бершанская и комиссар Евдокия Яковлевна Рачкевич. Мы все обнялись, пожелали друг другу большого солдатского счастья. И оно пришло.
3 января 1943 года Северо-Кавказский фронт перешел в наступление. Фашисты бежали, бросая технику и снаряжение, оставляя на дорогах сотни, тысячи трупов.
Мы наступали одновременно с наземными войсками. Мери вместе со всеми летала бомбить отступавшие гитлеровские части.
Каждый вылет требовал огромного напряжения воли и сил. Мы знали, что бойцы на земле упорно дерутся за каждый холм, за каждое село, лесок, балку. И не хотели отставать от пехоты, летали без сна и отдыха.
Мери работала с Полиной Макагон.
В одну из февральских ночей 1943 года они первыми в эскадрилье вылетели бомбить фашистскую технику. Ночь выдалась на редкость темной, но на цель девушки вышли точно. Мери сбросила одну за другой две САБ. Над целью, пробив дымку, снизились до 800 метров. Штурман увидела скопление машин противника на северном берегу у переправы. Бомбы легли точно на цель.
В ту ночь они вылетали на задание еще трижды. Это были последние операции, которые Мери провела вместе с Полиной.
Шел апрель 1943 года. Полк бомбил фашистские войска на Кубани. Кругом бушевала весна, цвели сады. Настроение у всех поднялось, хотя боевая работа необычайно усложнилась. Приходилось летать в условиях отвратительной неустойчивой погоды, под сильным заградительным огнем хорошо организованной системы ПВО противника, а также в сфере действия вражеской истребительной авиации. Но Мери с разными летчицами полка взлетала по четыре-шесть раз в ночь.
В апреле в одну из ночей погибли командир эскадрильи Полина Макагон и штурман эскадрильи Лидия Свистунова. Примириться с этой потерей было невозможно.
Мери осунулась, почернела. Она потеряла не только подруг, но и учителей, которые дали ей боевую путевку в небо.
Похоронили мы Полю и Лиду в центре станицы Пашковской, под Краснодаром.
Словно в память о них, Мери каждую ночь совершала по нескольку боевых вылетов, прорывалась сквозь заградительный огонь вражеских зениток. Она летала и с ветеранами полка и с молодыми, необстрелянными летчицами, только входившими в боевой ритм работы. Мери передавала свой богатый опыт подругам. О ней стали говорить как о штурмане высокого класса, человеке огромного мужества и выдержки.
В сентябре 1943 года Мери Авидзба была в числе восьми экипажей нашего полка, которые под командованием Серафимы Амосовой помогали советским наземным частям освобождать Новороссийск.
Шли ожесточенные бои на земле и в воздухе. По нескольку раз в ночь взлетала Авидзба и бомбила укрепления противника, хотя каждый раз машина с трудом пробивалась к цели сквозь плотный заградительный огонь.
Когда Новороссийск был освобожден, командование объявило отважному штурману звена Мери Авидзбе благодарность.
В сентябре 1943 года Мери вылетела с летчицей Ниной Алцыбеевой бомбить порт Тамань. В городе было множество зениток и прожекторов. До цели предстояло лететь около часа над территорией, занятой фашистами. Здесь нужно было обладать отличной техникой пилотирования: час полета над территорией противника казался вечностью.
Ночь была ясная и звездная. Внизу было тихо, хотя из данных разведки мы знали, что по земле движутся колонны врага, а в Тамань прибыл немецкий транспорт с войсками.
На цель экипаж зашел прямым курсом на высоте 900 метров. При подходе увидели мелькание огней на море. На порт вышли точно. Можно было бросать бомбы, но Мери медлила.
— Посмотри вперед, в море, по-моему, гитлеровцы переправляются в Крым. И в порту, и дальше вижу много огней,—сказала Мери летчице.
Нина внимательно осмотрелась, но ничего не заметила.— Пройди, Нина, дальше, нужно все проверить.
Решили сделать еще заход. Город остался позади, самолет ушел в море. Штурман внимательно вглядывалась в темноту. В это время над Таманью вспыхнула осветительная бомба. Ее сбросили Вера Тихомирова и штурман Люба Шевченко. Город стал виден как на ладони: береговая линия, дома, а дальше—море с тусклыми мерцающими огоньками...
Вера и Люба видели разрывы фугасных бомб, разорвавшихся в порту. Возник пожар. И в это мгновение вспыхнули три прожектора, затем еще четыре. Лучи их скрестились в одной точке. Но почему гитлеровцы не стреляют? Экипаж Тихомировой — Шевченко искусно маневрировал в лучах прожекторов, а выстрелов все не было. Может быть, в воздухе немецкие истребители, и зенитчики боялись попасть в своих? Мери до рези в глазах всматривалась в ночное небо. Нет, не похоже... И в это мгновение к самолету Тихомировой — Шевченко с земли потянулись трассы.
— Нужно заходить на порт,— передала летчице Мери.
— Идем! — откликнулась Алцыбеева.
Прожекторы погасли: немцы опасались выдать летчикам цели. Но бесконечное помигивание огоньков уже было разгадано: гитлеровцы уходили в Крым.
Рывок — и четыре фугаски полетели прямо на порт. В то же мгновение включились прожекторы. Алцыбеева была ослеплена.
Уже три минуты подруги находились в центре огня и света.
— Отвернуть вправо, влево,— командовала Мери.
Нина резким разворотом в сторону ушла из-под обстрела.
На высоте 700 метров снова попали под огонь и слепящий свет прожекторов. Снизу, сбоку, сзади рвались снаряды. В таком переплете Нина оказалась впервые. Успокаивало только то, что за спиной ее сидел опытный штурман.
По командам Авидзбы летчица, резко отдав ручку от себя, перевела самолет на снижение. Это и спасло экипаж. Машина дотянула до своего аэродрома.
Фашисты действительно в ту ночь уходили из Тамани. Всю ночь мы бомбили порт. А на разборе полетов Бершанская сообщила, что результаты разведки экипажа Алцыбеевой — Авидзбы оказались столь ценными, что командующий 4-й воздушной армией объявил девушкам благодарность.
...Фронт уже далеко отодвинулся от родных мест Мери Авидзбы, когда в конце 1943 года из Абхазии на фронт прибыл транспорт с подарками. Сколько было радости в глазах Мери, когда она брала в руки великолепные фрукты, красочные вышивки, теплые вещи, любовно упакованные руками абхазских женщин.
Вслух читались письма и записки, обнаруженные в посылках.
В ответном письме в адрес Абхазского обкома партии командование и партийная организация полка сердечно благодарили за подарки. Были в письме и такие строки:
«...Личный состав нашей гвардейской части сердечно благодарит Вас и в Вашем лице всех товарищей, участвовавших в организации посылки нам замечательных подарков. Вы, конечно, понимаете, как приятно чувствовать заботу, любовь и внимание нам, фронтовикам, со стороны тех, кто остался там, в тыл/. Мы знаем, что трудящиеся в тылу каждый день проявляют настоящие чудеса героизма.
За два года пребывания на фронте мы на себе испытали результаты самоотверженной работы тыла, получая прекрасное вооружение, обмундирование и продовольствие. Работу нашего тыла можно оценить только на «отлично». Наша часть не хочет отставать. Нашей боевой работой мы завоевали звание гвардейцев, наименование таманцев. Большинство наших летчиков, штурманов, механиков и «вооруженцев» за самоотверженную боевую работу отмечены высокими правительственными наградами — орденами и медалями Советского Союза. Летчики и штурманы сделали по нескольку сот боевых вылетов, сбросили тысячи тонн бомбового груза на головы фашистов. Коммунисты и комсомольцы (а их большинство у нас) стоят в первых рядах борцов за освобождение нашей Родины от проклятых захватчиков.
Еще раз спасибо за Ваши подарки. Как бы в ответ на Вашу заботу наши летчики сегодня в ночь сделали более ста боевых вылетов, но особенно отличилась Ваша землячка — дочь абхазского народа Мери Авидзба.
Желаем всем трудящимся Абхазии новых славных побед на трудовом фронте».
В то время Мери служила в эскадрилье, которой мне довелось тогда командовать. Я полюбила ее, хорошо узнав боевые и человеческие качества Мери. Она была добра, справедлива и внимательна к сослуживцам, деликатна и ровна в обращении как с подчиненными, так и с начальниками. Глубоко чувствовала девушка свою личную ответственность за успех каждого боевого вылета.
Вернувшись с выполнения задания, летчицы и штурманы обычно не сразу укладывались спать. Некоторое время они еще находились под впечатлением только что пережитых тревог и волнений, вспоминали детали полетов, а потом, незаметно настроившись на лирический лад, начинали мечтать и фантазировать.
Во время одной из таких бесед после бессонной боевой ночи Мери предложила:
— Давайте, девчата, условимся; те, кто доживет до мирных дней, пусть приезжают к нам в Абхазию. Буду жива я — ко мне. Не будет меня — вас примут мои родные как самых дорогих гостей. Приезжайте!
— А что, вот возьмем и приедем...
— Приезжайте, не пожалеете.
Я уже упоминала, что в ноябре 1943 года на маленьком клочке керченской земли, в районе поселка Эльтиген, высадился наш десант. Он оказался в окружении. Необходимо было доставить десантникам боеприпасы, продукты. Задача усложнялась тем, что грузы надо было сбрасывать очень точно, чтобы они не достались врагу или не упали в море. Добиться этого можно было только летая на очень малых высотах. А вся зона беспрерывно обстреливалась зенитками противника.
На «огненную землю», как прозвали этот плацдарм, летали наши самолеты, в том числе и экипаж Зои Парфеновой — Мери Авидзбы. Летали группами. Одни экипажи отвлекали огонь на себя, другие сбрасывали грузы.
— Не легко было выполнять эту задачу, когда кругом били пушки, а рядом с самолетом, сбоку, спереди и сзади рвались зенитные снаряды и тянулись цветные нити трассирующих пуль,— рассказывала потом Мери.— Но и уходить от огня нельзя. Надо было находиться на виду, чтобы враг тебя видел, чтобы он охотился за тобой, чтобы смогли прорваться другие машины, которых так ждали бойцы на «огненной земле».
Так оно все и происходило. Необходимо только дополнить рассказ Мери одной подробностью: экипаж Парфеновой — Авидзбы попутно уничтожил в море баржу, а на суше — пулеметную точку, которая очень мешала нашим самолетам. Летчица и штурман получили еще одну благодарность командования.
Много лет прошло с тех пор, но я не могу без волнения листать пожелтевшие странички фронтовой газеты «Вперед, за Родину». В номере от 15 марта 1944 года рассказывается о тяжелых боях за освобождение Керченского полуострова: «В эту ночь моросил дождь. Низко нависли черные тучи. Видимость резко ухудшилась. Но для боевой работы летчиков-гвардейцев нет нелетной погоды. Экипажи, получив задания, поднялись в воздух. Летчик Зоя Парфенова и штурман Мери Авидзба по приборам привели бомбардировщик к линии боевого соприкосновения наших войск с противником. Машина вышла на заданную цель и обрушила на нее бомбовый груз. Разрушительные удары по обороне немцев нанесли и другие экипажи. В труднейших метеорологических условиях гвардейские легкие ночные бомбардировщики успешно выполнили боевое задание командования...»
С фронта Мери часто писала домой. Это были строки, полные оптимизма и веры в нашу победу. Родные и знакомые охотно отвечали ей. Одно из писем принесло печальную весть: в боях с врагом смертью храбрых пал ее брат. Потом родные сообщили о гибели на фронте дяди. За войну Мери потеряла много близких, все они честно выполнили свой долг перед Родиной. «Не жалей себя — это самая гордая, самая красивая мудрость на земле». Эти горьковские слова стали ее девизом.
...Покрылись белым цветом яблони. Цветет вишня. Весна 1944 года. Все вокруг кажется таким мирным. Только грохот орудий, доносящийся издалека, напоминает, что и в этом замечательном уголке земли идет жестокая борьба.
Мы перебазировались на крымскую землю и летаем на задания каждую ночь. Вместе с нами летает Мери Авидзба.
Немцы отступили к Севастополю — последнему своему оплоту в Крыму.
Воевать в горах трудно. Особенно трудно летать, хотя у нас был уже опыт сложных операций в горах Кавказа и Крыма.
Гитлеровцы сделали все, чтобы сорвать наступление советских войск. Они построили доты и дзоты, оцепили горы проволочными заграждениями, минировали многие километры дорог, пристреляли каждый участок. Они сжаты в маленьком квадрате в районе Севастополя. Дневная и ночная авиация, в том числе и экипажи нашего полка, беспрерывно бомбят их.
На подступах к городу идет борьба; которую обычно называют «войной за метры». Мы, летчики, стараемся, чем возможно, помочь солдатам.
Не один вылет совершила и Мери Авидзба в район Севастополя, Балаклавы, Байдарских ворот, на Сапун-гору, на мыс Херсонес.
Все эти районы имели исключительно сильную противовоздушную защиту. Каждый экипаж непременно попадал под шквальный огонь зениток.
Небо над Севастополем гудело от рокота моторов. Мы вылетали с наступлением темноты и заканчивали боевую ночь поздним утром, когда начинала действовать дневная авиация. Мы блокировали вражеские аэродромы, наносили удары по бухтам, куда заходили неприятельские транспортные корабли для эвакуации живой силы и техники.
В одну из ночей экипаж Зои Парфеновой—Мери Авидзбы вылетел бомбить вражеский аэродром в районе мыса Херсонес. Подлетая к цели, подруги видели, как садились и взлетали фашистские самолеты, курсировавшие между Крымом и Констанцей. Враг доживал последние дни на крымской земле и спешно эвакуировал солдат и технику.
Зоя и Мери видели, как рвались бомбы в районе аэродрома противника. Впереди них шла машина командира эскадрильи Ольги Санфировой и штурмана эскадрильи Руфмны Гашевой. Как только самолет Санфировой отошел от аэродрома, на цель зашел экипаж Парфеновой— Авидзбы. Гитлеровцы открыли бешеный огонь. Разрывы снарядов были совсем рядом. Но экипаж не свернул с боевого курса. Авидзба сбросила серию бомб. Летчица произвела противозенитный маневр и со снижением ушла от центра поля аэродрома.
Мери заметила места разрывов бомб и видела, что загорелось несколько самолетов. Дело завершили другие экипажи.
В ту же ночь экипаж Парфеновой — Авидзбы произвел еще три вылета на аэродром Херсонеса.
Так шли дни, пока не смолкли орудия у Херсонесского маяка и в небе повисла непривычная для нас тишина. Севастополь лежал в развалинах.
Утром 12 мая 1944 года мы с Зоей Парфеновой, Ниной Распоповой и Ниной Худяковой пошли на берег моря. Пронзительно кричали чайки. Воздух и море были акварельно-голубого цвета. Не верилось, что где-то продолжается война.
Через несколько дней наш полк перелетел из Крыма в Белоруссию. Предстояли тяжелые бои за освобождение белорусской земли.
И здесь случилась беда.
Однажды после выполнения боевого задания самолет Марии Рукавицыной и Мери Авидзбы был подбит. Спасая искалеченную машину, Рукавицына и Авидзба еле дотянули до земли. И летчица и штурман получили тяжелые ранения. У Мери был серьезно поврежден позвоночник. Скрывая от подруг и даже от врачей характер полученной травмы, преодолевая невыносимые боли, Мери продолжала вылетать на боевые задания.
Некоторое время, когда мы базировались уже в Польше, Мери летала в полку, которым командовал майор Лопуховский.
Впоследствии она писала мне:
«Я была в мужском полку у майора Лопуховского, где относились к полетам женского полка явно с предубеждением. Им многим не верилось, что девушки прекрасно воюют и летают в большинстве случаев не хуже мужчин.
Когда я у них стала штурманом звена, они все удивлялись, как я за одну ночь летала с разными летчиками, так как ребята уставали. Один из техников пошутил; «Она, видимо, двужильная».
В годы войны Мери Авидзба совершила 477 боевых вылетов, сбросила на головы фашистов 64 345 килограммов бомб, нанесла врагу большой урон в живой силе и технике, сбросила над вражескими войсками множество листовок на немецком языке.
Только после окончания войны она решилась лечь в госпиталь.
Семь долгих лет пролежала Мери в больницах. Разные врачи лечили ее, но все они одинаково восхищались мужеством и огромной силой воли их пациентки, которая без стонов и жалоб могла переносить нечеловеческие страдания и жестокие приступы боли в позвоночнике; а ведь с этой болью она летала, громила врага.
Комиссар нашего полка гвардии подполковник Евдокия Яковлевна Рачкевич писала землякам Авидзбы:
«В нашем полку служила Ваша землячка, абхазская летчица Авидзба Мери Хафизовна. Коллектив нашего полка мужественно и смело защищал свою Родину, не жалея сил и самой жизни. Наш полк был весь женский и многонациональный, но от абхазского народа в полку была только одна Мери Авидзба. Она, как и все другие летчицы, летала на задания и с воздуха уничтожала врага. Для выполнения боевой работы ночью от летного состава требовались высокие знания летного дела и большое мастерство водить самолеты ночью. Весь летный состав, в том числе и Мери, отлично справлялся с этой задачей. Своими бомбовыми ударами она наносила врагу большие потери в живой силе и технике. Мери летала каждую ночь в стан врага мужественно и бесстрашно и, как горный орел, своим острым взором высматривала и выискивала его змеиные гнезда и уничтожала их.
Абхазский народ может гордиться своей дочерью, которая была в первых рядах фронтовиков и каждым боевым вылетом умножала славу советского оружия, ускоряя окончательную победу нашей Родины над гитлеровской Германией».
Сегодня Мери Хафизовна Авидзба депутат Верховного Совета Абхазии, ее герой. Прекрасный абхазский поэт Дмитрий Гулиа написал песню о Мери Авидзбе. И лучше, ярче о ней, наверное, не скажешь:
В черные году грозою
смогла
Стать и отваги примером,
Яблонька хрупкая с сердцем
орла —
Наша Авидзба Мери.
