Чечнева Марина

 

 

В БОЯХ ЗА СЕВАСТОПОЛЬ

Штурман Екатерина Рябова, о которой я хочу рассказать, до войны была студенткой механико-математического факультета МГУ имени Ломоносова.

Нападение фашистской Германии на нашу Родину круто изменило ее планы. Вместе с подругами по университету по первому зову комсомола и по велению сердца Рябова в тяжелые октябрьские дни 1941 года пришла в женскую авиачасть. Здесь мы и познакомились, а на фронте стали боевыми подругами, вместе летали на выполнение многих боевых заданий, не раз смотрели смерти в глаза.

Летом 1943 года Екатерину Рябову назначили штурманом эскадрильи, которой командовать было доверено мне. Часто нам приходилось вылетать на боевые задания с молодыми летчицами и штурманами эскадрильи, которые только входили в ритм боевой работы. Как-то Рябова вылетела с молодой летчицей Женей Поповой бомбить железнодорожную станцию на линии Багерово — Симферополь, Над целью, самолет попал под ураганный артиллерийский огонь. Лучи прожектора ослепили Женю, она растерялась, отвлеклась от приборов. Самолет начал пикировать, высота падала с неимоверной быстротой, а под плоскостями еще висели бомбы. Но Рябова не растерялась. Она приказала Жене вести самолет только по приборам и стала давать команды отвернуть самолет то в одну, то в другую сторону. Выполняя указания штурмана, молодая летчица овладела собой и вывела самолет на цель. Сбросив бомбовый груз на скопление танков, экипаж вернулся на свой аэродром. Но самолет имел столько повреждений, что инженер полка Софья Озеркова считала чудом его благополучное возвращение.

Однажды после особенно удачного боевого вылета Катя сказала: — Знаешь, Марина, мы ведь не знали вначале, что будем делать на фронте — стрелять из автомата, варить борщ для бойцов или перевязывать раненых. На нашу долю выпала война в небе. Я думаю, что нам повезло. Хотя вряд ли ты услышала бы от меня другие слова, если бы из нас подготовили артиллеристов, санитарок или снайперов...

На протяжении всей войны мы мечтали о мирной жизни, думали, какой она будет прекрасной.

— Вы представляете, девушки,— восклицала Катя,— как будут счастливы наши люди после войны! Вот смотрю я на своих однополчанок, бывших студенток: для многих после победы жизнь начнется с того же, на чем остановила ее война. Но по-другому, сильнее и глубже они будут ценить все, что дает нам наша страна, наша молодость...

Как-то перед вылетом на выполнение боевого задания в район Балаклавы в начале мая 1944 года, сидя уже в кабине самолета, я наблюдала за Катей. Вот она стоит и спокойно смотрит, как девушки-вооруженцы подвешивают бомбы. Ей предстоит лететь вместе со мной. Самолет может попасть под огонь зениток, его могут поймать лучи прожекторов, перехватить истребители противника... Но Рябова спокойна. И я подумала: «Да неужели это та самая Катя, которая всего три года назад полчаса стояла перед дверью от страха, не решаясь войти в кабинет профессора принимающего зачет?».

И вот мы идем по маршруту. С воздуха этот район прикрывали крупные силы противовоздушной обороны. Одних прожекторов в районе Севастополя насчитывалось около пятидесяти. Чтобы ввести гитлеровцев в заблуждение, мы, набрав высоту, шли на Балаклаву с тыла, а затем, приглушив мотор, стали планировать на цель. Но именно в этот момент враги включили прожекторы и, быстро «поймав» нас лучами, открыли зенитный огонь. Катя дала команду держать боевой курс. Я все время маневрировала по высоте. Другого выхода не было. Задание надо выполнить во что бы то ни стало. Катя «повесила» над целью две осветительные бомбы. Внизу были отчетливо видны машины. А обстрел с каждой минутой становился все гуще и гуще. Но вот Катя навела меня на цель, и серия бомб полетела вниз.

Враг не хотел позволить нам уйти безнаказанно. Еще несколько, до предела напряженных минут нас цепко держали лучи прожекторов и сопровождали облачка разрывов. Казалось, что на самолете нет живого места. Наконец мы облегченно вздохнули — обстрел был позади. Под нами освобожденная крымская земля, И на этот раз мы вышли победителями.

 

Гитлеровцы сделали все, чтобы любой ценой удержать Севастополь. Они построили доты и дзоты, оцепили горы проволочными заграждениями, минировали многие километры дорог, пристреляли каждый участок. На подступах к городу шла борьба, которую многие называли войной за метры. Мы, летчики, старались, чем только возможно, помочь нашим солдатам. Не один вылет совершили в район Севастополя, Балаклавы, на Сапун-гору, на мыс Херсонес.

Небо над Севастополем гудело от рокота моторов. Фашистская авиация фактически прекратила организованные действия. Господство советской авиации в воздухе было безраздельным. Мы вылетали с наступлением темноты и заканчивали боевую работу утром, когда на задание поднималась дневная авиация. Мы блокировали вражеские аэродромы, наносили удары по бухтам, куда заходили немецкие транспортные корабли, эвакуировавшие живую силу и технику.

Внизу, под нашими крыльями, страшный в ранах своих и бессмертный в своем героизме, лежал Севастополь...

О севастопольское военное небо! Днем и ночью было оно страшным для врага. Днем в нем господствовали советские штурмовики, истребители, дневные бомбардировщики. А ночью гитлеровцам не давали покоя наши По-2. Начиная с форсирования Керченского пролива и кончая разгромом фашистских войск на мысе Херсонес, все мы жили одной мыслью — скорее освободить крымскую землю.

В боях за Севастополь мы решили увеличить бомбовую загрузку на самолет почти в два раза. До тех пор у нас считалось, что 180—200 килограммов бомб — это максимум того, что могут взять с собой наши маленькие фанерные машины. Средняя же загрузка — 150 килограммов. Конечно, мы понимали, что По-2 способен поднять и больше, но для успешных действий над целью этот груз казался нам предельным. Ведь мало поднять в воздух бомбы, нужно ежеминутно помнить о ресурсах мотора, сохранять маневренность машины. Вот мы и считали, что большой груз резко снизит пилотажные возможности, особенно в условиях обстрела зенитной артиллерии.

Первый метод полетов с увеличенной бомбовой загрузкой было поручено произвести экипажам Дины Никулиной, Нади Поповой и нам с Катей Рябовой. Все мы уточнили порядок действия над целью, согласовали режим полета, установили больший, чем обычно, интервал между самолетами при заходе на бомбежку. Поэтому и первому самолету, и второму, и третьему не мешало иметь в запасе лишние полторы—две минуты, чтобы в случае необходимости лучше осмотреться, оценить сложившуюся обстановку, принять правильное решение.

Признаться мы все сильно волновались. Мы не сомневались, что самолет поднимет 300 килограммов. Но ведь дело не только в том, чтобы поднять такой груз, главное — отлично отбомбиться, А это значит, не дать лучам прожекторов поймать себя или суметь уйти, если тебя все же поймают. Но ведь 300 килограммов—не 150. Смогут ли наши «ласточки» маневрировать с такой нагрузкой?

Волновались мы не из боязни личной неудачи. Пугало другое. На нас смотрели все. От нашего успеха будет зависить многое. Выполним задание — за нами последуют другие, и боеспособность полка увеличится почти вдвое. Не выполним — придется краснеть перед подчиненными, перед командованием полка, дивизии и, что самое главное, подорвем веру летчиц в свои возможности, Тут было над чем задуматься.

Нам предстояло бомбить вражеский аэродром в районе Балаклавы. В воздух поднялись до наступления темноты. Все-таки в первый раз взлетать с такой нагрузкой с неровной каменистой площадки при дневном свете было удобнее и спокойнее. Поэтому лететь мы рассчитывали на меньшей скорости, чтобы пересечь линию фронта, когда на смену сумеркам уже придет ночь.

Первым стартовал наш с Катей самолет. Взревел мотор, и машина плавно тронулась с места. Из предосторожности я несколько удлинила пробег и, только набрав значительную скорость, слегка потянула ручку управления на себя. По-2 послушно и легко оторвался от земли.

Я облегченно вздохнула; перегрузки нет. Но как поведет себя машина при наборе высоты? Необходимо было подняться хотя бы на 800 метров. Внимательно вслушалась в работу мотора. Пока все обстояло нормально, плавно двигалась по кругу стрелка высотомера.

На самолет медленно наплывал темный массив гор. Скоро линия фронта. Я перегнулась через край кабины, всматриваясь в смутные очертания земли, и только тут заметила, что еще достаточно светло, В чем дело? Неужели мы просчитались? Посмотрев на часы, я поняла все: погрузившись в свои мысли, я забыла о принятом нами скоростном режиме и нарушила график полета. В результате передний край предстояло пересечь в сумерках, а значит, и к цели мы должны были подойти еще до наступления полной темноты. Это было скверно— самолет могли обнаружить раньше времени. Но ничего другого делать не оставалось: теперь нужно было точно выйти на цель,

Приглушив мотор, я повела машину на снижение. Мозг сверлила одна мысль: «Только бы дотянуть до границы Балаклавского аэродрома!» Рябова, словно угадав мое настроение, почему-то шепотом сказала, что до бомбометания осталось пять минут.

Удивительно долго тянулись эти минуты. Уже показалась взлетно-посадочная полоса. Движения на ней не было заметно. Неужели нас засекли, а теперь затаились и ждут, когда мы окажемся над их орудиями? Стараясь сохранить спокойствие, я спросила штурмана, хорошо ли она видит цель.

— Давай чуть правее!—скомандовала Катя.—У кромки поля что-то поблескивает. Похоже, истребители.

Прошло несколько томительных секунд. И вдруг включились прожекторы, на нас обрушился ураганный огонь.

Может, от неожиданности я сама качнула самолет, но мне почему-то показалось, что это Рябова сбросила бомбы. Я тотчас развернулась и пошла со снижением.

— Ты что, с ума сошла?!—закричала Катя.—Давай назад!

— Зачем?— спросила я.— Ведь бомбы сброшены.

— Ничего подобного. Все бомбы под плоскостями.

Сделав круг, я зашла на цель повторно. Разрывы снарядов все продолжались. Я пробовала произвести противозенитный маневр и повела самолет змейкой, сворачивая то вправо, то влево. Он слушался, хотя на действия рулей реагировал не так быстро, как раньше. Вот они, эти 300 килограммов... Казалось бы, не так много во времени выполнения эволюции они отняли у машины — всего какие-то секунды. Но как дороги эти мгновения сейчас!

Нервы у меня были напряжены до предела. Так и хотелось крикнуть штурману: «Скорей! Чего медлишь!» Но Катя не торопилась. Я знала, она не сбросит ни одной бомбы, пока тщательно не прицелится.

Разноцветные линии огненных трасс проносились все ближе. Одна из них прошла перед самым винтом. Я интенсивно до боли сжала ручку управления. Но взрыва не произошло. А через некоторое время самолет сильно тряхнуло. В переговорном устройстве послышался голос Кати:

— Вот теперь все. Можно уходить.

Последнее слово я скорее поняла по смыслу, чем услышала: его заглушил взрыв на земле. По силе его догадалась, что Катя разом сбросила все бомбы. У меня точно гора свалилась с плеч: эксперимент удался...

Возвратившись на свой аэродром, мы горячо поздравили друг друга и вылетели снова.

С тех пор и до конца войны мы подвешивали под плоскости самолетов не меньше 300 килограммов бомб, а случалось, брали и 400. И ничего, моторы тянули. Конечно, изнашивались от этого они несколько быстрее. Но наши удары по врагу стали более ощутимыми. А это в конечном счете было главным.

Штурман эскадрильи Екатерина Рябова внесла свой огромный боевой вклад в дело освобождения крымской земли и города-героя Севастополя. Она летала в любую погоду, никогда не поворачивала назад. Как бы ни били зенитки, как бы не слепили глаза прожекторы, Катя все равно находила цель и поражала ее точно и хладнокровно.

890 раз вылетала Рябова на бомбежки, рискуя каждый раз своей жизнью ради освобождения любимой Родины от ненавистных фашистских захватчиков. Ее ратные подвиги высоко оценены Отчизной. 23 февраля 1945 года гвардии старшему лейтенанту Екатерине Васильевне Рябовой было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Прошли годы. Победно кончилась война. И мирная жизнь Кати Рябовой, как она и мечтала в пору боевой страды, началась с того же, на чем ее прервала война. В 1948 году она с отличием окончила механико-математический факультет МГУ, а в 1951 году успешно защитила диссертацию и получила звание кандидата физико-математических наук. И поныне она плодотворно работает в области высшей математики, является доцентом Полиграфического института и вместе с тем ведет большую общественную работу. Она воспитала достойных дочерей — Наташу и Ирину, которые пошли по стопам своей замечательной матери: Наташа—педагог, а Ирина скоро получит диплом об окончании МГУ.

Екатерина Васильевна Рябова и ее муж дважды Герой Советского Союза полковник-инженер, кандидат технических наук Григорий Флегонтович Сивков по-настоящему счастливы. Это счастье они завоевали в жестоких боях против фашизма.