Докутович Галя

Я вспоминаю худенькую девочку в красной ко­сыночке, стоявшую около кабинета директора нашей школы в Гомеле. Живыми, черными глазами она удив­ленно смотрела на ребят, галдевших вокруг нее на раз­ные голоса:

  - Новенькая! Новенькая, пришла!

  Опасаясь, как бы эта девочка из сельской  школы не нахватала двоек, я, председатель отряда, сделала все, чтобы ее зачислили не в наш, а в параллельный класс. Но с первых же дней Галя Докутович стала получать пятерки. Меня мучила совесть - упустить такую уче­ницу!

Случилось так, что вскоре мы с Галей оказались в одном классе. Сразу же подружились, сели за одну парту и просидели вместе до окончания школы.

Что меня всегда поражало в Гале - это ее настой­чивость, упорство в достижении цели и счастливая спо­собность ко всему. Ей нравилась литература - и на всех наших литературных вечерах она неизменно зани­мала призовые места. Она увлеклась спортом - и стала одной из лучших гимнасток Гомеля. Уже в восьмом классе Галя поступила в музыкальную школу. Дома инструмента не было, она готовила уроки по музыке там же, в школе, и за один год прошла курс четырех классов. Однако, несмотря на такие успехи, Галя оста­вила музыкальную школу, поддавшись более сильному чувству - увлечению небом.

Мы учились в девятом классе, когда по всей стране был брошен клич: «Молодежь, на самолеты!» Галя и я, неразлучные подруги, в числе первых пошли в аэро­клуб. Трудновато было держаться в отличницах в шко­ле и учиться в аэроклубе. Вскоре с аэроклубом мне при­шлось расстаться Когда началась летная практика, я села в кабину и утонула в ней - ноги не доставали до педалей, глаза не видели горизонта. Галя утешала меня как могла.

- Не огорчайся, Полинка, может быть, еще подра­стешь, - говорила она, обнимая меня и утирая мне слезы носовым платком.

Я тогда позавидовала своей подруге - Галя была высокой, статной. Она, единственная из девушек, ос­талась в аэроклубе. Стала лучшим учлетом – Галя первая в отряде вылетела самостоятельно. а потом от­лично закончила учебную программу.

Поступив в Московский авиационный институт, она продолжала тренироваться, одновременно занимаясь парашютным спортом.

.летом 1941 года Галя должна была принять участие в "подготовке к воздушному параду в Тушине, участво­вать в групповом прыжке. И тут война. Одной из пер­вых явилась Галя в ЦК комсомола с просьбой зачислить ее в авиагруппу Расковой.

Мы вместе оказались в штурманской группе, и я ви­дела, с каким упорством и горячим желанием изучала она штурманское дело. Но при распределении должностей в полку ночных бомбардировщиков, куда нас на­правили, Гале не повезло - ее назначили адъютантом эскадрильи. Мало кто из девушек знал, как глубоко переживала Галя это назначение. Она хотела летать, бить врага, а тут штабная работа. И все-таки ей уда­лось выпросить для себя возможность летать на боевые задания.

      Галя никогда не ныла, не сетовала на судьбу, но од­нажды пожаловалась мне:

      - Вот скажи, Полинка, почему так получается, ­ ты не особенно увлекалась авиацией, для тебя история была превыше всего, а сейчас ты имеешь свой экипаж, регулярно летаешь на задания, а я вынуждена «выма­ливать» каждый полет, скитаться по разным самолетам? Почему судьба так жестоко обошлась со мной?

Я утешала Галю как могла, говорила, что хоть ей и приходится так  мало летать, но ее считают одним из лучших и самых храбрых штурманов полка.

Летом 1942 года с Галей произошел несчастный слу­чай. Вернувшись с боевого задания, она прилегла на краю аэродрома. Бензозаправщик спешил на старт, ив темноте шофер не заметил девушку... У Гали был серьезно поврежден позвоночник.

И вот она лежит на носилках в ожидании санитар­ного самолета. Исчез жаркий румянец, всегда игравший на ее щеках, лицо бледное-бледное. Я вижу по ее гла­зам, как она страдает от боли. Подходит начальник штаба Ирина Ракобольская.

- Товарищ начальник штаба, - обращается к ней Галя, - дайте честное слово, что, когда я вернусь в полк, вы не назначите меня адъютантом.

Я была поражена. У нас не было уверенности в том, довезут ли ее живой до госпиталя, а она уже думала о возвращении!

И в госпитале Галя не пала духом. Лишившись воз­можности двигаться, она писала рассказы, стихи, вос­поминания. И все у нее получалось хорошо. Я не пере­ставала удивляться характеру своей подруги, ее воле к жизни, ее вере в людей и в себя.

Через полгода Галя вернулась в полк. Никто, кроме меня, не знал, что в ее кармане лежит отпускное удо­стоверение на шесть месяцев - поврежденный позво­ночник нуждался в дальнейшем продолжительном ле­чении, Галя взяла с меня слово, что я не выдам ее тайны.

Она стала летать на боевые задания. Летала с жад­ностью, с радостью, с вдохновением. Полк находился в то время на Северном Кавказе. Стояла южная зима со слякотью и мокрым снегом. Полеты были трудные, сложные. Я с тревогой наблюдала, как иногда после тяжелой боевой ночи Галя страдала от боли. Но ни одного вздоха, ни единой жалобы!

Вскоре ее наградили орденом Красной Звезды, а по­том орденом Отечественной войны 2-й степени, приняли в партию.

И вот лето 1943 года. Кубань. Жаркие бои на «Голубой линии».

Никогда не забуду я ту страшную ночь под первое августа. С зада­ния не вернулись сразу четыре экипажа - на на­ших глазах они сгорели над целью от обстрела вражеского истребителя. Погибла и моя Галя...

Галя вела дневник. Я храню его как самую дорогую память о ней. И мне хочется привести несколько коротких вы­держек из ее записей:

«6/1 1942. Летали на ТБ-3. Теперь я по­ настоящему понимаю, как может         захватить        штур­манское дело. Немножко полетаешь - и ходишь как зачарованная. Скорей хочется опять в воздух...

5/7 1942. Летаю с Надей Поповой. Мне нравится. Она летает хорошо, спокойно и как-то легко. Вчера мы подорвали склад боеприпасов. И потому я чувствую се­бя именинницей   .

6/8 1942. Я в госпитале. Да еще бог знает где ­в Махачкале Сначала пластом лежала, да и теперь ле­жу не двигаясь. Но сегодня обняла за шею двух нянь, встала на ноги. голова закружилась-закружилась, и, когда я легла на койку, мне показалось, что целый день тяжело работала и устала смертельно.

16/8 1942. Еду на пароходе по морю. Лежу где-то почти в трюме. В открытый иллюминатор вижу серый Каспий. Жарко Здесь едет сразу сто тридцать раненых.

...Встала на костыли, пробралась на палубу. И на виду у всех осрамилась: упала в обморок первый раз в жизни.

24/8 1942. Ашхабад - почти совсем  европейский го­род. В госпитале лежать еще больше месяца... Прочла еще раз Павку Корчагина. И теперь еще ближе дошла книга.

20/12 1942 Я снова у себя в части. Не знаю, прини­мают ли кого-нибудь лучше, чем встретили меня девча­та. Родная семья! Свой шестимесячный отпуск я спря­тала в карман. После войны буду отдыхать, поправ­ляться.

24/2 1943. Чувствую себя погано. Стараюсь крепить­ся, но, по-моему, у меня выдержка скоро лопнет, пропа­дет. Пока еще хватает...

      14/4 1943. Вчера опять летала с Зоей Парфеновой. Сделали пять вылетов. Из них три были замечательны­ми: два взрыва с клубами дыма и один огненный взрыв с пожаром на всю ночь.

20/4 1943. Мы с Люсей Клопковой вчера сделали шесть боевых вылетов на Крымскую. В первый же по­лет подорвали склад с горючим. Огромный пожар таки горел целую ночь. А девушки все поздравляли меня...

28/6 1943 ...противоречивые мысли приходят мне в голову. Иногда мне кажется: и война, и все, что я сей­час вижу, - это быстро пройдет, и потом все это вспо­мнишь, как полузабытый сон. И все-таки вместе с этим думаешь и о другом: что сейчас здесь видишь лучшее, на что способна человеческая душа...»