Многим пионерским отрядам и дружинам нашей страны присвоено ее имя. Образ ее навечно остался в памяти и сердцах однополчан. Все, что связано с ней, для меня— святыня. Пусть же этот рассказ станет еще одной страницей памяти о тебе, моя незабвенная подруга. Я хочу, чтобы все узнали, каким ты была чистым и светлым человеком, Женя. Человеком, сердце которого было полно неугасимого огня!

...1 августа 1943 года. Эта дата отмечена в моем сознании цифрами огненно-красными, как зарево пожара в ночной черноте. И вспоминаются события страшной ночи из тех, какие сгибают горем плечи, серебрят волосы и навсегда оставляют незаживающую рану в душе.

В июле 1943 года на Таманском полуострове, где сражался наш полк, разгорелись особенно жаркие бои. К этому времени превосходство нашей авиации в воздухе становилось все более ощутимым. Это был период напряженной боевой работы. Мы не давали противнику ни минуты покоя. С заката до рассвета висели наши маленькие По-2 над позициями и коммуникациями врага. Они наносили удары не только по укреплениям, но действовали также и на психику гитлеровских вояк. Еще бы, в течение нескольких недель и днем, и ночью вражеская оборона находилась под непрерывным огневым воздействием!

Присмотревшись к действиям наших ночников, гитлеровцы построили свою систему противовоздушной обороны так: прожекторы свели в более мощные группы. Причем располагались группы на таком удалении друг от друга, чтобы можно было передавать друг другу пойманный ими советский самолет. Кроме того, специально для борьбы с нашими фанерными, не имевшими никакого стрелкового вооружения машинами на Таманский полуостров прибыла эскадрилья фашистских асов. Еще в 1942 году за каждый сбитый По-2 вражеских летчиков награждали «железным крестом». Можно себе представить, как усердно охотились они за нами!

В ночь на 1 августа противник применил новую тактику. Мы еще ничего не знали об этом, и экипажи вылетели на боевое задание с обычным интервалом в три-пять минут. Мой самолет шел восьмым, может быть, это и спасло нас со штурманом Олей Клюевой. Уже на подходе к цели мне бросилась в глаза странная работа вражеских прожекторов: они то включались, то выключались, а зенитного огня почему-то не было. Тишина становилась зловещей, казалось, она сгущается, как сгущалась тьма непроглядной ночи.

Что замыслил враг?

«Может быть, просто первые экипажи еще не дошли до цели?» — подумала я. Но тут впереди, прямо по курсу, в лучах прожекторов показался По-2. Судя по времени, это был самолет Евгении Крутовой. Штурман Лена Саликова сбросила САБ. Яркий факел повис в воздухе на маленьком парашюте и осветил местность. В тот же миг по небу веером разошлись лучи прожекторов. Один из них, самый яркий и широкий, схватил самолет Круговой и не выпускал его. Мы ждали, что вот-вот, как всегда, зенитки начнут обстрел, но они молчали. «Ласточка» пыталась вырваться из цепких лап прожектора. Женя — отличный летчик, не раз попадавшая в подобную ситуацию,—бросала машину из стороны в сторону, искусно маневрировала, но все было напрасно. И вдруг гнетущую тишину разорвали очереди скорострельных авиационных пушек. К самолету Крутовой откуда-то из темноты протянулись светящиеся цепочки снарядов. Короткими очередями бил подлетевший вплотную фашистский истребитель, бил хладнокровно, в упор расстреливая беспомощный По-2. Я содрогнулась, как будто удары пришлись по моему самолету.

Теперь все стало ясно. Убедившись, что советские летчицы не страшатся ни их прожекторов, ни зениток, гитлеровцы применили новую тактику: расстрел с близкой дистанции тихоходной живой мишени вооруженным до зубов истребителем. Девушки, вылетевшие первыми на задание, стали жертвами этого нового приема. Дав возможность тем, кто летел за ними, предпринять за несколько драгоценных минут какие-то контрмеры, они сами погибли.

Я видела, как загорелась правая плоскость машины Крутовой, как самолет начал быстро скользить вниз. Падая, Женя все еще вела борьбу, она пыталась сбить пламя и ввела машину в скольжение. Но огонь все ближе подбирался к мотору. Перед самой землей из штурманской кабины вылетела красная ракета, и в ту же минуту По-2 огромным пылающим факелом врезался в землю, продолжая гореть, далеко освещая все вокруг.

Всякое нам приходилось испытывать и видеть за годы войны, но такое, когда на твоих глазах гибли подруги, я видела впервые...

Прожекторы погасли, и только самолет Жени Круговой и Лены Саликовой ярко пылал на земле...

Хотелось закрыть глаза, не смотреть, закричать во весь голос... Придя в себя, я ощутила вкус крови от запушенных губ. Пальцы мои, судорожно сжимавшие ручки управления, одеревенели. Недолго длилось забытье. Но в течение этих секунд я продолжала лететь туда, где только что погибли подруги; там находилась цель, которую нам надо было поразить. А враг уже поджидал новую жертву. Я не имела права повернуть назад, надо было любой ценой выполнять задание.

Пока ломала голову в поисках выхода из создавшегося положения, прожекторы зажглись вновь. Кого они поймали на этот раз? Ночную тьму опять прорезали трассирующие очереди. Загорелся и стал падать второй По-2. Свет снова погас.

— Маринка,— крикнула мне Оля,— они наводят на нас истребителей! Потому и молчат зенитки, чтобы не угодить по своим!

Я поняла это сразу, но не сказала штурману. Попросила только Ольгу быть внимательнее и почаще просматривать задний сектор.

Фашисты и раньше применяли истребители против наших По-2. Но прежде вражеские летчики рассчитывали только на случайные встречи с советскими самолетами. Новая же система обеспечивала четкое взаимодействие истребителей с прожектористами.

А цель приближалась с каждой секундой... Как быть? Если от зенитного огня можно уйти, применив маневр, то от истребителей спасения нет, По-2 весь перед ними, как на ладони. Лучшей мишени и не придумаешь. Набрать высоту и спланировать? Нельзя. Фашисты хорошо знают высоту бомбометания и наверняка ждут нас. А на земле догорал уже третий По-2...

У нас был единственный выход: подойти к цели на самой минимальной высоте. Тогда немецкий истребитель не станет рисковать, побоится врезаться в землю.

Поделилась своими мыслями с Клюевой. Она согласилась со мной. И хотя был риск подорваться на собственных бомбах, обе решили, что это лучше, чем стать беспомощной мишенью для фашистского истребителя. Так и сделали.

Отбомбившись, мы развернулись и взяли курс на свой аэродром. Задание было выполнено, но радости и удовлетворения от этого не чувствовали. На наших глазах погибли замечательные девушки. Погибла Женя...

В ту страшную ночь полк понес большие потери. Четыре экипажа: Женя Крутова, Лена Саликова, Аня Высоцкая, Галя Докутович, Соня Рогова, Женя Сухорукова, Валя Полунина и Ира Каширина не вернулись с задания.

Медленно, не разбирая дороги, шла я прочь от аэродрома. Наступило утро. В небе заливался шальной, чудом уцелевший жаворонок. Неподалеку от дороги стояло большое раскидистое дерево, такое же, как в Ассиновской на Кавказе. Там, под таким же деревом, мы сидели с Женей. Ее голова лежала у меня на коленях, и ока, глядя сквозь ветви в безоблачное небо, тихо, словно боясь спугнуть кого-то, пела мне песню «Любимый город».

...Я села у дерева и долго пыталась осмыслить случившееся.

Женя, Женя... Вижу ее такой, какой она предстала передо мной при первом знакомстве. Открытая улыбка, быстрые легкие движения и светлые, удивительно прозрачные глаза.

Вижу ее счастливое лицо, когда она ворвалась в комнату общежития нашей формировавшейся тогда женской авиачасти и звонко закричала:

— Девушки! Наши сбили под Москвой еще шестнадцать фашистских самолетов!

Время было тяжелое—сорок первый год, Жадно ловили мы каждое сообщение об успешном отпоре врагу. Весть, принесенная Женей, заставила нас вскочить с мест. Поднялся восторженный шум. А Женя, сама взволнованная не меньше подруг, стояла посреди комнаты, и глаза ее прямо-таки излучали радость.

В группу формирования женской авиачасти летчик-инструктор Крутова прибыла из Чебоксар. Незадолго до отъезда ее вызвал начальник городского аэроклуба.

— Шумим, значит,— недовольно произнес он, выслушав доклад Крутовой.

— Не понимаю... — вопросительно посмотрела на собеседника девушка,

— Это уже какой по счету рапорт? И все одно и то же: «Прошу отправить на фронт!» Вы что думаете, мне не хочется туда? — Он взял папиросу и чиркнул спичкой.— У нас здесь тоже фронт. Дело, которое мы с вами делаем, очень нужно стране. Сколько летчиков выпустили вы, будучи инструктором?

— Четырнадцать.

— Значит, четырнадцать человек благодаря вам получили крылья и теперь сражаются с врагом. А сколько еще людей могли бы подготовить вы одна...

— Я все понимаю. Однако...

— Значит, все-таки настаиваете на своем?— впервые улыбнулся начальник аэроклуба.

— Да, настаиваю.

— В таком случае не смею задерживать... Читайте.— И протянул ей отпечатанную на машинке бумагу:

«...Летчика-инструктора Евгению Крутову освободить от занимаемой должности и направить в распоряжение Героя Советского Союза майора М. М. Расковой»,— задыхаясь от счастья, прочитала Женя.

Раскинув руки, как крылья, девушка, не чуя под собой ног, побежала на берег любимой Волги, Сердце ее ликовало.

Для любого волжанина Волга — не просто река, а нечто большее и важное в жизни. Созерцание величественного течения вод наполняет человека бодростью, настраивает на возвышенный лад. И не случайно в момент крутого поворота судьбы Женю потянуло на любимое место у реки. Когда-то еще придется вернуться в родной город, и придется ли вообще?

— Слышишь, Волга!..

А мама! Как воспримет она известие об отъезде дочери? Женя заторопилась домой. Конечно, мама все поймет правильно и одобрит ее решение, хотя это будет нелегко, Мама ее лучший добрый друг! Она все знает и все понимает!

Ранним осенним утром, окруженная друзьями и родными, Крутова шагала по пустынным улицам Чебоксар к речной пристани.

Накануне вечером состоялся последний разговор с матерью, Ульяна Ивановна не плакала и не отговаривала дочь, только просила беречь себя. И глядя в ее большие печальные глаза, Женя с особой силой ощутила, что нет у нее на свете человека дороже и родней.

Женя быстро добралась до пункта назначения. Началась напряженная учеба. И как ни дружно жил наш девичий коллектив, в первое время Женя очень грустила по дому.

Однажды, придя перед отбоем в комнату общежития, я сразу заметила, что Женя чем-то расстроена. Наши кровати стояли рядом, Я подошла и стала разбирать свою постель. Потом, как бы невзначай, положила руку на плечо подруги. Она подняла на меня печальные глаза и виновато улыбнулась:

— Так почему-то захотелось домой, к маме... Представляешь: воскресенье, солнечные зайчики скачут по комнате, а мама угощает пирожками, чаем с малиновым вареньем...

Было тихо, только наше дыхание нарушало тишину. В окно робко заглядывала луна.

Чем могла я утешить подругу? Многим из нас не было и двадцати, каждый остро переживал тоску по дому.

Женины брови вдруг гневно сдвинулись.

— Да мало ли чего хочется!— вдруг закончила она совершенно другим тоном и встала с кровати.— Нет, распускаться нельзя. Война! Впереди много трудностей. А сейчас — спать!

Она разобрала постель, нырнула под одеяло и лежала, не двигаясь. Но я чувствовала, что она не спит...

Это была лишь минутная слабость. Женя вместе со всеми упорно и настойчиво овладевала военными знаниями.

Во время тренировочных полетов мы почти всегда отчетливо видели Волгу. Наши девушки сочинили о ней песню на мотив «Потеряла я колечко». Крутова обычно запевала первая, а мы дружно подхватывали:

Волга-Волга, мать родная,

Волга-матушка река...

А может быть, не река?..

В самом деле не река,

А большой ориентир.

Да-а-а!

Женя Крутова, как никто, умела поднять общий «тонус», знала цену шутке и острому слову, могла расшевелить любого и вызвать улыбку у того, кто приуныл.

Став командиром звена, она все свои силы и умение отдавала воспитанию молодых летчиц. Штурманом у нее была тоже Женя — Женя Руднева.

О дружбе уже много писали и еще больше будут писать, ибо это чувство всякий раз вспыхивает своим светом, не повторяясь... Оно многообразно и красиво. У людей с чистой, гордой душой и дружба большая, красивая, светлая. Именно такой была дружба двух тезок. Они и дружили крепко, наверное, потому, что прекрасно дополняли друг друга. Уже после войны мне довелось прочитать письма Крутовой к своей маме. Она писала о Рудневой:

«Рядом со мной сидит мой штурман Женя Руднева. Она училась в Московском университете — будущий астроном. Мы с ней родились в один год, в один месяц, только я на 8 часов старше ее. Зашел разговор о реактивных снарядах—как она много знает, помнит. А ведь в литературе я считала себя особенно сильной. Но после разговора с Женей чувствуешь себя такой отсталой. Как обидно, что я так мало училась, так мало знаю! Как жестоко несправедлива жизнь, ведь могла бы и я знать столько же!

Хорошо, что познакомилась с этой девушкой,— стимул к серьезной работе над собой! А то я, по правде, зазналась; много, мол, училась, хватит. Постараюсь использовать близость к Жене, начну заниматься. Тем более, что берется она за меня охотно...»

А вот что сообщала родным Женя Руднева:

«Мои дорогие, здесь для меня большой радостью является дружба с Женей, я вам о ней писала. Характер у нее чудесный. Мне с ней очень хорошо, если приходится идти в столовую одной, я скучаю. А на работе мы почти всегда вместе, на занятиях тоже, так как она является моим непосредственным командиром...

...Здесь очень хорошие люди, армейская жизнь сближает. Особенно хороша моя Женюрка (я вам о ней писала в прошлом письме),..»

Два чудесных человека, две яркие судьбы встают за этими строчками. Обе девушки отдали жизнь ради самого прекрасного на земле, ради мира!

Когда я перечитывала написанные знакомым почерком строчки, то видела перед собой авторов этих писем, настолько зримо ощущается в них сердечность девушек, теплота их взаимоотношений...

Наконец пришел долгожданный день. Военными летчиками, приняв присягу и получив первые воинские звания, мы вылетели на фронт.

Трудным было для нашей страны лето 1942 года. Красная Армия с упорными боями отходила. Тяжело было оставлять фашистам родную землю, смотреть в глаза жителям, которых мы покидали.

В одну из ночей мы бомбили наступающие вражеские колонны в районе Ставрополя. Как всегда, в воздух поднялась вся эскадрилья, в том числе самолет Жени Крутовой и Нины Ульяненко.

Под крылом проплывали расположения наших частей, передний край. Штурман Ульяненко, наклонившись к переговорному аппарату, доложила:

— До цели осталось три минуты.

А вот уже и вражеские окопы. Самолет снизился и тут же попал в кольцо разрывов.

Трудно, ох как трудно пробиваться к цели. Но иначе нельзя. Крутова вышла на цель. Две бомбы полетели на фашистский эшелон. Но машина вдруг резко качнулась, стала тяжелой в управлении...

Стараясь выровнять самолет, Женя потянула ручку на себя и начала набирать высоту. Машина, развернувшись, легла на обратный курс. Изрешеченная осколками зенитных снарядов, попавшая в сильные нисходящие потоки воздуха, она все ниже спускалась к земле. Летчица делала все возможное, чтобы выровнять машину и благополучно привести ее на свой аэродром. Но По-2 стал плохо управляем: мотор работал на полную мощность, но самолет резко терял высоту.

А справа, слева и навстречу надвигались черные тени. Раздался треск, что-то странно зашуршало — и наступила тишина. Самолет оказался на дне большого оврага, поросшего густым лесом. Верхушки деревьев самортизировали удар, и экипаж чудом уцелел...

В разных «переплетах» успели побывать Крутова и Ульяненко, но такое испытали впервые. Убедившись, что спасти машину невозможно, подруги стали обсуждать создавшееся положение. Немцы наступали, они находились рядом. Срочно надо было уходить. Покинув разбитый самолет, взяв гранаты, ракетницу, часы из кабины и планшет, Крутова и Нина Ульяненко тронулись в путь. Влившись в колонну наших отступавших частей, девушки, где пешком, где на попутных машинах, добрались до своего полка.

Все у нас очень обрадовались возвращению Жени и Нины, Но сами они были подавлены происшедшим, тяжело переживали гибель самолета. Крутова сразу бросилась искать своего командира эскадрильи Серафиму Амосову. Как-то встретит ее комэск? И что скажет?

Но все получилось не так страшно, как представляла Крутова. Строгая, взыскательная Амосова была чутким и справедливым человеком. Выслушав обстоятельный рассказ летчицы, Амосова после небольшой паузы спокойно сказала:

— Что ж, война не бывает без потерь, на то она и война.

— А как же, товарищ командир, я теперь буду без самолета?

— Главное, что ты сама и твой штурман остались живы и пришли к своим! Иди к командиру полка и доложи о своем прибытии.

Амосова улыбнулась Жене так, как умела улыбаться только одна она. У Круговой сразу легче стало на сердце.

Через несколько дней Женя Крутова получила самолет и вновь включилась в боевую работу. Немногие летчицы могли сравниться с ней в мастерстве пилотирования 'и бомбометания. Вскоре первый боевой орден украсил ее грудь.

Улыбчивая, приветливая, простая, Женя Крутова постоянно стремилась делать все лучше, знать больше. Мне кажется, что и любовь к полетам была связана у нее со свойственным ее натуре стремлением отрешиться от всего мелочного, будничного и добраться до неведомых далей, подняться ввысь. Но в то же время она была земным, жизнелюбивым человеком и никогда не ставила себя выше окружающих. Беспощадная к себе, к своим ошибкам, она относилась к товарищам с неизменной доброжелательностью и любовью. Люди тянулись к ней, как к огоньку, и для каждого Женя находила теплое, нужное слово; умела поддержать в беде, от души порадоваться тому, чему радовались подруги. Ее большие, широко открытые глаза весело и уверенно смотрели на мир.

Когда брата Круговой, Сашу, призвали в армию, он первое время чувствовал себя весьма уныло, и Женю это очень беспокоило.

«Прежде всего должна серьезно поговорить с тобой о Саше,—писала она матери.—Не нравятся мне письма его, не нравятся и твои к нему... Нельзя, родная, заставлять его все время думать о том, что все в прошлом, Ну-ка! Восемнадцатилетний парень считает все с миром сим поконченным.

Да как не стыдно красноармейцу, комсомольцу говорить, что вокруг него нет близких друзей. Да знаете ли вы, какой в армии коллектив хороший! Ну, а «кто себе друзей не ищет, самому себе тот враг!» Будь ты в тысячу раз умнее, да не кичись этим! Лучше употреби ум свой на коллективную пользу — тогда тебя ценить будут, а товарищи за лучшего считать! А вот он вбил себе в голову, что с характером ему трудно, и ничего не делает, чтобы изменить свой характер, а милая мамочка ему в этом же еще и помогает... Очень прошу тебя, родная, подумай хорошенько, да пиши ему письма строгие, меньше жалей его, чтобы о доме он забывал, а искал себе дом и семью среди товарищей.

А характер надо помочь ему исправить, и помочь в этом должны мы с тобой. Ты пишешь, что послала ему денег, Не сердись, родная, но зря. Это опять-таки выделит его из среды товарищей. Пусть с полгодика поживет тем, что есть у всех. Это сроднит его со всеми, сравняет с товарищами, А потом я ему сама аттестат вышлю — у меня есть из чего. И сейчас есть, да не пошлю!

Может, рассуждаю немного резковато, да иначе нельзя, родная. Жизнь сурова — надо относиться к ней строго».

В этом письме проявилась та черта, без которой представление об отношении Жени Крутовой к родным, к товарищам будет неполным — ее душевная и в то же время требовательная забота о воспитании в человеке настоящего характера. Женино влияние оказалось благотворным. По письмам, которые получали родные и Женя, можно было судить, что Саша Крутов стал закаленным и стойким солдатом. И воевал он честно, и погиб как герой, защищая родную землю.

«Строгое отношение к жизни» вовсе не означало для Жени некоего аскетизма. Как-то раз, когда мы размечтались, что будем делать в День Победы, Женя заявила! «Я твердо верю в светлое будущее, верю так же твердо, как и в то, что Гитлер со своей подлой шайкой будет сметен с лица земли. И в день нашей победы, мы, дорогие подруги, поднимем с вами бокалы «рейнского» в лучшем. берлинском ресторане. Так обязательно будет!»

За боевые заслуги наш полк удостоили гвардейского звания. Это явилось для нас большой радостью. Обнимая девчат, Крутова шутила; «Разве мы с вами похожи на гвардейцев? У гвардейцев усищи, чубы и шпоры...»

Как бы в подтверждение этих слов она лихо заломила пилотку, сдвинула со стуком каблуки сапог, «закрутила» несуществующий ус. Однако это не помешало ей самой отметить наш большой полковой праздник чисто по-женски: Женя сделала завивку. Девчата, столпившись около нас, тоже чисто по-женски придирчиво осматривали ее новую прическу и, наконец, вынесли решение: «к лицу». Только тогда девушка с облегчением вздохнула.

Такой была наша Женя Крутова — горевать так горевать, радоваться так радоваться! Но ей, отнюдь, не были присущи черты «человека настроения». Натура глубоко эмоциональная, Женя не делила свои душевные силы на частицы, и жила с полной отдачей. Главным для нее, как и для всех нас, было выполнить свой патриотический долг. Никакой настоящей жизни не могло быть до тех пор, пока ненавистный враг топтал родную землю. Она писала тогда:

«Вообще настроение у всех нас регулируется делами на фронте. При наступлении оно приподнятое...

...Мамочка, обо мне не беспокойся, живу хорошо: обстановка настраивает. Работаю наравне с другими.

...Нам к 8 Марта прислали из Тбилиси посылки; аккуратно упакованные ящики с курагой, компотом, вином, пряниками, носочками. И как хорошо чувствовать и знать, что, сражаясь здесь, на фронте, ты не одинока, что о тебе помнят и заботятся там, в тылу, знать, что с любовью и тревогой следят за тобой и что каждый свой вылет делаешь на радость им—тем, кто за Тереком, за Волгой. Нам привезли уже значки «Гвардия». Вероятно, к маю получим новую форму и знамя части. Все это так волнует, так радует».

Своими радостями Женя спешила поделиться с подругами, родными:

«Какая сегодня пришла к нам радость, В «последнем часе» говорится о торжестве нашей техники и тактики! Только за три дня у нас такие успехи, что самому Геббельсу нечего сказать в оправдание. На нашем участке фронта дела тоже идут неплохо: каждый день продвигаемся вперед и все никак не можем догнать фрицев — так здорово они драпают».

Шли дни, месяцы... Наши войска гнали фашистов на запад, освобождая родную землю. Женя воевала бесстрашно, отдавая все силы выполнению нелегкого воинского долга.

А через несколько дней ее сердце, полное огня, перестало биться. Ярким факелом вспыхнула и погасла короткая и прекрасная жизнь гвардии младшего лейтенанта, командира звена и отважной летчицы Жени Круговой.

...Ее имя присвоено многим пионерским отрядам и дружинам нашей страны. В новом районе Чебоксар есть улица Жени Круговой. Я была там, потому что не забываю тебя, моя боевая подруга! Пусть же этот рассказ станет еще одной страницей памяти о тебе. Я хочу, чтобы все узнали, каким ты была чистым и светлым человеком, Женя. Человеком с сердцем, полным неугасимого огня!