Первые месяцы на фронте Шура была техником самолета. О том, что это были за дни, как нелегко было нашим девушкам, рассказывают странички ее фронтового дневника.
«1 июня 1942 гида майор М. М. Раскова улетела после того, как полк был принят в состав боевой дивизии Д. Д. Попова... Перед отлетом из полка Марина Раскова выстроила нас и сказала напутственную речь:
— Девушки, теперь на ваших треугольниках появится полевая почта. Гордитесь, что вам оказана большая честь — защищать Родину в трудные дни. Берегите свою честь...
Идет подготовка к боевой работе. Началось все с проверки техники пилотирования летного состава, мастерства техников, вооруженцев, прибористов...
12 июня 1942 года. В первые бои летят командиры эскадрилий. Подготовка машин к первым полетам была особенно тщательной. Инженер полка Софья Озеркова приказала с утра всем техникам со всей скрупулезностью осмотреть моторы, самолеты, проверить все до мелочей. [204]
С волнением готовили мы самолеты к первым боевым вылетам. Тихо, спокойно, без спешки девушки лазили под самолетами, как муравьи, проверяя каждый винтик и гайку. Техники звеньев и эскадрилий Маша Щелканова, Вера Дмитриенко, Дуся Коротченко, Римма Прудникова, Зина Родина, Тоня Вахрамеева сами ремонтировали моторы и помогали техникам, когда требовалось. Техники самолетов Зина Петрова, Саша Попова, Катя Титова не отходили от своих «ласточек», запуская не раз моторы, проверяя их готовность к боям.
В 16 часов Софья Озеркова лично проверяла готовность самолетов к боевым вылетам, инженеры Клавдия Илюшина и Надежда Стрелкова проверяли оборудование машин, исправность вооружения.
Ночью мы были на аэродроме вместе со своими экипажами, после каждого полета спрашивали, как работала матчасть, заправляли машины горючим и быстро все вместе устраняли повреждения. Работа кипела.
В эту ночь от летчиц жалоб не было. Но все мы очень волновались — не вернулись два экипажа: Никулина — Жигуленко, Ольховская — Тарасова.
После полетов командир полка осталась ждать экипажи, которые не вернулись с боевого задания. Было так тревожно за девочек. С рассветом стало известно, что Дина Никулина и Женя Жигуленко сели на вынужденную посадку, а второй экипаж так и не вернулся. Так хотелось надеяться... Через несколько дней пришло подтверждение, что Люба Ольховская и Вера Тарасова сбиты над целью. Первые полеты и первые наши потери. Тяжело и больно. Девушки поклялись мстить за своих боевых подруг.
21 июня 1942 года. В полк пришли первые весточки из тыла от родных и близких. Такая радость! Письма пришли... Из Москвы и Иркутска, Саратова и Ташкента, со всех концов страны — от друзей, родных и подруг. Это незабываемые минуты, когда смолкает говор, откладывается в сторону непришитая пуговица и — читаются письма. Вскрываем бумажные треугольники, жадно пробегаем родные, теплые строки писем. И не одно письмо шло по кругу, по фронтовому обычаю читали вслух, вместе...
Вечером перелетели в Радионово-Несветаево. Площадка для посадки самолетов была выбрана прямо в селе. Сразу занялись стоянками для машин, стали [205] рубить лес, готовить маскировку. Вначале жители села стояли в стороне, как наблюдатели, а потом стали нам помогать... Провозились до ночи. Заснули под плоскостями. На следующий день перелетели в Константиновку.
Противник быстро продвигается вперед, и нам не приходится долго задерживаться на одном месте. Самое большое неделя, а то и через день — перелет. Это изнуряет и выматывает. Днем перелетели, замаскировали самолеты, заправили — начинаются ночные боевые полеты. Только экипажи вернулись с последнего задания — летим на новое место.
23 июня 1942 года. Мне посчастливилось. Лечу с Верой Тихомировой с донесением в дивизию. Ввиду плохой погоды пришлось заночевать в дивизии.
24 июня 1942 года. На одном месте долго не задерживаемся. Нет возможности как следует осмотреть самолеты.
26 июня 1942 года. Сразу после ночных боевых полетов перелетели в Шахты. Без передышки летим на подскок, на аэродром ст. Морозовская, откуда летаем вместе с «братцами». Фриц летает безбожно нагло...
Круглые сутки фашисты бомбят Ростов-на-Дону, Батайск. Над городом зарево пожара. В воздухе не смолкает гул вражеских самолетов. Над нашим аэродромом все время шныряют немецкие разведчики. Наши «ласточки» замаскированы чудесно, поэтому фриц нас пока не обнаружил. Мы здесь жили в землянках, а в них масса змей, решили отдыхать прямо под открытым небом, под стогами сена. Лица у всех ужасно воспалены, смотреть страшно — здесь тьма-тьмущая комаров...
13 июля 1942 года. Рано утром тронулись из г. Шахты. Подъем был в 6 часов, а легли в 4 часа утра, так что усталость боевой ночи не прошла. После того как технический состав погрузился на машины и тронулся во главе с майором Е. Я. Рачкевич, взлетели и самолеты. Едем на восток, куда точно — пока не знаем. Следы войны, бомбежек видны повсюду. Проехали Новочеркасск. Кругом руины, развалины, все покрыто гарью и пеплом, кое-где уцелели печи. Жителей сел почти не видно. Дороги забиты нашими отходящими войсками. Как больно покидать родные края...
К вечеру добрались до места. Усталые, двое суток без отдыха, расположились отдыхать под плоскостями [206] самолетов или в траве. Трава высокая-высокая. Самолеты зарулили прямо в сады, здесь их легче замаскировать. Следом ехал бензозаправщик, чтобы залить горючее во все машины. Командир полка Е. Бершанская собрала технический состав в бараке, поставила новые задачи перед техниками, прибористами, вооружениями. Ночь была очень тревожная. Гремели раскаты орудий, свистели где-то рядом пули, рвались бомбы. Фриц бомбил Батайск.
15 июля 1942 года. Заняты ст. Морозовская и Марьевка. Фриц днем и ночью бомбит Батайск. Сегодня ночью над Батайском сброшено 9000 кг бомб. Находимся все время наготове. Писем не получаем».
Перелистываю пожелтевшие странички дневника, вчитываюсь в скупые строчки записей. В них столько горечи, боли за родную землю и так мало, почти ничего о собственных трудностях. А было нелегко, ох и трудно было нашим девочкам в те дни. Каждую ночь мы летали бомбить наступающего противника. И чем больше мы летали, тем сложнее становилась работа наземного состава, тем большие нагрузки ложились на девичьи плечи наших техников, механиков, прибористов, вооруженцев. Первое время, пока самолеты были еще относительно новы, было полегче. А потом, когда к ранам машин, получаемым от врага, прибавились неполадки, связанные с износом, стало намного труднее. Но как бы ни было тяжело, иной раз казалось — невыносимо тяжело, а каждую ночь самолеты в полной боевой готовности поднимались в небо и летели к цели.
Александра Попова обслуживала самолет командира звена Зои Парфеновой. Ей, ее умелым заботливым рукам, ее внимательным глазам, не сомневаясь, Зоя доверяла свою жизнь и жизнь штурмана Дуси Пасько. Шура была одним из лучших механиков в полку — уже в сентябре 1942 года в числе первых она награждена медалью «За отвагу». А еще через некоторое время техник Александра Попова за отличное обслуживание самолетов и обеспечение боевых полетов была удостоена высокой награды Родины — ордена Красной Звезды.
В музее Вооруженных Сил СССР хранится фотография, опубликованная в журнале «Смена» в 1943 году. На ней — Шура Попова, Зина Родина и Дуся Коротченко. В подписи под снимком говорилось: «Это люди умелых [207] рук и зорких глаз. Ни один самолет не поднимается в воздух, пока его не осмотрят техник эскадрильи Дуся Коротченко, техник звена Зина Родина и техник Шура Попова».
Шура обслужила более 900 боевых вылетов, за асе это время у нее не было ни одного случая поломки по ее неосмотрительности. Каждую ночь с волнением ждет, бывало, возвращения своего экипажа на аэродроме. Прилетят девушки, спросит Зою:
— Ну, как «ласточка»?
— В порядке. Спасибо, Сашенька! Досталось нам сегодня, а «ласточка» молодцом была, выручала, разумница...
Шура ухаживала за машиной, как за ребенком, но мысли о полетах не оставляли ее. И Зоя Парфенова, как ни жаль было расставаться с отличным техником, первой поддержала просьбу Шуры об учебе на штурмана перед заместителем командира полка по летной части Серафимой Амосовой. Без отрыва от боевой работы Шура освоила штурманское дело.
Летать она начала на Тамани. Тренировали Попову такие опытные летчицы, как Мария Смирнова, Нина Распопова, Нина Худякова, позже Шура стала летать с Женей Жигуленко. Шура училась у старших подруг, образцом для нее были штурман полка Женя Руднева, штурманы эскадрилий Катя Рябова, Таня Сумарокова, Руфа Гашева. С каждым боевым вылетом росло мастерство молодого штурмана. Ей не страшны были ни огонь вражеских зениток, ни цепкие лучи прожекторов, ни капризы погоды.
365 вылетов выполнила Александра Попова. 365 раз поднималась в грозное ночное небо, рисковала жизнью, чтобы в темноте, скупо освещаемой звездами, вместе с летчицей привести машину точно к цели и сбросить огненный груз на врага. К боевым наградам Шуры прибавился орден Отечественной войны.
365 вылетов — они похожи один на другой, как братья, и они все разные. Есть среди них и такие, что чаще других снятся тревожными ночами, — и тогда снова глаза слепят злые лучи вражеских прожекторов, снова гулко стучит сердце...
Шли тяжелые бои за Керчь. В одну из ночей экипажи полка вылетели бомбить аэродром противника недалеко от города. Шура летела с Женей Жигуленко. [208]
Полет осложняла разыгравшаяся непогода. Ветер безжалостно швырял легкокрылую «ласточку» из стороны в сторону. С севера наползали тяжелые плотные тучи. Шура тщательно прокладывала курс к цели. Несмотря на сложную метеообстановку и ожидание встречи с врагом — а оно всякий раз казалось страшнее самой опасности — настроение было спокойное и даже слегка приподнятое. Грели письма от родных, полученные в этот день.
Самолет точно вышел к заданному аэродрому. На земле тишина. В полной темноте молчат зенитки, почему-то не включаются прожекторы. Выжидают фашисты, не хотят ничем себя выдать.
— Шура, видишь огоньки? Слева впереди мигают? — спросила Женя.
— Вижу, Женечка. Вышли точно.
— Заходим. Держись!
С приглушенным мотором экипаж подлетел к цели. Точно сброшены бомбы, вспыхнуло пламя, небо озарилось отблесками пожара. В этот миг включились прожекторы, открыли огонь зенитки и пулеметы. Опытная летчица Жигуленко, маневрируя, со снижением уходила от цели. Несколько минут, как всегда показавшихся нескончаемо долгими, машина находилась под обстрелом...
На земле Женя обняла своего штурмана:
— Саша, желаю боевого счастья.
Девушки пошли к командиру полка доложить о выполнении задания. Из доклада экипажей, прилетевших раньше, Бершанская уже знала, в какой переплет попал самолет Жигуленко — Поповой.
...Чудесное время — весна, время любви и цветов, время, когда просыпается природа, в человеке с новой силой вспыхивают мечты и желания. В эти дни кажется, что все беды и горести позади, что по плечу любые свершения, а любовь, о которой мечтаешь, которую с таким нетерпением ждешь в юности, где-то рядом... Крым расцветал, и его весенняя красота воспринималась особенно ярко, ведь это была не просто весна, а весна сорок четвертого. Советские войска одерживали одну победу за другой, и фашистам не было уже спасения ни на суше, ни на море.
Вечерами мы часто собирались у самолетов, читали стихи, мечтали. [209]
Мы вышли из большого боя
И в полночь звездную вошли.
Сады шумели нам листвою.
И кланялися до земли.
Мы просто братски были рады,
Что вот в моей — твоя рука.
Что, многие пройдя преграды,
Ты жив и я живу пока.
И что густые кудри ветел
Опять нам дарят свой привет,
И что еще не раз на свете
Нам в бой идти за этот свет.
До конца пути было еще далеко — длинный военный год, впереди еще ждали нас испытания и потери боевых друзей, но сердцем мы уже слышали дыхание Победы.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день — мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина...
В эти весенние дни Шуре выпал один из самых трудных ее полетов.
Мы летали на Булганак. Экипаж Клавы Серебряковой — Шуры Поповой, взлетев и набрав высоту, взял курс на цель. Сначала полет проходил благополучно, но над целью девушек встретил шквальный огонь, ослепительный свет прожекторов. Выйти на бомбометание никак не удавалось. Маневрируя, Клава дважды заходила на цель, но вынуждена была снова уходить...
Наконец заход удался, штурман сбрасывает бомбы.
— Есть попадание! — возбужденно кричит она. — Вижу разрывы, пожар!
В это время машину поймали прожекторы. Свет их режет глаза.
— Клава, не смотри по сторонам, только на приборы! Вправо, теперь чуть влево доверни!
Цепкие лапы вражеских прожекторов не выпускают «ласточку» из своих ледяных объятий. Слева, справа, впереди и сзади рвутся снаряды, девушки слышат свист осколков...
Вечность — четыре минуты не могли уйти от прожекторов Клава и Шура. Вырвались. Но что-то случилось с мотором. Несколько раз он останавливался, но потом начинал работать снова. Над морем остановился окончательно. [210]
Высота 600 метров. Клава перевела самолет на планирование, надеясь дотянуть до берега. А с берега красные ракеты — предупреждение о невозможности посадки. Летчица и штурман приготовились к самому худшему...
Самолет резко снижался. Девушки высматривали на земле хотя бы крошечную площадку, чтобы приземлиться. Шура, стоя в кабине, стреляла белыми ракетами — но они освещали сплошные рвы, канавы и бугры. Сделать ничего невозможно! Машина коснулась земли — раздался дикий скрежет, треск, через несколько беспорядочных скачков самолет перевернулся вверх колесами и рассыпался, превратившись в груду обломков. Счастливый конец казался невероятным, но девушки выбрались из-под обломков почти невредимыми, отделались легкими ушибами...
Штурман Александра Попова летала на Керчь, Булганак, Севастополь, в Белоруссии, Польше и Германии. Над Севастополем была ранена, пролежала четыре месяца в госпитале и снова вернулась в полк.
После окончания войны Шура демобилизовалась и продолжала учебу, поступив на второй курс геофака Харьковского государственного университета. После защиты диплома была направлена в Ессентуки. Судьба геолога Александры Семеновны Поповой навсегда связана с Кавказом, с местами, хорошо знакомыми еще с дней войны. В одном из писем ко мне Александра Семеновна пишет: «Дружба наша фронтовая — самая чистая, нежная, ничем не запятнанная, ибо она скреплена кровью боевых подруг... Эта дружба помогала, помогает нам жить в труде и сегодня. Помнишь, как я оказалась в больнице. Зная, что у меня нет родных, все боевые подруги откликнулись. Евдокия Яковлевна Рачкевич, наша мамочка — комиссар, два месяца ухаживала за мной, как за родной дочерью. А как мне помогали Саша Акимова, Катя Рябова, когда я готовилась к сдаче экзаменов в аспирантуру... А сколько писем летело во все края с просьбой помочь... В канун 20-летия Победы Жене Гламаздиной был поставлен страшный диагноз — грозила ампутация ног. И если сегодня она жива, относительно здорова и продолжает работать, то здесь снова помогла дружба боевых подруг...»
Да, так было, Саша, ты права, так будет, пока мы живы. В дни войны казалось, что главное — дожить до Победы, что после нее будет все хорошо, будут только солнечные дни. Но это только казалось. Пришли послевоенные годы, и были нехватки, и болезни, и были снова потери близких. Но никакие грозы, непогоды не могли заслонить для нас свет Победы...
Как бы трудно не было, это была мирная жизнь. А трудно бывало очень. Во время учебы в Харькове от недоедания и переутомления Шура заболела воспалением легких, которое перешло в туберкулез. Кроме учебы на ней лежал уход за больными родителями. В 1953 году умерла от инфаркта мама, через год за ней ушел отец. Шура была как тень. Потеря самых любимых, самых близких была страшным горем. Помогли друзья, товарищи по работе.
На Кавказе Александра Семеновна вела геологические работы в поисковых, разведывательных партиях. В 1960 году поступила в аспирантуру, успешно защитила кандидатскую диссертацию. Только с недавних пор Александра Семеновна не ходит в экспедиции, но по-прежнему в строю. Нелегка работа геолога — утомительные маршруты, и снег в палатках, и под дождями мокнешь, и холодные речки вброд переходишь, преодолеваешь крутые подъемы. По полгода в горах, далеко от дома.
— А я не люблю сидеть на месте, — говорит Александра Семеновна, — в горах чувствую себя свободнее, в городе мне и тесно, и непривычно... Люблю свою неженскую профессию, сколько радости, сколько красоты она подарила мне.
В книжном шкафу у Шуры среди коллекции минералов есть чудесные кристаллы горного хрусталя — давняя находка «хозяйки гор» Александры Поповой. Отшлифованные природой грани прозрачных кристаллов переливаются на свету и сверкают чистотой алмазного блеска.( Чечнева м.)
Попова Шура